Поднимается буря

Здесь начинался более спокойный этап путешествия. Первые сутки в поезде сыщица и майор просто отдыхали от бешеной гонки, валяясь на койках, попивая чай, глядя в окно. Говорить не хотелось — вообще ни о чём. На второй день Настя немного ожила, и вновь стала прежней — пару часов они с Николаем обменивались подначками и подколкам, вспоминая поездку на машине через киргизскую степь. А на очередной небольшой станции их нагнали служебные дела — сыщице передали запечатанное письмо.

— Из Петербурга, не из Москвы. — Заметила она, вскрывая конверт. — Значит, не от штаба Особой экспедиции, бери выше...

Николай, заперев дверь купе и закрыв окно шторками, уселся за столик, налил себе чаю из одолженного проводниками термоса, стал терпеливо ждать. Анастасия, дочитав, скомкала письмо, бросила в жестяную пепельницу на столе. Выудила из кармана брюк охотничьи спички, подожгла бумагу.

— Секретные сведения? — Предположил Дронов.

— Не то, чтобы... — Медленно проговорила сыщица, наблюдая за тем, как огонь пожирает письмо. — В общем, финальный участок пути подготовлен. Слушай и запоминай. Новый посол России в Рейхе уже выбран.

— Быстро.

— Ага. В обычной ситуации это заняло бы не меньше месяца. Но сейчас Петербургу нужна устойчивая связь с Берлином, не до формальностей. Послом будет князь Александр Карлович Ливен. Брат бывшего военного министра, да. Согласись, само по себе о многом говорит.

— За границей на это точно обратят внимание.

— Ещё бы. — Девушка вилкой помешала в пепельнице оставшийся от письма прах. — В общем, посол со своей командой уже отбыл на место службы. Нас формально включат в его свиту. Тебя, вернее. Под настоящим именем. Князь везёт с собой несколько армейских и флотских офицеров — для обмена опытом и налаживания более тесных связей с германскими союзниками. Тебя записали одним из них.

— А тебя?

— Со мной проще, не переживай.

— И где мы присоединимся к послу?

— В Берлине, вероятно. — Усмехнулась Настя, откладывая вилку. От письма не осталось даже мелких кусочков — только серая пыль. — Перехватить его по пути мы никак не успеваем. Но если не сильно задержимся, до столицы Рейха доберёмся почти одновременно. Плюс-минус полдня. От германской границы нас повезут на скоростном корабле, со всеми удобствами.

— Мхм... да. — Николай почесал подбородок, держа практически пустую чашку с чаем на весу. — Я знаю, что ты хороший следователь, но вот не подумал бы, что у тебя такие связи за границей. Тем более — в Европе, ты же по Азии больше работала.

— Связи у меня только в Германии. — Девушка с лёгкой улыбкой пожала плечами. — Так уж получилось. Я там проходила стажировку после окончания учёбы, да ещё родня имеется. И почти вся родня служит в полиции или Штази. Видимо, это врождённое.

— И ты с ними общаешься? — Дронов допил чай, опустил чашку на столик, и с искренним интересом взглянул на спутницу. Как-то получилось, что о родственниках он её ни разу не спрашивал. — Я думал, ты из... ну, давно обрусевшей семьи.

— В принципе, так и есть. — Настя заложила руки за голову — полулежать на койке, упираясь затылком в стену купе, было не слишком удобно. — По материнской линии предки ещё в восемнадцатом веке в Поволжье перебрались. А вот по отцовской — не так давно. Скажи спасибо Великой войне — без неё и меня бы, выходит, не было. Когда в пятнадцатом году французы и англичане подходили к Берлину, всех, кто мог держать оружие, гребли в ополчение. Остальных эвакуировали на Восток, в тыл, а потом дальше, в союзную Россию. Прадедушка Йозеф по возрасту как раз на службу годился — ему исполнилось восемнадцать. — Лучик света пробился сквозь занавески, скользнул по лицу девушки — и её очки привычно сверкнули. — Но у него была больная нога, правая — он носил на ней железную скобу и сильно хромал. Потому, хоть и просился в добровольцы, а угодил под эвакуацию. Но без дела дед Йозеф сидеть не мог — тут мы с ним похожи. Он начал писать статьи и заметки в военную газету. Да так здорово писал, что его приметили в Третьем отделении. Забрали в Москву, работать в отделе военной и политической пропаганды. Он там живо сделал карьеру, влюбился, женился... И после войны так в России и остался. Но всегда считал себя немцем, и с роднёй в Рейхе связи поддерживал. Потомкам тоже завещал. А с учётом того, что потомки по обе стороны границы обычно работали в полиции, от этих связей была немалая польза...

