На рассвете Фрисс подскочил и выхватил мечи прежде, чем открыл глаза — Живая Трава, снившаяся ему всю ночь, вцепилась в его руку сотней когтей... Изумлённый вопль Алсага, чуть не рассечённого надвое, привёл Речника в чувство.
— Фррисс! Ууу-ооой... — кот взлетел на гребень крыши и с ужасом глядел на Фриссгейна.
— Тьфу ты! — Речник с досадой бросил мечи обратно в ножны и протёр глаза. На руке багровели свежие царапины — похоже, Хинкасса забыла втянуть когти, прежде чем наступать на Речника...
— Нашёл время пугать людей! — сердито сказал Фрисс и огляделся по сторонам. Никому не было дела до чужаков, все сгрудились у костра и вполголоса что-то обсуждали.
— Ину! — скомандовал Речник и подошёл к толпе. Кот протиснулся следом.
— Это всё, что я могу сказать о твоих стадах, — угрюмо сказал Аватт, сидевший на спине анкехьо. Панцирь ящера сплошь был покрыт глубокими царапинами, демона же, казалось, пыталась порвать на куски стая диких кошек. Вся его шерсть слиплась от крови. Двое жителей прикладывали целебное зелье к его ранам. Рядом на спине того же ящера сидели ещё трое Аваттов, с ног до головы в повязках, и рассматривали землю под его лапами. Чуть в стороне слышались приглушённые радостные вопли. Перед ящером стоял, комкая в руке шапку с меховой опушкой, синдалиец в богатой одежде.
— Хальмен с ними всеми, — сказал он с тяжёлым вздохом. — Благодарю тебя и твоих воинов, Техул. Ты спас пятнадцать жизней. Возьми...
Он отстегнул от пояса кошель, подумал, снял и сам пояс, украшенный серебром и некрупными самоцветами, скинул тяжёлый плащ из серебристого меха и протянул всё это Аваттам.
— Больше у меня ничего нет, но к осени я выполню обещание — каждый из вас получит анкехьо и трёх товегов.
— К этой осени? Тогда оставь это у себя, — Техул высыпал из кошеля горсть кун и медных колец — так выглядели навменийские монеты, зиланы — и вручил всё остальное синдалийцу. — На что ты собрался покупать скотину? Знаю, к осени у тебя будет стадо, а у нас — мясо в погребах.
— Техул! Воитель Техул! — к Аваттам пробился немолодой гвел, одетый так же богато, как синдалиец, и столь же напуганный и подавленный. — Скажи, что там, в степи? Видно ли завершение этому бедствию? Правда ли, что сам Мацинген в гневе послал Живую Траву на Оррат?
— Ничего не скажу, — Аватт покачал головой и поморщился от боли. — Там только трава от горизонта и до горизонта. Но если это Мацинген, то разозлился он не на шутку. Я бы не стал поклоняться такому злобному богу...
— Я скажу тебе, Техул, что ты должен сейчас лежать под присмотром лекаря, а не рассуждать о богах! — сердитый голос Ликты Ноцер услышали, наверное, даже лучники на стенах. — Нелепая, самоубийственная вылазка... Зачем ты полез туда, Техул, и зачем ты оставил там двух наших лучших воинов?!
— Там были люди, — синдалиец, так и не надевший шапку, шагнул к Ликте и шестёрке магов, сопровождающих её. — Как можно было...
— Кто заменит отряд Техула у ворот — ты или твои люди? — поморщилась унна-эйг. — Закончим этот спор. Где, во имя Этуген, все целители, когда они нужны?! Идите за ними, быстро! Мне так нужна была ваша помощь сегодня, Техул, но, как видно, не судьба. Кто ещё способен держать в руках оружие, кому доводилось побеждать и врагов, и свой страх? Кто владеет магией, кто бывал в странных местах, кто говорил с могучими демонами? Может, кто-то чувствовал на себе взгляд божества?
Фрисс шагнул вперёд.
— Я видел богов и бывал в битвах. Какая помощь вам нужна?
Взгляды магов сошлись на нём, один поднял руку с растопыренными пальцами и посмотрел сквозь них на Речника.
— Этот воин говорит правду, — сказал он и содрогнулся. — Мне не померещилось, что ты побывал даже...
