Лиса под прикрытием

— Что вы предлагаете, кэр?

— Службу. Всего лишь службу.

— Не могли бы вы сказать точнее?

— Да она издевается! Девка! — воскликнула жена градоначальника. Бросила вышивку и всплеснула руками. — Дорогой, разве ты не видишь?!

Да уж. Мать семейства, похоже, не отличалась терпением и добротой.

— Помолчи, Тельма, — велел Мошано, и жена, обиженно надув губки, снова принялась за вышивку.

Сладкая блондинка кинула на меня предостерегающий взгляд. Я сделала вид, что никаких взглядов не заметила.

— Поясняю, Ревиль, специально для тебя, — проговорил градоначальник. — Ты весьма умела в своем деле, я уже успел оценить. А потому вместо тюрьмы готов предложить тебе службу в швейном салоне кэры Мошано.

Я невольно покосилась на Тельму.

— Салон моей жены — место известное, клиентов, хоть ложкой ешь. У тебя всегда будет работа.

А у вас, кэр Мошано, полагаю, деньги.

Я сделала вид, что думаю. Хотя уже решила, как поступлю.

Соглашусь. Иначе сама за решеткой окажусь, еще и семью Найри под монастырь подведу. Не дело.

Но нужно выяснить один момент, прежде чем во всеуслышание соглашаться.

— Скажите, кэр, какова будет оплата моего труда?

— Нахалка! — взвизгнула Тельма. — Преступница, а туда же! Деньги требует!

— Тельма..., — прогрохотал градоначальник, но на этот раз кэра Мошано успокаиваться не хотела. Брызгала слюной и желчью.

— Скажи спасибо, что сразу за решеткой не оказалась! Среди воров, насильников и убийц!

— Тельма, хватить орать!

Женщина выплюнула еще одну забористую фразу и закрыла рот.

— И все же, кэр градоначальник, нужно прояснить детали, — не сдавалась я. — Какое вознаграждение я буду получать, работая на вашу супругу?

— Пятнадцать монет в неделю, — как бы нехотя сказал Мошано.

Я прикинула. Найри получала тридцать монет за работу в булочной, и едва-едва могла прокормить семью. На пятнадцать я, пожалуй, смогу себе позволить лишь еду.

— Простите, кэр градоначальник, я вынуждена отказаться. В тюрьме, по крайней мере, кормят и проживание бесплатно. На сумму, что вы предлагаете, в городе мне не выжить.

— Нахалка! — снова вякнула Тельма.

— Ты будешь жить в моем доме под моим приглядом, есть мою пищу, — сказала Мошано. — Еще вопросы?

Подозрительно. Зачем градоначальнику поселять меня у себя? Следить, чтобы не удрала? Возможно. Моя звериная сущность тревожно повизгивала, предупреждая об опасности. Но выбирать не приходилось. Как бы я не храбрилась, в тюрьму мне не хотелось. Совсем-совсем.

— Больше вопросов у меня нет, кэр. Я согласна.

Он кивнул.

— Тельма, распорядись насчет Мари. С завтрашнего дня она должна приступить к работе. И вернись ко мне, мы еще не закончили обсуждение.

— Как скажешь, дорогой, — проворковала кэра, а после обратилась ко мне. — Вставай. Следуй за мной.

Она вышла, причем ни в ту дверь, в которую вошли мы с городовым. Я поспешила следом. Сладкая любительница зверинцев осталась с папенькой.

За дверью обнаружилась еще одна комната. За комнатой коридор, за коридором — крытый теплый проход, соединяющий резиденцию градоначальника и его дом. Теперь стало ясно, почему женщины семьи Мошано так легко одеты.

В доме меня перепоручили строгой высокой женщине с вытянутым лицом. Если бы не знала, что в этом мире нет оборотней, подумала, что ее вторая ипостась — лошадь.

— Займись ей, Руана, — велела кэра Мошано и, не дожидаясь ответа, удалилась.

Лошадиная женщина смерила меня недовольным взглядом.

— Ко мне можешь обращаться кэра Валенсо, — процедила она. — Я заведую хозяйством в доме.

— Приятно познакомиться. Меня зовут Мари. Мари Ревиль.

— Неважно, — отмахнулась Руана. — Шевели ногами.

