И опять Пожарский 2

— Диковинные вещи ты рассказываешь, Фёдор Фёдорович. Проводишь ли меня завтра с семейством в Вершилово. Когда княжич проплывал мимо Казани с Урал камня, гостил у меня, теперь нужно ответный визит нанести, — Долгоруков опрокинул чарку и стал подниматься, — Однако поздно уже, пойду почивать.

— Покойной ночи тебе, Владимир Тимофеевич, а о визите не беспокойся завтра с утра и поедим. Футбольный матч ведь завтра, посмотришь игру интересную, что в Вершилово выдумали. Анисим проводи боярина, — позвал он слугу.

Утром из Нижнего в Вершилово потянулись десятки саней. Первыми ускакали стрельцы, не менее полусотни. Фёдор Фёдорович выделил семейству князя Долгорукого два крытых возка и сам с женой и двумя сыновьями поехал впереди. Владимир Тимофеевич отметил, что дорога широкая и ровная ни резких поворотов, ни ухабов. Занимаются, значит в Нижнем дорогами.

У въезда в Вершилово пришлось остановиться, егозе Фетиньюшке обязательно захотелось посмотреть медведей, что охраняли въезд в село. Вышли из возков, естественно и все остальные.

— Надо же придумать такое, вместо рогаток мишек поставить, — удивился князь.

— Это уже вторые мишки, — хохотнул нижегородский воевода, тоже вылезший из своего возка, — Двух первых князь Пожарский, когда летом приезжал, с собой в Москву забрал. Так Фома Андронов, мастер, что мишек вырезал, взял, да и новых сделал ещё выше и искуснее. Эти как бы ни на полсажени повыше будут.

— Понимаю я князя Дмитрия Михайловича, и себе бы таких захотел на двор, — поцокал языком Долгоруков.

Дальше начиналась улица с высокими деревянными домами под черепичными крышами. Самое удивительное, что из крыши торчало по две трубы, и из них, почти во всех домах, вверх поднимался дым. Погода стояла безветренная и ясная, и дым уносило прямиком в безоблачное небо. А потом они выехали на большую квадратную площадь. Дорога упиралась в большой храм о трёх куполах с черепичной крышей, как и все дома. Купола были обшиты листовой медью и горели на солнце. Красота. По бокам площади стояли два одинаковых кирпичных здания. Они были в два этажа и всё с теми же черепичными крышами. А рядом с въездом на площадь возвышался терем. На его пороге стоял Пётр Пожарский и призывно махал руками.

Семейство Долгоруких вылезло из возков и остановилось, крутя головами. Посмотреть было на что. Пожарский спустился с высокого крыльца и, улыбаясь, подошёл к боярину.

— Рад видеть вас в добром здравии Владимир Тимофеевич. Все ли по здорову? Как добрались?

— По здорову, Петруша. Как у тебя батюшка с матушкой, пишут ли? — князь обнял Пожарского и троекратно расцеловал его.

— Батюшка воеводой в Великий Новгород уехал, недавно письмецо прислал, слава богу, все здоровы. Прошу, гости дорогие поднимайтесь в терем, пока футбол не начался, успеем чайку китайского с пряниками откушать.

Князь Долгорукий долго себя упрашивать не стал, хотелось ему посмотреть, как выглядит терем внутри у этого непонятного маркиза. Вместе с Долгоруким Пожарский пригласил и князя Пронина с семьёй. Всего гостей набралось десять человек и потребовалось изрядно времени, чтобы все разделись и уместились за большим круглым столом.

Этот стол в первую очередь заинтересовал боярина Долгорукова. На Руси всегда вдоль стены стояли лавки и к ним подвигали при необходимости длинный стол, за которым сразу ясно кто родовитее. А здесь круглый стол и красивые стулья с резными спинками и ножками, практически как трон у Государя. А судя по резьбе, так и красивее будут. В красном углу висела не одна икона, а целый иконостас и одна другой краше. Особенно выделялась икона с Богоматерью. Князь истово перекрестился, оценивая красоту икон. Он таких и не видывал.

