глава 10

В этот момент зажглась лампочка на приборной панели, сообщавшая о вызове с КПП. Включив тумблер громкой связи, я услышал голос Никитича: 'Что же ты в меня револьвером тычешь, внучок? Не положено без пропуска'.

'Ого, да у нас гости незваные, — подумал я. — Похоже, стоит известить товарища Сергея, тем более без его содействия попасть на Ораниенбаумский плацдарм окажется затруднительно'.

Как только я услышал, что он уже выезжает, надев очки, я вывел на стол план санатория со всеми людьми и подключил спутник. Возле ворот стоял легковой автомобиль, а чуть позади него из грузовика выпрыгивали люди и тут же разбегались, судя по всему занимая удобные для обороны, а может и атаки места. Незваные гости, наконец, разобрались с приводом ворот, и легковушка последовала дальше. От наблюдения меня отвлёк телефонный звонок.

'Это Соль, — раздалось из динамика. — У вас сейчас будут гости. Нам сообщили, что они действуют по личному приказу Маленкова. Суть распоряжения не известна'.

Блин! Ну почему всё так не вовремя?

— Ничего не предпринимайте, — ответил я. — Соль, ждите указаний товарища Сергея, он сейчас прибудет.

Сколь бы не был всесилен Маленков, но вести себя по-хамски на земле Жданова он бы не стал. Какие бы у него не были полномочия, он лишь кандидат в члены Политбюро и супротив Андрея Александровича в партийной иерархии маловат. Значит, вопрос либо решался уровнем выше, хотя куда уже выше, либо частная инициатива или Жданов оказался в уязвимом положении. Как бы там ни было, похоже, санаторий придётся на время покинуть. Не завидую Раппопорт, сейчас ей будет гораздо сложнее руководить предприятием, нежели в прошлый раз.

— Рахиль Исааковна, — сказал я в трубку, набрав её. — Достаньте из сейфа конверт. Тот, что с красной полосой. Внутри подписанный приказ без даты. Поставьте сегодняшнее число и положите в папку. Далее, я уезжаю в командировку на некоторое время в сопровождении группы товарищей. Связь поддерживаем как в прошлый раз. Кулон, надеюсь с вами?

'Мистер директор, я его даже ночью не снимаю. Хамса всегда со мной'.

— Правильное решение. Постарайтесь не отклоняться от утверждённых планов и поддерживайте Митякина. Задачи у него прежние, не допустить голода.

Дверь в кабинет распахнулась и без всякого предупреждения в помещение вломились трое военных. Чистенькие новые шинели, хромовые сапоги. Вот только фуражки и портупеи несли на себе следы времени.

— Мистер Борисов? — гнусаво произнёс один из них, которого нельзя было не узнать. — Вот мы и встретились. Собирайтесь, поедите с нами.

— Да что вы говорите, у меня ещё шнурки не поглажены, — натурально удивился я. — Как же я поеду?

— Не стоит беспокоиться, там, куда вы отправляетесь, шнурки иметь не положено.

— Раз не положено, — улыбнулся я — тогда и не стоит думать о них. Правда? Кстати, как погода в Стамбуле, попутчики не обижали?

— Об этом мы отдельно потолкуем, — недовольно проворчал усатый.

— А, стесняетесь коллег? Можно и приватно поговорить. Хотя, судя по их заинтересованным взглядам, они вряд ли оставят нас вдвоём. Так что как-нибудь в следующий раз. А теперь вышли вон из кабинета и аккуратно прикрыли за собой дверь.

— Я же говорил, что по-хорошему не получится, — обратился к остальным усатый.

В этот момент, судя по петлицам, капитан ГБ достал из кармана листок бумаги и, разворачивая его, поднёс к моим глазам.

— Есть и постановление на проведение обыска. Если вы думаете, что мы не подготовившись, то зря. Все варианты учтены. Пока, вас приглашают на разговор.