Сойдя на перрон в Троицке день спустя, Николай ощутил себя дикарём, которого цивилизованный путешественник привёз к себе на родину. Город по российским меркам был невелик — куда меньше того же Ташкента. Зато в нём были мощёные камнем улицы, по которым ездили паровые экипажи, каменные и кирпичные дома, лавки с яркими вывесками на русском языке... Всего этого Дронов не видел, пожалуй что, с детства. Шагая за Настей в сторону маленького городского порта, офицер размышлял о том, что вся его взрослая жизнь прошла на воинской службе, в военных городках и гарнизонах, в занятых русской армией азиатских крепостях, в полевых лагерях. Он не жалел об этом, но странно было сознавать, что к тридцатому году жизни ему не довелось повидать и десятой части родной страны. Лёгкая растерянность спутника не укрылась от сыщицы — она ничего не сказала, но очень ласково взяла его под локоть. И не отпускала до самого трапа.

Место для них оказалось зарезервировано на грузовом дирижабле, который шёл куда-то в восточные земли Германии с грузом тканей. На верхней палубе судна имелось несколько двухместных жилых кают, одну из которых и выделили важным пассажирам. В каюте их ждал сюрприз — на одной из коек лежал большой бумажный пакет, перевязанный простой верёвкой. Никаких надписей на пакете не было, однако Настя явно знала о его содержимом. Сбросив с плеча ранец, она попросила Дронова на минутку выйти в коридор. Майор послушался — и простоял в холодном коридорчике добрую четверть часа.

— Можешь заходить. — Донеслось, наконец, из-за тонкой створки. Николай развернулся, сдвинул дверцу, шагнул через порог. Не пытаясь скрыть удивления, вскинул брови.

— Ну как? Хорошо сидит? — С умеренно-пугающей улыбкой поинтересовалась Анастасия. Вопреки ожиданиям майора, на девушке был мундир — низкий кивер, долман, лосины, ботфорты, всё иссиня-чёрное. Плюс белые перчатки и немного серебра — шитьё, эполеты, шнуры долмана, кокарда, оправа очков. Когда Николай вошёл, она эффектным жестом набросила на плечи короткий, до талии, плащ с серебряной застёжкой. Мундир сидел по фигуре сыщицы просто превосходно, о чём Дронов и поспешил сообщить — на такие вопросы вообще стоит отвечать без задержки.

— Какой-то из уланских полков? — Уточнил Николай, когда они присели на свои койки, друг напротив друга. — И эполеты лейтенанта? Ну, поручика, на старые деньги. Извини, эмблему не узнаю...

— Чёрные уланы. — Кивнула сыщица. — Старейшее в Германии воинское подразделение, где служат женщины, ещё с девятнадцатого века. Я подумала, что немного конспирации не помешает. Мы ведь не знаем, с кем имеем дело, так что попробуем сбить потенциальных наблюдателей с толку, самую малость. Только в людных и публичных местах. Не переживай, от тебя много не потребуется, как я и обещала. Ты останешься собой — офицером союзной державы, который приехал для обмена опытом и по личным делам. А вот я стану лейтенантом Анной Тельман, твоим переводчиком, гидом и телохранителем. По второму пункту, правда, могут возникнуть проблемы — я в Берлине не бывала с юности. Но тебя же устроит экскурсия только по самым известным достопримечательностям? — Улыбнувшись чуть шире, она подмигнула.