— Не время, — покачала головой Ликта. — Спасибо тебе, Фриссгейн Кегин. Иди с нами. Мы идём в храм, чтобы говорить с богами. Те, кто не боится, могут смотреть издалека, но не бегайте с воплями, если увидите нечто странное! Техул ранен, некому следить за порядком...
Алсаг прижался к ноге Речника и поднял шерсть дыбом. Он смотрел на свёрток в руках Ликты — нечто небольшое, но тяжёлое, завёрнутое в дорогую ткань...
"Эти камни старше Оррата," — с первого взгляда понял Фрисс, увидев грубо отёсанные столбы. Никаких знаков не было на гранитных глыбах — их просто откололи от скалы-останца, и вполне может быть, что отколол их удар молнии, а не человеческие инструменты. Подпорки из толстых соломин удерживали над камнями травяную крышу, и она казалась тут нелепой и неуместной. Чуть в стороне, у открытого люка, столпились жрецы. Фрисс стоял у одного из камней, стараясь не касаться его. От глыбы исходило едва заметное тепло.
— Фррисс... — Алсаг ткнулся носом в ладонь Речника. Тот опустился на корточки и почесал кота за ухом.
— Ничего не бойся, Алсаг. Мацинген — защитник жизни, и даже если он разгневан, он не убьёт нас за один вопрос. Посиди с кланом Оремис, не заходи в круг...
Один из магов ударил в гонг, и кот быстро скрылся в толпе. Фрисс увидел, как светло-жёлтый мех мелькнул в стае кошек на ближней крыше. Из переулков на храм глядели жители — ближе подойти они боялись.
— Держи это в руках, воин, — жрец протянул Речнику каменный меч длиной с локоть, но тяжёлый, как Замок Астанена. Фрисс взялся за рукоять двумя руками и направил остриё вверх.
В центре круга лежали большие камни, отдалённо похожие на огромные семена разных трав — Фрисс узнал стручки Кемши и Орлиса, плоские семена Кими, зёрна Руулы... Ликта подошла к ним и осторожно опустила на землю свой свёрток. Из-под слоёв ткани показался серый каменный шар с небольшим углублением с одной стороны. Маги склонились над ним с почтением.
Снова прозвучал гонг, и над Орратом повисла тишина. Фрисс услышал издалека шелест Живой Травы и треск костров и покрепче взялся за меч.
— Хвала Этуген, спящей и видящей нас во сне! — сказала Ликта, выплёскивая в углубление на камне прозрачную жидкость из чаши. Фрисс уловил запах тополёвого взвара. Все, кто должен был встать у камней, уже заняли места, остальные медленно пятились от храма. Ликта отступила от камня и прижала руки к груди.
— Хвала Мацингену, взрастившему травы, вскормившему зверей и птиц! Хвала тому, кто хранит эти степи, кто наполняет их жизнью! Мы, жители Оррата, благодарны ему.
На окраине протрещала молния, пущенная кем-то из Аваттов, и снова всё стихло.
— Живая Трава подступила к стенам Оррата, — продолжала Ликта, склонив голову. — Хищная лоза осаждает нас, и милосердие неведомо ей. Мы, жители Оррата, просим ответа от Мацингена! Ты ли, повелитель трав, послал нам это бедствие? Чем мы вызвали твой гнев, чем нам успокоить его? Мы, жители Оррата, просим тебя ответить нам...
По-прежнему было тихо. Каменный клинок оттягивал Речнику руки. Никто не шевелился.
— Мы просим тебя, Мацинген, пощадить нас, не убивать наш скот и не ломать наши дома, — сказала унна-эйг и замолчала. Тишина, казалось Речнику, сгущалась, как туман, и вскоре стала такой плотной, что можно было бы её пощупать. Потом земля тихонько шевельнулась. Кто-то смотрел на Фрисса со всех сторон одновременно, и взгляд этот был неподвижным и бесстрастным. Затем земля шевельнулась ещё раз и лопнула с оглушительным треском — в двух шагах от каменного шара. Из широкого пролома выглянул гигантский бронированный змей, и изогнутый рог на его голове светился алым огнём. "Халькон..." — успел подумать Речник, мягко переступив с ноги на ногу. Каменный меч — не меч, и дубина из него плохая, но всё же...