Она повела меня вглубь дома, одновременно вводя в курс дела.

— Спать будешь в комнате с остальными мастерицами. Там как раз постель освободилась.

Интересно, что случилось с прошлой постоялицей спального места?

— Есть будешь на кухне со слугами. Два раза в день. Утром в шесть и вечером в восемь.

— А обед? — между делом поинтересовалась я.

— Обед тебе пока не положен. Не заслужила. Итак, считай, на всем готовеньком жить будешь. Знай себе работай.

— Да уж. И зарабатывай кэре Мошано на булавки, — невольно вырвалось у меня.

Кэра Валенсо резко остановилась, столь же резко развернулась и тыкнула меня неожиданно острым пальцем в грудь.

— Моя б воля, я таких хитрых лисиц, как ты, гнала бы в шею. Нечего чужие харчи жрать!

Я лишь хлопала глазами и пыталась понять, говорила она образно или конкретно указывала на мою видовую принадлежность? Надеюсь, первое.

— Это все кэр градоначальник, золотой человек! Подбирает вас по помойкам да по притонам. Кормит, поит, одевает, работу дает. А выходит, змеюк подколодных у себя на груди пригревает! И махнет такая вертихвостка юбкой, и умчится с первым-встречным! А кэр человек жалостливый, тревожится потом из-за такой, ночей не спит!

Уж не о той ли девушке, что жила здесь до меня, идет речь?

— И супруга его, кэра Тельма старается. Терпит выходки, таких как ты. Уж я бы на ее месте...

Все ясно. Кэра Валенса была предана семье, как собака. И ничего дальше своего носа не видела, вернее, не хотела замечать. Ни то, что кэр градоначальник вынуждал несчастных девушек пахать за гроши. Ни злобность и тщеславие его жены. Не особые увлечения дочери.

Впрочем, ни мне ее судить, ни мне раскрывать глаза. Сейчас, главное, затаиться и спокойно обдумать, как быть дальше.

Кэра Валенса высказалась, успокоилась и вновь повела меня дальше. Спальня мастериц располагалась в крыле слуг. На первом этаже недалеко от кухни. Даже отсюда я чуяла ароматы готовящейся еды и невольно сглатывала слюнки.

Когда мы вошли в комнату, внутри никого не оказалось. Оно и верно, сейчас мастерицы должны были вовсю работать на благо семьи Мошано.

— Вот эта свободная, — указала кэра Валенса на накрытую серым покрывалом кровать в углу. — Из шкафа возьми белье, одеяло и подушку. И помойся, от тебя воняет мокрой шерстью.

Она презрительно сморщила нос.

— Ванна дальше по коридору.

— Кэра, у меня нет ни полотенца, ни сменной одежды, — сказала я.

— Ох уж эти побирушки! — рявкнула она. — Сиди здесь, сейчас принесу.

Она вышла, а я осталась в комнате, слушать тишину. Одинокая и несчастная.

Глава восьмая

Впрочем, долго в одиночестве я не пробыла. Дверь тихонько распахнулась, и внутрь, постоянно оглядываясь, пробралась девушка. Невысокая, тоненькая, с гладко прилизанными на затылке и заплетенными в тонюсенькую косичку русыми волосами. Завидев меня, она испуганно замерла, но быстро пришла в себя и пошла в атаку.

— Ты кто это такая? — подлетела она ко мне. — Чего здесь вынюхиваешь?

— Ничего не вынюхиваю. Я новенькая. Мари... Мари Ревиль. Меня кэра Валенсо сюда привела.

— А, новенькая... Значит, вместо Кирены подобрали. Ясненько.

Я даже обиделась.

— И вовсе не подобрали. Кэр Мошано...

— Ну-ну, уж если сам кэр Мошано, то, конечно, по приглашению пришла, — перебила девушка. — Ладно, некогда с тобой болтать, новенькая. У меня дела.

Она подбежала к одной из кроватей, приподняла матрас и вытащила что-то, завернутое в белую тряпицу. Спрятала в складках платья, затем снова взглянула на меня и, дотронувшись до черного кулона на шее, проговорила замогильным голосом.

— Ты меня не видела, новенькая.

Затем, предварительно высунув востренький нос в щелку, дабы убедиться, что в коридоре никого нет, убежала.

