Тринадцатая звезда (Возвращение Звёздного Волка)

Гм, он улетел, а я потоптался на месте со своим вещмешком и клеткой с Мартином, выдохнул и пошел, загребая ногами душистое разнотравье, к табличке. Подошел, прочитал крупные красные буквы на чёрном фоне: "ТРОПИНКА ЗДОРОВЬЯ. — Ниже помельче: — Санаторий-профилакторий "Блэквуд" — 5 км 362 м", — и острая стрелка-указатель, направленная в глубь... ну да, друзья, самого настоящего леса! Причем — явно дикого, каких давным-давно не встречал на Земле. Выдохнув еще раз, шагнул на эту "Тропинку здоровья", очень аккуратно вымощенную битым жёлтым кирпичом. Шагнул — и зашагал, петляя то вправо, то влево между кудрявыми березами, соснами и осинами.

Ласковое солнышко пробивалось сквозь верхушки деревьев, приветливо шелестели хвоя с листвой, щебетали на разные голоса с подголосками птахи, и шныряла, пищала, стрекотала в траве и под кустами невидимая лесная мелочь. Я невольно вспомнил чьи-то умные слова о том, что природа не терпит, когда кто-то своими неловкими, корявыми руками теребит ее покрывало, и нередко карает такое глупое теребенье гибелью теребящего. Но нет, здешнюю природу покамест явно никто не теребил, и прав, прав был добрый главврач: если и осталось еще не изгаженное прогрессом место на нашей бедной старушке Земле, то это исключительно дебри Южной Африки. Да-да, именно так!

Время от времени посматривал на Мартина — как он? Вообще-то, удивительно: обычно суматошный, развязный и наглый, сейчас компаньон мой не был похож сам на себя — вцепился острыми коготками в жердочку и замер, как кол, зажмурив обычно суматошные, развязные и наглые глазенки.

— Мартин! Эй, Мартин! — позвал я.

Ноль реакции, ноль эмоций. Слушайте, кабы лежал, я б непременно решил, что сдох. Однако он — сидел на своей жердочке. И явно дышал. Значит, жив, но тогда что? Шарахнуло акклиматизацией? Укачало в такси? Да вроде не тошнил. Может, напуган, стрессанул? Или просто, гад, выделывается, характер кажет? Ладно-ладно, а еще друг называется!

Жёлтая тропинка меж тем петляла-петляла и неќожиданно вывела нас к маленькой светлой речушке. Какая же, братцы, прелесть!.. Подобной не видывал отродясь ни в детстве, ни в отрочестве, ни в юности, а в них вообще-то я много чего видывал. Ну, просто нет, нет сил описать скупыми хилыми буквами такое вот благолепие, воистину звенящую тишь и одновременно прелестную загадочность этого глухоманно-райского уголка южноафриканской природы! Была б на голове шляпа, скафандр или другой головной убор, сорвал бы от умиленья, не мешкая. В чистой воде плескалась крупная рыба, вдоль берега, точно маленькая торпеда, пронеслась, виляя лысым хвостом, большая серая крыса... Кр-р-расота! Да какая же красота! И вдруг...

И вдруг, обогнув очередной раскидистый ореховый куст, я...

Ох, дорогие друзья, даже не могу подобрать сейчас подходящих словес и фразеологизмов, дабы хоть малость выразить всю гамму обуревших в тот миг мной эмоций и чувств!..

Не могу, однако же попытаюсь. Так вот — за очередным раскидистым ореховым кустом я увидел... женщину... Представляете?!

Нет-нет, женщин я, разумеется, видал и ранее, этим добром нас не удивить. Но — т а к у ю...

У самого краешка берега, на мокром илистом бугорке, опустив в воду очень длинные и очень крепкие ноги, сидела... абсолютно голая дама.