Немигающий взгляд Халькона — его лишённые век глаза ярко горели под прозрачными пластинами брони — скользнул по жрецам, на миг задержался на Фриссе и остановился на унна-эйге, а затем Халькон взлетел в воздух, сметая нелепую соломенную крышу, и с грохотом нырнул обратно в пролом — вниз головой, развернувшись в полёте. Земля задрожала, удаляющийся гул и грохот были слышны очень отчётливо — Халькон пробивался сквозь камень совсем недалеко от поверхности. Жрецы в изумлении переглянулись, Фрисс хотел о чём-то спросить, но на него зашипели.
Ликта Ноцер глядела на камни, разбросанные по земле. Они сдвинулись, когда открылся разлом, но ни одно каменное зерно не упало в щель и не раскололось. Медовый взвар, налитый в странную "чашу", не расплескался.
Фрисс покосился на небо. Солнце поднималось всё выше, нагревая камни, оставленные без крыши, и Речник думал, не пора ли снять броню и идти дальше в рубашке... или, может, надеть скафандр? Нет, в этих краях скафандр лучше не надевать, особенно в дни огненного ветра, да ещё при нашествии Живой Травы... Надо всё-таки сказать Гедимину, что творит пыль из хранилища в мирных степях. Другим сарматам наплевать на людей, но ликвидатор не лишён милосердия, и он больше знает о работе хранилища, чем Фрисс. Хотя бы спросить у него, откуда берётся такой свирепый и вредоносный ветер...
Земля дрогнула ещё раз. Из пролома показалась голова Халькона, потом змей поднялся над дырой в половину своей длины и навис над людьми. Фрисс перехватил меч поудобнее, Халькон равнодушно посмотрел на него и громко зашипел. Он что-то держал в пасти и теперь уронил это к ногам Ликты. Она не шелохнулась под взглядом раздражённо шипящего демона — впрочем, и он не нападал. Вскинув голову, Халькон снова взлетел над каменными столбами и скрылся в норе, и земля над ним сомкнулась. Камень с углублением лежал неподвижно на прежнем месте, но "чаша" была пуста.
— Мацинген ответил нам, — тихо сказала Ликта Ноцер, поднимая предмет, оброненный Хальконом, и показывая всем жрецам. Все, кто был в круге, покинули свои места и обступили унна-эйга, Фрисс, отложив оттянувший ему обе руки меч, привстал на цыпочки, чтобы увидеть странную штуку.
Это была большая жёлтая кость, скорее всего, из лапы Двухвостки или анкехьо, и на ней чернели размашисто вырезанные значки Шулани. Из полой кости сыпались какие-то обрывки, камешки, последним упал сухой листок Живой Травы.
— Кто посмел такое наколдовать?! — вскричал самый молодой из магов, брезгливо прикасаясь к кости. — "Да поднимется волной..." Кто, кто мог послать это проклятие богов на живых людей?!
— Кем бы он ни был — пусть то, что он послал нам, встретит его самого, — тихо и зло сказала Ликта Ноцер. — Хвала Мацингену, указавшему нам на источник бед... Здесь написано о всех городах степи, чародеи. "Все дома, шатры и норы захлестнёт она, и скоро..." Идём, у нас много дел. Отправьте послания во все города, пусть знают об этом безумце. Я посмотрю, можно ли найти его по следу заклятия...
— Но что же нам делать с травой? — растерянно спросил один из магов. Неясные крики долетали до храма со стороны городских ворот, и теперь все повернулись в ту сторону. Оттуда, махая крыльями и рассыпая во все стороны искры, мчались Скхаа. Один из них уронил зелёный лист в руки унна-эйга, и вся стая повисла на камнях храма.
— Хаэ-э-эй! Унна-эйг! Чародеи! — на площадь вывалилась Двухвостка, а на её спине стоял во весь рост воин-гвел и размахивал веткой Живой Травы.
— Лозы не шевелятся! Они все погибли, их корни рассечены! Позволь выпустить Двухвосток, им полезна такая еда!
— Выпускай, — кивнула Ликта и улыбнулась. — Все из вас живы?
— Все, хвала Мацингену! — крикнул гвел и помчался обратно, подгоняя недовольную Двухвостку. За домами слышался радостный рёв, разноголосые крики, в небо взлетали ветвистые молнии и пёстрые кошки.