Между тем Пётр пригласил его сесть прямо под иконами, а рядом по правую руку поместил князя Фёдора Фёдоровича. Остальные гости усаживались, как хотели.

— Анька, заносите, — приказал княжич и сам уселся напротив двух князей.

Вот тут у Владимира Тимофеевича глаза на лоб и полезли. Вместо обычных сенных девок в комнату зашли три турчанки в национальных одеждах, все увешанные цепями и браслетами. Сколько же на них золота? Но взгляд почти сразу переключился с турчанок на подносы, которые они поставили на стол. Подносы были чёрного цвета и на них горели небывалой красоты цветы. Таких цветов не могло существовать, если только в далёких заморских странах. Цветы были как живые, казалось, стоит протянуть руку к подносу и можно взять один из цветов. На подносах стояли чашки с изящной гнутой ручкой на маленькой тарелочке. И чашки и блюдца были неимоверной белизны, и на них были синим цветом выписаны картинки природы. Зимние виды речушки или заснеженные ели. На всех одиннадцати чашках картины не повторялись.

Турчанки споро сняли с подносов эти великолепные диковины, поставили перед каждым гостем и уплыли вместе с подносами, а через минутку появились снова. Теперь у каждой на подносе стоял непонятный кувшинчик с трубкой носиком. Девушки взяли эти кувшинчики и стали разливать по чашкам жидкость цвета стоялого мёда. По горнице распространился цветочный аромат. Разлив чай турчанки снова уплыли. Как только они могут так ходить? В третий раз на подносах были такие же белые с синими узорами вазочки с мёдом внутри и пряники. Девушки составили всё это на стол и исчезли. Потом одна появилась, неся большое блюдо из того же фарфора, на котором был нарезанный на тонкие ломтики сыр.

— Угощайтесь, гости дорогие, этой китайский жасминовый чай. В вазочках мёд, в блюде сыр, — предложил хозяин.

Князь Долгоруков смотрел на стоящее, на столе и не мог себя заставить прикоснуться к чашкам. Он понимал, сколько это стоит. Если все его имения продать, то вряд ли и на половину денег наберётся. Разве можно из "этого" пить. Князь Пронин и обе княгини вели себя соответственно. Хорошо хоть дети разрядили обстановку, они о деньгах не думали, намёрзшись за поездку, они с радостью бухали в чашки мёд и, разболтав ложечками, принялись пить и закусывать пряниками и сыром. Сам Пожарский взял чашку и тоже спокойно попивал ароматный напиток. Пришлось и князьям взяться за тоненькие ручки чашек.

— Это твоя новая диковина? — спросил у Пожарского Фёдор Фёдорович, — Фарфор?

— Да, научились мы делать фарфор не хуже китайского. Царю батюшке я на Рождество и на Крещение такие сервизы послал, отцу с матушкой тоже. Теперь вот продавать начну. Думаю, гости заморские всё золото с Европы вонючей сюда свезут.

— Почему же он вонючая, — поинтересовался, отхлебнув первый глоток Долгоруков.

— Так им священники ихние мыться запрещают. Вот они и ходят годами грязнущие и потные. Дикие люди, — пояснил княжич.

— А твои-то как немцы? — не поверил князь.

— Приехали все во вшах и блохах, как барбоски, пришлось всех с одеждой в баню гнать и только потом в дома пускать. А потом ещё три месяца к бане приучать. Сейчас они уже и сами Европу вонючей называют.

— Чудно. Как же это не мыться годами? — всплеснула руками княгиня Долгорукова.

— Их священники говорят, что при крещении на них благодать сходит Господня, а если вымыться, то всю благодать смоешь, — усмехнулся Пётр.

Угощения были съедены и гости стали собираться на футбол. Опять набежали турчанки, помогая княгиням и княжнам одеться.

— Откуда у тебя Пётр Дмитриевич эти басурманки? — хмыкнул боярин.

— У казаков из рабства выкупил. Пожалел. Теперь и не знаю, что с ними делать, — махнул рукой княжич.

Футбол Владимиру Тимофеевичу понравился.