Сказать, что я обомлел и даже обалдел, — значит, не сказать ничего. Однако обомлел и обалдел вовсе не от того, что дама была абсолютно голой (я же всё-таки Звёздный Волк, вы в курсе). А обомлел и обалдел я потому, что было в этой мадаме метра два с полтиною росту и минимум килограммов сто тридцать — сто сорок весу. Но и не это главное. Главное то, что кожа ее была какого-то голубовато-синеватого оттенка. Синюшные же, более темные, нежели кожа, длиннющие густо перепутанные волосы ниже пояса облепливали могучие плечи и груди, остальной торс, и вся она была точно обсыпана мелкой ряской, клочьями тины и обрывками водорослей.

Лицо дивной сей дивы казалось бы симпатичным — довольно приятный его овал, прямой нос и просто неимоверно чуйственные, как мы, опытные Звёздные Волки, это называем, пухлые губы цвета индиго — если бы не глаза: то ли белесо-серые, то ли тускло-металлические, будто оловянные пуговицы, — словно, бр-р-р, у закатившего бельмы покойника. И совсем не видно было в этих глазах зрачков. Но зато за левым ухом на сочном надломленном стебельке игриво болталась ярко-жёлтенькая кубышка. Случайно зацепилась или для красоты?

Я стоял, как пришибленный столбняком, ни жив ни мертв, а это удивительное существо совершенно буднично уставилось на меня и призывно махнуло накачанной, с очень рельефным бицепсом рукой:

— Поди-ка сюда! — Голос звучный, низкий, почќти мужской.

Трусливая с моей стороны пауза — и несколько моих же, трусливых, на ватных ногах, шагов.

— Сядь! — Мускулистая рука указательным перстищем ткнула в замшелый ивовый пень по соседству с илистым седалищем ее хозяйки.

Разумеется, я безропотно подчинился, опустив на траву клетку с осоловелым Мартином и бросив рядом вещмешок. И вдруг...

И вдруг эта невероятная дама, точно подброшенная кверху невидимой пружиной, сотворила в воздухе невообразимый пируэт и мастерской щучкой врезалась в зеркальную до того гладь реки, почти не подняв волн, пены и брызг.

Я совсем очумел.

Очумел теперь еще от того, что целиком узрил... ноги...

Но можно ли было э т о назвать ногами! Гигантќские, размера семидесятого, не меньше, ступни... Господь-Абсолют, да какие там ступни! Самые настоящие ласты с перепонками промеж огромных, широких пальцев с крючковатыми ногтями...

Вскочив, я испуганно вытаращился на расходящиеся по воде круги. Голубой ундинищи не было минуты две — и внезапно она мощной ракетой, на сей раз и с волнами, и с пеной, и с брызгами, вылетела из реки и филигранно точно, словно МКС (Междупланетная Космическая Станция. — Прим. Публ.), приземлилась на исходный бугорок. С необъятного тела струилась вода, кубышка за ухом отсутствовала — наверное, потерялась. Но зато...

Но зато теперь в зубах этой леди билась ослепительно-серебристая примерно килограммовая рыбина. Леди выдернула добычу изо рта, отплевалась от чешуи и сунула ее мне чуть не в нос:

— Гальюна будешь?

— Кого?.. — обомлел я.

Она пару секунд похлопала блеклыми глазищами, а затем расхохоталась:

— Опять попутала! Гольяна! Гольяна будешь?

Я максимально галантно помотал головой:

— Нет-нет, благодарю, не голоден.

— Ну и лопух, а мне больше достанется! — И новая знакомица махом разделалась с рыбой не хуже какой-нибудь выдры. Даже кишок не оставила, только скелет с головой и хвостом полетел в кусты. Утерла ладонью жирные окровавленные губы, сплюнула остатки чешуи и со словами: — Прощеньица просим! — громогласно икнула.

И — я не выдержал. Со всей возможной силой и мужеством взял себя в руки и, героически трепеща, задал свой самый на данный момент времени главный вопрос:

— А вы... кто?

Голубая мадам уставилась на меня, точно на больного:

— Как — кто?! Ясно — берегиня!

Эту информацию следовало попробовать воспринять и обмозговать. Попробовал. Не получилось. Решился на дополнительный вопрос.

— А берегиня вы потому, что на берегу живете, или бережете кого-нибудь или что-нибудь?