— Вполне. — Николай ответил усталой, но искренней улыбкой. — А это не рискованно — брать фамилию самого канцлера Германии? Ведь суть, так понимаю, в том, чтобы я привлекал больше внимания, чем ты.

— Тельманов много, хуже будет взять каких-нибудь фон Гимли или фон Штиглицов, и потом выяснить, что они всю свою родню знают в лицо. — Мотнула подбородком девушка. — Давай уточним ещё один момент. При посторонних — мы едва знакомы. Понимаешь? Можешь относиться ко мне по-прежнему, можешь проявлять знаки внимания, это никого не удивит, но как минимум — обращайся ко мне на "вы" и старайся соблюдать субординацию. Мы ведь офицеры, и я — младше на пару рангов. Тебе придётся держать это в голове.

— Вот это будет непросто. — Хмыкнул Николай. — Но я постараюсь.

Военный клипер Германской Империи принял их на борт сразу после пересечения границ Рейха...

* * *

— Вставай, соня! — Николай сквозь зыбкую дрёму ощутил, как его тормошат за плечо. — Мало спал, что ли?

— Я не сплю. — Неохотно разлепив глаза, майор увидел склонившуюся над ним Анастасию. Она вновь была в пыльном гражданском костюме, только без куртки. — Так... прикемарил вполглаза.

— Обувайся и собирайся. — Девушка отступила назад. — Через несколько минут войдём в порт Темпльгоф. Дала тебе поваляться, сколько можно было.

— Это где? — Всё ещё сонный Дронов зевнул и уселся на тонком матрасе, принялся натягивать сапоги. Пассажирских кают на клипере не было, но им с напарницей выделили крохотный мичманский кубрик с двухъярусной койкой.

— Это в Берлине. — Сыщица наклонила голову к плечу. — Порт — военный объект, мог бы и знать... Раньше тут был плац для армейских учений, но после войны на его месте отстроили причалы. Пойдём, посмотрим с верхней палубы.

— А время сколько? — Поинтересовался Николай, вставая и застёгивая воротник.

— Полседьмого, вечереет. — Настя накинула на плечи куртку, подхватила ранец, сунула под мышку пакет с мундиром — весьма объёмистый из-за сапог и кивера. — Вещи забирай, мы сюда уже не вернёмся.

По узким коридорам, перешагивая через комингсы, они добрались до лестницы, и вышли на продуваемую всеми ветрами площадку перед ходовой рубкой. На палубе было уже довольно темно, но фонари пока не зажгли — только уютно светились жёлтым квадратные окна рубки. Чёрными силуэтами на фоне ещё светлого неба виднелись зачехлённые 70-мм орудия вдоль бортов, круглая башенка счетверённой автопушки на носу, фигуры матросов, готовящихся подавать концы для швартовки. Холодный, пахнущий дымом ветер трепал брезент на орудиях.

А внизу простирался город. Такого скопления ярких огней Дронов не видел ни разу в жизни. Берлин был будто сплетён из света. Улицы — горящие золотом реки — стекались к сияющим озёрам площадей и горным массивам дворцов. Жилые кварталы поблёскивали сотнями и тысячами маленьких огоньков — несомненно, это были окна квартир. Множество светящихся точек двигалось вдоль улиц, по тёмной глади речек и озёр в городской черте, в небе над городом. Наступали сумерки — но Берлин даже не думал засыпать.

Мерцающие ниточки дорог соединяли столицу Рейха с островками пригородных поселений, и одна такая тянулась к порту, над которым сейчас парил клипер. Скопление причальных мачт и ангаров отделяла от города узкая тёмная полоса, ничем не застроенная. Кажется, она даже поросла редким лесом — в полумраке трудно было разглядеть.

— Впечатляет. — Произнёс Николай, стараясь выглядеть спокойным. На самом деле от открывшегося зрелища у него захватило дух — но майор не хотел выглядеть совсем уж дикарём в глаза подруги.

— Согласна. — Настя покосилась на него, проницательно щурясь и не слишком старательно пряча усмешку. — Даже меня. А я ведь пару раз в год выбираюсь из нашей глухомани в Москву и Петербург. Красиво, правда?