— Не знаю уж, куда меня Государь отправит воеводой, но я там такие, же игрища заведу. Ты Пётр Дмитриевич, напиши, как в этот футбол играть надо.

Княгиня Долгорукая всё это время посматривала на старшую дочь. Глянулся ли ей это юноша. И судя по тому, как краснела Марьюшка при встречи взглядами с Петрушей, поразил он девичье сердце. Может и даст господь за Петрушу Марьюшку пристроить. А то ведь уже двадцать годков девке, иные-то в её годы уже по три ребёночка имеют.

Событие пятнадцатое

Царь и Великий Государь Михаил Фёдорович Романов получил на следующий день после Крещения обещанные подарки из Вершилова. И как ни хотелось ему быстрее открыть сундук, но он сдержал себя и послал за матушкой и батюшкой. Отец был в Троицко — Сергиевой лавре и пришлось ждать целых четыре дня. Но в прошлый раз патриарх попенял сыну, что подарки без него разбирали. Поэтому Михаил выставил сундук на середину своей светёлки и наказал дьяку Фёдору письмеца от Петруши ему не давать, как бы не стращал муками земными и небесными.

Грели душу воспоминания о проведённом "аукционе". Зрелище и, правда, было незабываемое. Тут уж Петруша точно не обманул. Дьяк Борисов вызвал гонцами всех купцов из немецкой слободы и всех "гостей государевых" и купцов Гостиной сотни. Отдельно были приглашены думные бояре. Так как народу набиралось прилично, то всё действо вынесли на улицу и для бояр поставили лавки, купцов и гостей отделили от бояр цепочкой стрельцов.

Торговлю вёл дьяк приказа Большой казны Иннокентий Скоробогатов. Царь сам прочитал ему ту часть письма Петра Дмитриевича Пожарского, в которой объяснялся принцип аукциона, и велел подготовиться. Скоробогатов долго переходил от одного подноса к другому и качал головой. Когда же ему показали чайные пары, то он чуть на колени не упал перед ними.

— Великий Государь, разве же можно это продавать? Все эти вещи надо в Тайный приказ на хранение передать.

Михаил Фёдорович глубоко вздохнул и спросил дьяка, понял ли он свою задачу. Как же не хотелось расставаться со всеми этими богатствами.

Утро аукционного дня выдалось ясным и морозным. Желающих поучаствовать собралось почти две сотни человек. Бояре на лавках тихо перешёптывались, не решаясь при царе и патриархе выражать своё недовольство присутствием здесь купцов и иноземцев. Первым на торги вынесли поднос. На солнце цветы горели ещё жарче, они, казалось, не нарисованы на подносе, а лежат на нём. Рынды пронесли поднос по рядам под восхищённые вздохи и торговля началась.

— Великий Государь разрешил продать этот поднос за один рубль. Если есть желающие купить, пусть поднимут руку.

Желающие были все.

— Раз желающих много цена поднимается до пяти рублей. Кто хочет купить за пять рублей, поднимите руки.

Рук меньше не стало.

— Теперь цена поднимается до десяти рублей.

На этот раз рук осталось половина.

— Следующая цена пятнадцать рублей.

Многие представители гостевой сотни руки опустили. Но все двадцать гостей государевых и почти все иноземцы тянули руки. Бояре руки опустили. Дьяк предупредил их, что подносов будет одиннадцать и ушлые дядьки смекнули, что раньше, чем с третьего подноса вступать в торги глупо.

Первый поднос ушёл за тридцать рублей. Второй тоже за тридцать. Пока все покупатели были из "гостей". Склоки и крики начались, когда в торговлю включились бояре. Их уловка с "подожданием" не сработала и теперь за каждый поднос шла драка. Третий и четвёртый достался боярам. Пятый за тридцать пять рублей опять ушёл к "гостям". За восьмой сцепились боярин Морозов и Милославский с попытками вырвать друг у друга клок бороды. Ели стрельцы и соседи разняли. Одиннадцатый купил английский купец Яков Ли.

Михаил, патриарх и старица Марфа сидели на тронах сбоку на специально устроенном помосте и наслаждались зрелищем. Прав был Пожарский. Такое не забудешь. Когда все успокоились после продажи последнего подноса за сорок три рубля, вынесли первую чайную пару и пронесли по рядам, демонстрируя прозрачность и звон.