Видимо, вопрос оказался не из простых. Ундина задумчиво пошлепала по воде ластами, потом глубокомысленно пожала широченными плечами:

— А хрен его знает! — И икнула еще громче.

И вот тогда...

И вот тогда, друзья, раздался тоненький-претоненький, скорбный-прескорбный голосок:

— Хана... приплыли...

Я вскочил и отчаянно завертел головой, понимая, что в диалог наш вступил кто-то третий. Но кто?! Вокруг ни души, только мы с этой большой женщиной...

— Да я это! Я! — пропищало под ногами нечто.

В смятении опустил глаза и похолодел...

— Это... ты... Мартин?..

Мой пернатый друг вытянулся на цыпочках на жердочке и сердито развел крылышки:

— А кто ж еще!

Я, точно подкошенный, рухнул обратно на пень. Господь-Абсолют... Мозги не оклемались еще толком от знакомства с этой б... берегиней, а теперь вдобавок и такое!.. Г о в о р я щ а я!.. П т и ц а!.. Которая раньше не была говорящей!.. Или же я совсем рехнулся?!

— Но как? Как это возможно?! — завопил я, воздев руки к ясному, безоблачному небу. — Ведь ты же всегда молчал, Мартин!

— Откуда мне знать, как возможно! — огрызнулся дерзкий птах. — Ну да, молчал, а едва началась дорожка из жёлтого кирпича, будто накатило. Чую, чё-то с мозгами, а чё — не пойму. Только когда на чучело это, — кивнул в сторону берегини, — нарвались, — дошло. Терпел-терпел и не удержался.

— А что такое чучело? — с подозрительным прищуром оловянно-беззрачковых глаз медленно привстала берегиня, от чего мускулатура ее стала еще рельефней.

Я замахал руками:

— Чучело... чучело... это... Это — красавица! — выпалил как из гиперзвуковой бомбарды.

Она замерла на миг, который показался вечностью, потому что в тот миг я видел перед носом только крепко сжатые огромные кулаки. Но хвала Демиургу, кулаки наконец разжались, и берегиня воротилась обратно на кочку. На щеках проступил фиолетовый румянец удовольствия, и, не без кокетства поведя узловатыми плечами, она пробасила:

— Прям уж и красавица!

— Правда-правда! — с облегчением заверил я, а водяная женщина игриво погрозила нам вытянутой из-под себя кувшинкой:

— Брехуны!

Нет, всё бы, конечно, замечательно, но во-первых, нам пора, так сказать, и честь знать, а во-вторых, я теперь пребывал в шоке не только от новой знакомой, но и от того, что Мартин заговорил.

И именно про это поинтересовался у берегини.

— А чё удивляться? — снова пожала она мокрыми плечами. — Тут многие твари болтают. Не все, но многие. Место здорово странное; слыхала, какие-то люди Аномалией его называли. Вот спроси — откудова мы, берегини, здесь появились? Отвечу — понятия не имею. Не было, понимаешь, нас, не было, и вдруг — бац! — точно с неба свалились! Свалились — и ну сразу плавать да рыбу с раками жрать.

— А давно свалились-то? — вздохнул я.

— Давно. Времени вашего мы не знаем, счету ему не ведем, но давно. Так что, коль пентюх твой залопотал, — верняк из-за Аномалии, сто пиявок мне в глотку!

Внезапно где-то далеко-далеко раздался долгий, тягучий то ли вопль, то ли вой.

Я вздрогнул:

— Что такое?!

— Не трясись, — пренебрежительно отмахнулась берегиня. — Это за Стеной. Баньши заголосила. Тамошние ночные на Луну воют, а баньши на Солнце приладилась. Да она недолго, щас заткнется. — И действительно, через пару мгновений вой прекратился.

— А что за баньши и что за Стена? — вспомнив слова таксиста, решил уточнить я.

Берегиня зевнула.

— Стена вокруг дурдома, а про баньши долго объяснять, но гадина еще та.

Я несмело поднялся с пенька.

— Прошу извинить, пора, нас в санатории ждут. (Слово "дурдом", признаюсь, напрягло.)