Я только пожала плечами.

Странная какая девица.

Ну да ладно, подумаю о ней позже. Пока разберусь с делами.

Сняв верхнюю одежду, я залезла в шкаф, взяла все, что нужно. Только начала застилать кровать, вернулась кэра Валенсо.

— Могла бы и пошевелить руками. Надеюсь, вяжешь ты быстрее.

Я сделала вид, что мне все равно. Кэра подошла ближе и подала сверток.

— Одежда. На первое время хватит, потом купишь.

— Спасибо.

Я взяла сверток, положила рядом на стул. Смотреть пока не буду, хоть и любопытно. Подожду, когда Кэра Валенсо уйдет. Однако она не уходила.

— Что-то еще?

Женщина нахмурилась.

— Запомни правила: никого сюда не приводить, никуда без разрешения не ходить. И нос не суй, куда не надо. Твое дело маленькое — работать. Все ясно?

— Да, кэра. Я запомню.

— Очень на это надеюсь.

Валенсо, наконец, ушла. Я, вздохнув, уселась на кровать.

И чем интересно, работа у градоначальника лучше тюрьмы? Пока особых отличий я не заметила. И тут, и там ничего нельзя, и тут, и там мою свободу хотят ограничить.

До вечера я переделала свои маленькие дела. Приготовила кровать, посмотрела, что же принесла мне кэра Валенсо. В свертке обнаружилось старенькое шерстяное платье непритязательного серого цвета; дешевое, но хотя бы новое белье и теплые чулки. Я успела принять ванну. Едва нашла, потому что дверей в коридоре оказалось много. Одна из них вела в комнату слуг-мужчин, и пахло оттуда ужасно.

Около восьми вернулись мастерицы — пять женщин разного возраста. Уже знакомая мне девица с тоненькой косичкой. Полная краснощекая молодая кэра с крупными чертами лица, сгорбленная седая старуха в великоватом ей платье, женщина средних лет, очень высокая и очень худая. А также юная девушка, почти ребенок, хромая и явно страдающая болями в спине.

Мастерицы были разными на вид, но выглядели одинаково уставшими. У всех под глазами залегли мешки, а руки дрожали.

Бедные. Как будто не шили, а мешки с репой таскали. Неужели и меня ждет подобное? Что-то не хочется мне завтра в салон кэры Мошано.

Меня они заметили не сразу. Только когда я подала голос.

— Здравствуйте, кэры. Я Мари, новенькая.

— Ну, здравствуй, Мари, — проскрипела старуха. — Я Хелла.

— Боня, — отозвалась девушка.

— Сарима, — назвалась высокая худышка.

— Питра, — помахала рукой пышечка.

— Пульга, — пискнула со своей кровати девица с косичкой. В компании остальных мастериц она, казалось, растеряла весь свой боевой дух.

На этом знакомство закончилось. Женщины прикрыли глаза и молча сидели на кроватях. Затем, через некоторое время, дружно, будто их дернули, встали и пошли.

— Пойдем ужинать, новенькая, — сказала Пульга. — Не успеешь, ляжешь голодной. Здесь никто никого не ждет.

Пришлось пошевеливаться.

Ужинали на кухне. Кроме нас, за столом сидели слуги. Хмурые мужчины и замученные неулыбчивые женщины. Командовала парадом повариха в засаленном фартуке и огромном колпаке.

— Новенькая Мари, — представила меня Хелла.

Присутствующие на миг подняли от тарелок пустые глаза, затем потеряли интерес.

Вот и познакомились.

На ужин подали бобовую похлебку, кусок хлеба и ягодный взвар с медом. Вкусно и сытно.

— Спасибо, очень вкусно, — я единственная, кто поблагодарил повариху.

Остальные отваливались от стола, будто сонные мухи, и уходили.

Женщина покраснела от похвалы, заулыбалась. И когда я уже уходила, сунула в руку пирожок.

— Кушай, девочка. Для хозяев делала, вот осталось.

— Огромное спасибо.

— Все, теперь иди, мне еще убираться надо.

По дороге слопав подношение, в комнату мастериц я вошла в приподнятом настроении. Впрочем, вскоре оно упало.

Внутри бушевал скандал.

— Где оно?! — бесновалась Сарима.