Здесь уже, разгорячённые предыдущими торгами, все собравшиеся развернулись во всю. Стрельцы не успевали разнимать дерущихся. У многих из носа шла кровь. Боярин Одоевский так огрел посохом купца из гостевой сотни, что того унесли в беспамятстве. Только через час закончился первый на Руси аукцион. Довольных было только трое: сам Государь и его родители. Весь следующий день к Михаилу Фёдоровичу шли просители допустить только их к торговле новыми вершиловскими диковинами. Англичане пришли целой делегацией во главе с самим Джоном Мерриком и требовали, именно не просили, а требовали предоставить им первоочередное право скупать вершиловский фарфор беспошлинно. А также нанять мастеров делающих фарфор на английские мануфактуры.

Михаилу так хотелось выгнать их с помощью стрельцов из Кремля, но понимая важность торговли с Англией и помня заслуги самого Джона Меррика при заключении Столбового мирного договора со шведами, пришлось выслушать купцов и пообещать снизить пошлину с пятины до одной шестой. Купцы ушли недовольные. А Михаил потирал руки. Фарфор — это не пенька и не зерно. Это огромные вливания в казну.

Наконец всё царское семейство собралось перед сундуком с подарками молодого Пожарского. Дьяк протянул Государю конверт с письмом от княжича. Михаил достал ключ и открыл заветный сундук. Как и в первый раз сверху были подносы. Они в красоте не уступали первой партии, но среди них было два подноса с рисунками вместо цветов. На одном подносе на смотревшего мчалась тройка. По бокам лошади были соловые, а в центре вороной конь закусил удила и оливковыми глазами прямо буравил того, кто на него смотрел в это время. Хотелось положить поднос и отойти, а то укусит ещё.

На втором подносе, на берегу реки женщина полоскала бельё. Только река была не наша и развалины какого-то древнего храма с колоннами позади женщины говорили, что это, скорее всего Италия. Вся картина была залита солнцем. Так и хотелось очутиться рядом с прачкой и зайти в эту прохладную речку.

После подносов был ещё железный лист, но без закруглённых краёв, а на нём был изображён в этой, же манере, Иисус, который вытянул вперёд правую руку с двумя перстами, как бы собираясь перекрестить того, кто стоит перед ним. На чёрном лаковом фоне железного листа Спаситель не выглядел живым, он и был живой.

Патриарх Филарет после того, как всё семейство дружно троекратно осенило себя крестным знаменьем, взял икону и, прокашлявшись, сказал:

— Мишенька, вели Петруше, чтобы его мастера тако же ещё и Матерь Господню изобразили. Хоть и немцы лик святой писали, а чувствую, что наша она православная.

— Хорошо бы мне в Вознесенкий монастырь такую-то красоту, — не удержалась и старица Марфа.

— Как же у Петруши получается, что чтобы не сделали по его указу, всегда выходит лучшая на Руси вещь. Да и не только на Руси. Вон купцы заморские по пятам ходят за мной, чтобы я им в Вершилово доступ открыл? — в который раз задал себе вопрос Михаил Фёдорович. На этот раз вслух.

— Ты не вздумай, Миша, немцев в Вершилово допускать, — цыкнул на него Патриарх, — И надо бы ещё стрельцов туда послать. Готовь сотню молодых у кого не больше одного ребятёнка. Пусть вместе с семьями выступают через седмицу. Петруша ведь опять летом, я слышал, на Урал камень собирается. Так хоть будет, кому мастеров вершиловских в случае чего защитить.

Михаил кивнул дьяку Борисову и продолжил доставать подарки. Дальше был опять резной сундучок с фарфором. Только теперь были не просто чайные пары, а как бы набор из шести предметов. Два блюдца, две чашки и кроме того длинный прямоугольный подносик, на который кроме чашек ставилась ещё и маленькая вазочка для мёда. Все предметы были сделаны с одним рисунком, и внизу каждого предмета теперь была надпись "Пурецкая волость".