— Фррисс! — Алсаг в один прыжок догнал Речника и положил лапы ему на плечи. Фрисс обнял кота в ответ.
... — Какая злоба должна одолевать человека, чтобы он послал Живую Траву пожирать других?! — гвел-кочевник покачал головой и потянулся за кувшином. Пир близился уже к концу, съестного на циновках почти не осталось, и котлы опустели. Алсаг дремал в обнимку с крылатой кошкой, ещё две прижались к нему с разных сторон. Фрисс уже захмелел и сидел с глупой улыбкой, глядя на темнеющее небо.
— Много злобы вокруг, и всё же боги к нам милосердны, — сказал он, подставляя чашу. — Да не иссякнет сила Мацингена, да не иссохнут степные травы!
— Хвала Мацингену! — хором повторили гвелы, содвинув чаши. — Хвала!
...Фрисс сидел на крыльце чьего-то дома и расчёсывал шерсть Алсага новеньким гребнем из панциря Двухвостки. Хинкасса млела, раскинув лапы и подставив светлое брюхо, мех ложился ровно, волосок к волоску.
— Гребень Мацингена, — усмехнулся Речник, разглядев резной орнамент. Ещё два гребня лежали в сумке, и Фрисс не заплатил за них ни единого эла, и сверх того с ближайшим караваном в Дельту привезут четыре шкуры товегов — такова награда, полученная Речником. Но дороже всех наград — свободный путь на восток, Живая Трава, надолго сгинувшая из Оррата, и разрушенное заклятие злобного мага...
— Скорро мы пойдём в Хэнгул? — шёпотом спросил Алсаг, перекатываясь на бок.
— Сейчас в воротах столпотворение, — покачал головой Речник. — Пусть уйдут все, кто спешит, а мы пойдём следом. Не спеши так, ещё немного, и мы вернёмся на Реку, и некому будет кормить тебя мясом...
Глава 06. Хэнгул
— Фррисс... — Алсаг старался говорить тихо, и его слова тонули в хрипе. — Сил нет, как хочу пить...
— Во дела... — Речник сел на корточки, разводя руки в стороны. — Ал-лийн!
Водяной шар медленно рос, колыхаясь в воздухе. Хинкасса не стала дожидаться, пока он замедлит рост — она уже лакала, и так жадно, будто год не пила. Речник покачал головой.
— Мерзкое растение — мерфина... Ничего, в Хэнгуле залечим твои ожоги. Пей, не торопись, воды хватит.
По дороге тяжело топотали Двухвостки и анкехьо, громыхали колёса гружёных повозок, — к Хэнгулу шёл небольшой караван, и Фрисс удалился в заросли Минксы, чтобы пропустить его. Злак склонил острые листья над дорогой, и лоза Кими уже обвила его и даже успела расцвести. Фрисс подобрал опавшие бутоны — каждый длиной с ладонь — сложил в сумку и снова повернулся к Алсагу.
Кот сидел в тени Минксы, свесив язык, и тяжело дышал. Его нос был в крови, а глаза едва виднелись из-под опухших век. Фрисс нахмурился и тронул шерсть на его плече, открывая свежие рубцы — следы от "когтей" Живой Травы.
— Ничего плохого не вижу, Алсаг. Царапины заживают, как им положено. Всё-таки ты отравился мерфиной. Посидел бы ты спокойно, я тебе нос помажу...
— Нуску, уберреги меня от его целительского ррвения! — кот сердито фыркнул и отполз в траву. — У меня крровь горрит, Рречник. Тоже, скажешь, из-за меррфины?!
Фрисс вздохнул и развёл руками. Живая ограда из мерфины была в двух шагах от путников, и её запах резал глаза даже Речнику, а у хеска нюх был куда острее. Угораздило же его сунуться мордой в листья...
— В Хэнгуле найду тебе лекаря, — пообещал Фрисс и оглянулся на дорогу. Караванщики-гвелы не смотрели на чужестранцев, они следили за своим стадом — полсотни товегов на узкой дороге норовили уйти в заросли, с той стороны живой изгороди на них хищно косились гигантские птицы хана-хуу, а влезать между товегами и мерфиной не хотели ни люди, ни крылатые кошки. Никто не видел и не слышал путников, и Фрисс был этому рад.