— Угу. — Не зная, что добавить, Дронов подошёл к фальшборту, упёрся в него ладонями, подался вперёд. Клипер забирал влево, сбрасывая высоту.

— Берлин — молодой город. — Анастасия встала рядом с ним, тоже положила ладонь на ограждение. Стальные прутья фальшборта неприятно холодили кожу, но отпускать их было боязно — земля внизу казалась очень далёкой. — Не только потому, что основан позже Парижа или Лондона. Даже деревья в лесах вокруг молодые... Будет время — я тебе расскажу, почему.

— Да... я и сам догадываюсь.

Они молча стояли у борта, пока клипер снижался и подходил к причалу. Огни Берлина скрылись за лесом причальных мачт, однако зарево на севере от порта поднималось высоко, крася в пурпур одинокие низкие облака.

Корабль отдал швартовы в особой секции порта, отделённой от прочей территории высоким забором. На причальной платформе сошедших с трапа пассажиров встретил молодой мужчина в простом сером костюме. Он показал полицейский значок и, ни слова не сказав, жестом пригласил следовать за ним. Втроём они спустились на лифте с причала и покинули охраняемую территорию. У самого блок-поста майора и сыщицу поджидала неприметная чёрная карета, запряжённая парой лошадей. Полицейский открыл дверцу, снова сделал приглашающий жест. Анастасия сунула Дронову свой свёрток и, держа ладонь на кобуре, заглянула в салон. Вдруг улыбнувшись, кивнула Николаю, и забралась внутрь. Дронову пришлось согнуться почти вдвое, чтоб протиснуться следом. За его спиной тут же захлопнулась дверца, и экипаж тронулся с места рывком — отчего майор неуклюже плюхнулся на задний диванчик.

— Вы почти успели. — Сказал человек, сидящий напротив. Он оказался единственным их попутчиком — толстый, невысокий старичок с венчиком седых волос вокруг лысины. Между коленей он держал чёрную трость, уперев её в пол и сложив ладони на набалдашнике. — Приём в российском посольстве начался минут пять назад. — Старичок вдруг посмотрел Николаю прямо в глаза. — Настя, кстати, представь мне своего молодого человека.

Дронов закашлялся. Анастасия сочувственно похлопала его по спине и ответила, глядя на старика осуждающе:

— Дядя, я всегда говорила, что твоя прусская прямота тебя сведёт в могилу, но ты, похоже, решил начать с окружающих.

"Дядя?!" — чуть было не воскликнул Николай, однако вовремя одумался. Настя же усадила его ровнее, забрала пакет с мундиром, с комичной напускной лаской погладила по плечу:

— Это, дядюшка, тот самый Николай, о котором я тебе писала в прошлом году. Мой офицер для особых поручений и связной в армии. Как видишь, уже майор.

— О, понимаю. — Старичок наклонился вперёд и протянул руку. Дронов принял рукопожатие. — Николай Петрович, очень рад знакомству. Я — Готфрид Беккер, директор Пятого отдела Имперского Министерства государственной безопасности.

— И он мне — не дядя, если что. — Добавила Анастасия, воздев палец. — Наша степень родства... очень отдалённая и запутанная. Но у дядюшки нет детей и племянников, вот он и...

— ...И пытаюсь сделать Анастасию своей наследницей, а она отказывается. — Улыбнулся Готфрид. В том, что полненький директор приходится рослой и сухощавой Насте лишь дальней роднёй, Дронов теперь усомнился — улыбки у них были очень похожие. Хотя у Беккера столь зловещего оскала не получалось — уж больно добродушное лицо с округлыми щеками.

— У тебя слишком много денег, дядя. — Усмехнулась в ответ сыщица, откидываясь на спинку дивана и продолжая поглаживать Николаево плечо. — А если я стану богатой, то обленюсь, брошу службу и растолстею, как ты. Я ведь себя знаю. Но давайте к делу, раз уже познакомились. Ты считаешь, нам обязательно нужно попасть на приём в посольстве?