Женщина раскраснелась, ее короткие черные волосы стояли дыбом, лицо исказилось в гримасе то ли боли, то ли отчаяния. Она бессмысленно размахивала руками и кричала.

— Где оно?! Кто взял?! Оно лежало под матрасом, а сейчас его нет! Верните, гадюки!!!

— Это она взяла, новенькая, — вдруг прозвучал тоненький голосок Пульги. — Больше некому. Все работали.

Взгляды тут же обратились ко мне. Я даже отступила на шаг от неожиданности.

— Ты... ты..., — Сарима вытянула руки со скрюченными пальцами и двинулась на меня. То ли задушить собралась, то ли глаза выколоть. Ни то ни другое меня не устраивало.

— Да в чем дело?! — рявкнула я. — Что за крики?! И при чем здесь я?!

Старая Хелла проворно для своего почтенного возраста вклинилась между мной и Саримой. Взяла рассерженную женщину за руку и усадила на стул.

— Посиди, дорогая, отдохни. Сейчас все выясним.

Затем она подошла к двери и поплотнее ее закрыла.

— Сарима спрятала кружево. На продажу. Мы все так делаем, кто одежду втихаря шьет, кто вяжет, и ты будешь, поверь, девочка. Денег здесь толком не заработаешь, от кэры лишней монеты не дождаться. И не уйдешь, градоначальник не позволит. А деньги нужны. У меня вот внучка, ей надо приданное собирать, у Саримы две дочери, у Питры — сын, у Пульги — брат малолетний, а Боне лечится надо, девочка она молодая, хороший доктор ей косточки мигом на место вправит. Поэтому приходится вкручиваться. Понимаешь?

Я кивнула.

— Мы здесь друг за друга горой. Всякое может случиться, где одна не справится, вместе выдюжим. Поэтому Мари, если вязала кружево, верни. Ничего тебе не сделаем. За первый раз всегда прощение. Оно ведь всякое бывает. Ты девочка неплохая, вижу. Отдай кружево, не бери грех на душу.

— Я не брала.

— Врет, — пискнула Пульга. — Я по глазам вижу.

Хелла нахмурилась.

— Упорствуешь во лжи, тогда не обессудь, получишь по полной. А решишь пожаловаться, добавим. Здесь как, милочка, если руки работают, то синяк под глазом или лицо расцарапанное, никого не волнует. У хозяйки есть, кому клиентов встречать, кому их обслуживать. Наше дело маленькое. Шить да вязать. Вдали от чужих глаз. Понимаешь?

— Да.

— И жить нам вместе в этой комнате, пока руки работают да пальцы шевелятся. Пока градоначальник не решит, что износились, и на свалку пора.

— Кэра Хелла, не брала я! Хоть чем хотите поклянусь, не брала. Да даже в глаза не видела ваше кружево!

— Ай-я-яй, девочка, — покачала головой старуха. — Я бы и рада тебе поверить, да не могу. Знаешь, сколько я таких за свою жизнь перевидала? Много. И стоят они честными глазенками тебе в глаза смотрят и врут. Так что прости, но бить тебя сегодня будем крепко. Чтобы на всю жизнь поняла: крыс здесь не любят.

Мастерицы вдруг поднялись со своих мест, подобрались и стали окружать. А я поняла, что если сейчас ничего не придумаю, быть мне битой. Обернуться и защищаться в лисьем обличье даже не думала. Сразу я со всеми не справлюсь, да и не убивать же их, в самом дела, но проблем точно прибавится.

Я судорожно оглядывала лица, ища хоть одно сомневающееся, но не находила. Женщины твердо решили преподать мне урок.

Внезапно я вспомнила, что когда впервые увидела Пульгу, она залезла вовсе не под ту кровать, на которой отдыхала.

— Подождите! Днем сюда прибегала Пульга, она вытащила из-под матраса сверток!

Мастерицы удивленно переглянулись, а обвиняемая покраснела.

— Врет! — взвизгнула она. — Целый день я спиц из рук не выпускала! В туалет ходила только однажды! Да не одна, а с Боней.

Хелла пожевала губами.

— Боня, что скажешь?

— Бабуль, Пульга не врет. Мы с ней весь день вместе провели. Никуда она одна не ходила.