Я посмотрел на часы. Товарищ Сергей явно не успевал.

— Поехали.

Эпилог.

Товарищ Сергей кипел от ярости, направляясь к своей машине. Уже битый час он пытался связаться с охраной Жданова, но каждый раз дежурный, явно желая от него отвязаться, отвечал, что первый секретарь находится на процедурах. На этот раз он был уверен, что их разговор, наконец, состоится, однако вдруг задумался: 'А что, если Жданов, выбрал выжидательную позицию? Ведь всё делалось само собой, а великий человек, не утруждая себя мелочами, лишь контролирует исполнение. И то, по поводу чего он хочет с ним поговорить, — не без горечи подумал товарищ Сергей, — Андрей Александрович, скорее всего, отнесёт к мелочам жизни'. Его раздражение увеличилось, когда в непрекращающейся дождливой хмари не удалось сразу открыть дверцу старенькой 'Эмки' — он вставлял ключ бородкой наоборот, — потом двигатель отказывался заводиться из-за изношенных свечей и дрянного бензина. Наконец удалось вдохнуть жизнь в видавший виды автомобиль, и машина тронулась. Он постарался утешиться мыслью, что поговорить толком со Ждановым среди такого скопления народа всё равно бы не удалось. Однако утешение было столь натянутым, что не могло удовлетворить, и уж тем более поднять на ноги растоптанное самомнение. Его злило, что он невольно оказался в столь сложном положении, но осознание этого обстоятельства ничего не меняло. Товарищ Сергей нажал педаль газа и помчался по бетонке в направлении Ленинграда. Мысли его были всецело заняты событиями в Осиновой роще, так что он не обратил внимания на стоящего с тележкой молодого человека, пристально следившего, как автомобиль покидал санаторий. И не мог видеть спрятанный за этой тележкой пулемётный расчёт, готовый в любую секунду открыть огонь на поражение. Дождливая погода брала от природы своё и сложенные под целлулоидом в пирамидки торфяные брикеты придавленные досками, напоминали курганы. Парголово и тут отличилось, перевыполнив все мысленные планы по добыче топлива. 'Мало ему было работавших в посёлке без карточек овощных, мало было пельменных, так он и переработанную угольную пыль с торфом пустил в продажу! И ведь не придраться'. Как бы там ни было, артель выдала триста процентов сверх плана по торфу и продавала некондицию, а брикеты из угольной пыли, на которую раньше и внимания никто не обращал, являлась новинкой. Многое во время блокады стало в новинку, выдумывали такое, что в сытное время в голову не приходило. Вскоре показалась бензоколонка и плохо послушная рулю 'эмка' свернула к зданию из красного кирпича с некогда ярко светящейся вывеской 'TEXACO'. Электроэнергию экономили, и неоновая реклама была отключена. Едва автомобиль остановился, как показался молодой человек, наверно, даже мальчишка и тут же предложил заменить масло и протереть стёкла на машине.

— Сестра охотничьи сосиски жарит, — мимоходом произнёс он, — вкус-с-ные! Три рубля за порцию.

Протягивая талон на бензин А-66, товарищ Сергей подумал, что завтра, скорее всего, подобных услуг уже не станет, а может, и его самого. Хотя, всегда стоит надеяться на лучшее иначе жизнь станет совсем тусклой и безнадёжной. Отправляясь перекусить сосисками, он произнёс:

— Свечи тоже замени и посмотри что с рулевой колонкой.

Майор ГБ товарищ Сергей сидел и смотрел в огонь, шурудя в топке длиной кочергой. Делал он это механически, не замечая, что слишком сильно нагнулся и что языки пламени, поднимавшиеся над раскалённым пеплом, могут лизнуть лицо и опалить волосы. В его глазах трепетал блеск, выдавая отчаянье мученика, видевшего себя на костре. Он горел вместе со своими бумагами. Огонь глотал то, во что он вложил все свои знания и умения, — результат многолетнего преданного служения стране; горели 'эпохальные разоблачения' — результаты трудов последних лет. Да что там говорить, горела его душа, горел он сам; всё превращалось в пепел под взвивающимися языками пламени, которые он ворошил кочергой, в последний раз переворачивая страницы. Железный прут разбил груду чёрного смолистого комка плотно прижатых листков, и оттуда на миг вырвалось пламя. На стене задвигались тени — поднялись высоко, соскользнули и пропали в бледном свете. Он положил кочергу подле себя и взял с пола последнюю папку. Надпись печатным шрифтом на бледно-коричневой обложке гласила то, о чём во все времена принято молчать. В ней находился десяток исписанных страниц и несколько фотографий, скреплённых металлической скрепкой, которая могла вобрать ещё сотню таких же листов, да только где их взять? Совсем тоненькая по сравнению с теми, что уже обратились в пепел в огне печи, она казалась невзрачной и жалкой, как брошюрка, затесавшаяся между томов энциклопедии. Каждая иная папка под своей обложкой содержала сотни страниц, скрупулёзно заполненных на пишущей машинке, а эта, в обложке из коричневого картона, начала активно набирать вес только в последние месяцы. У майора были причины расстраиваться при виде растущего количества сероватой горки под колосником. Но в эту минуту всё его существо было устремлено к одной единственной. Именно она и её судьба вызывали у него настоящее отчаяние. Он держал тонкую папку на коленях, тупо разглядывая крупные чёрные буквы на обложке. Медленно переводил взгляд с одной буквы на другую, перечитывал заголовок, бог знает в какой раз, словно постигал буквы неизвестного алфавита. Сидящее глубоко внутри какое-то неясное чувство, мешавшееся с болью и тяжестью, от которой замирало сердце, удерживало его от намерения раскрыть дело и ещё раз перелистать вложенные в него страницы. И хотя с самого начала, как только он полил керосином старую тряпку, разжёг огонь в топке и бросил в неё первый листок он чувствовал как бы веление души, неумолимо тянувшее его в огонь ненавистной урны, которая почему-то всё больше напоминала адское горнило. Пальцы его никак не могли разжаться и выпустить последнюю папку. Он беспомощно смотрел на неё. Казалось, руки живут сами по себе. Мозг сверлила мысль: 'Если откроешь, сможешь ли ты бросить её в огонь?' Он нашёл в себе силы сжечь другие дела. Но видя результаты, он уже с полной уверенностью осознавал, что они лишь отчасти носили печать работы его отдела. Всё, что было заключено в них, находилось под сенью страшного грифа, но всё же оказалось таким пустяком. Как можно было тратить на подобную ерунду столько бесценного времени? Перебирая в памяти все события, он, наконец, понял, что заставляло его пальцы сжимать папку подобно когтям демона душу праведника и вместе с тем ощущать душевный трепет, увлекающий его в огне печи. Пальцы сделали своё: сжались как стальная пружина, прежде чем он додумал мысль, которую произнёс вслух: 'Дело ещё не закрыто!' Картонная папка распахнулась, и взгляд упал на последнюю страницу. Каждый листок был прикрыт прозрачной калькой, но последний отличался ото всех не цветом и прочностью бумаги, а важностью того, что было на нём написано. Это была фотокопия страницы дневника агента Красивая.

'Макропулос не от мира сего, это демон или марсианин. Он создаёт вещи из воздуха, лечит простым прикосновением и исчезает тогда, когда захочет'.

Закрыв глаза и крепко сжав зубы, словно сдерживая смех, товарищ Сергей захлопнул папку, судорожно прижав к себе, и резко отвернулся от огня. В этот момент входная дверь распахнулась стремительно и с характерным лязгом металла, как это происходит с дверьми в казематах. Словно принесённый ветром, появился его заместитель, Генрих Белов. Взмыленный, с каплями пота на лице, напоминавшего только что пробежавшего и выложившегося до предела бегуна. Застыв на мгновенье в проходе, он испросил разрешения и, дойдя до середины помещения чуть ли не строевым шагом, сдерживая всем своим видом удовлетворение, словно ученик церковно-приходской школы, раскрывший тайну рядов Фурье, он замер у стула. Увидев товарища Сергея, сидевшего у открытой дверце печи и таращившего глаза в стену, где на него посматривал фотопортрет Вождя, заместитель произнёс:

— Объект обнаружен.

Товарищ Сергей не смог скрыть ухмылки. В это мгновенье ему захотелось расхохотаться, вскочить, пройтись вприсядку, отвешивая коленца и постукивая по ляжкам, прекратить сдерживать эмоции и заявить во всеуслышание всё, что накопилось у него внутри. Но вместо этого он прикрыл глаза.

— Товарищ майор государственной безопасности, позвольте узнать, чему вы радуетесь?

— Генрих, двенадцать свидетелей из аэродромной службы дали показания, как на их глазах бомба угодила в машину. Четырёхметровая воронка, от людей Маленкова один околыш от фуражки, а Макропулосу хоть бы хны.

— Скорее всего, его не было в этот момент в автомобиле, — сделал вывод заместитель.

'Конечно, не было, — подумал про себя товарищ Сергей. — Но чёрт бы его побрал, хотелось бы услышать, как он это всё объяснит'.

* * *

Дорога через Ладогу мало чем отличалась от рокады на побережье, но иностранные корреспонденты всё равно, словно дети припали к окошкам, старались увидеть через стёкла автобуса как можно больше. Между собой они отмечали, что движение по ней очень хорошо организованно и защищено. Нередко можно было заметить замершие в стороне виллисы с крупнокалиберными браунингами или укрытые маскировочной сеткой грузовики со спаренными установками 'Oerlikon' в кузовах. Чуть реже на глаза попадались стационарные точки на деревянных помостах, где за окружёнными мешками с песком задрав стволы в небо, ждали своего часа зенитные орудия 52-К. Вдоль трассы часто встречались установленные указатели и щиты с информацией. Возле них стояли морские сигнальные лампы, мигавшие и указывающие машинам направление пути в ночное время. Там, где лёд вызывал тревогу, создавались альтернативные пути, и с фонарями стояли регулировщики. Движение было круглосуточное и не замирало ни на секунду. Если в Ленинграде всё делалось вяло — ходили медленно, говорили негромко, в общем, берегли то, чего уже не должно было быть, — силы, то тут всё иначе. Люди и техника боялись не успеть. Машины двигались с большой скоростью одна за другой с равными интервалами, словно связанные одной невидимой нитью. Это чем-то напоминало движение вагонов по железной дороге, где локомотива уже давно не было видно, а последний вагон даже не появлялся. Там, где снежный ковёр смело ветром, и грузовики мчались по гладкому льду, образовывались сплошные лужицы. И тогда они брызгами разлеталась из-под колёс. У пассажиров в этот момент замирало сердце и многим казалось, что машина вот-вот уйдёт на дно. А рядом, невдалеке от проложенной ледовой колеи, лёд блестел и отливал яркой небесной синевой, словно хрусталь. Он как некогда мифические сирены звали к себе доверчивых путешественников, манил своей чистотой и девственностью, дабы обрести пришедших на погибель. Дорога дорого брала за право использовать себя. Десятки грузовиков навсегда ушли под лёд вместе с грузом и зачастую с людьми. В местах, где торосы накапливали на себе снежную крошку, образовывались сугробы, и заплутавший ветер иногда вздымал ледяные кристаллы, как это делал его южный собрат с песчаными барханами, невысоко поднимая над поверхностью, закручивал в спираль и ронял вниз, высасывая из снега что-то полезное для себя. Виктория отвела взгляд от окна и дотронулась до массивного браслета на запястье. 'Расстояние до пункта назначения тридцать миль'.