— А-а-а, вона как! Ты, значит, энтот? — И синеватая дама покрутила пальцем у виска.

Стиснув зубы, я, однако, сдержанно кивнул:

— Энтот... — Не ссориться в самом же деле с такой громадиной из-за терминологии. Ноги унести, и на том спасибо.

— Ладно, идите, — грустновато вздохнула она. — А я еще купнусь, жарко...

И — знакомым уже манером сиганула в реку.

— ...Скажи, что такое пентюх? — спросил вдруг молчавший минут двадцать Мартин и, как в казусе с "чучелом" берегини, застал меня своим вопросом врасплох. Конечно, здесь не было риска получить по морде, но обижать товарища всё равно не хотелось.

— Пентюх?.. — пробормотал я. — Пентюх... это, как бы поточнее выразиться... Короче — умник.

— Ну, нормально, — приосанился Мартин. — А иначе я б ей врезал! — Он помолчал и важно продолжил: — Вообще-то, в нашей лечебнице от врачей, нянек и больных я кучу умных словечек и выражений наслушался. Не все, правда, понял. Вот ты можешь растолковать, что такое "чистейшее созвучие психического начала по закону дуализма"? Два очкарика на скамейке спорили, едва очки друг дружке не поразбивали.

— Не могу, — удивленно признал я и не удержался, чуть-чуть подколол: — Но с пентюхом-то вроде попроще. Или тоже никто не объяснил?

В ответ Мартин наградил меня презрительной тирадой:

— У людей дури много, всей не переймешь.

— Здорово! — восхитился я. — А еще что-нибудь можешь?

— Один дурень плодит многих, — важно изрекла наглая птица.

Гм, и нечем ведь крыть, правда? Хотя и это, пройдоха, наверняка где-то подслушал.

Глаголь третья

По "Тропинке здоровья" из жёлтого кирпича мы с Мартином брели еще часа два, ведя самые разные беседы на самые разнообразнейшие темы. К счастью, никаких берегинь и прочей подобной публики больше не встретили, хотя из леса доносились порой очень неприятные звуки явно не человеческого происхождения, да по кустам прошарилось один раз трудно классифицируемое противно урчащее и (уж простите за натурализм) страшно вонючее нечто. А раз другой — пританцовывая, подпрыгивая и выписывая ногами замысловатые кренделя, на "Тропинку здоровья" выќскочил из чащи абсолютно голый, худой, заросший бородищей, лохматый и нечесаный — вылитое пугало! — но человек с огромным широкополым сомбреро в правой руке. Человек замер на миг, потом, идиотски выпучив глаза, вытянул свою худую физиономию, вывалил изо рта длиннющий язык и молниеносно нахлобучил сомбреро на голову чуть не по уши. Еще миг — и стремительно сорвал сомбреро с башки. Но не успел я даже отреагировать, как этот придурок ужом нырнул обратно в кусты и, сверкая на солнышке белоснежной задницей, со скоростью лани скрылся среди деревьев. Занятно-занятно, не без легкой тревоги подумалось мне: а ну как то был потенциальный сосед по палате или номеру? И мы пошли дальше.

Но всё же однажды пришлось устроить вынужденный короткий привал: я покормил Мартина его дорожным сухим пайком из толченых тарантулов, каракуртов и сверчков, а после выпустил до ветру. Хотя отлетать далеко мой говорящий теперь приятель побоялся: сделав дела, почти не отходя от клетки, пулей вернулся назад.

И вдруг "Тропинка здоровья" резко оборвалась. Лес закончился, и мы увидели долгожданный профилакторий.

Но, впрочем, увидели пока только стены. Мощные высоченные стены с одиноко возвышающимся над ними еще метров на тридцать, наверное, тем самым, про который говорил веселый таксист, равелином с РЛС. Стены этого пресловутого "Блэквуда" со всех сторон были окружены глубоким рвом с водой, и через ров пролегала узенькая канатная дорожка с тощими веревочными перильцами. Я еле-еле перебрался на другую сторону, стараясь не смотреть вниз, потому как там, в грязной, мутной воде, словно рыбки в аквариуме, энергично плескались, кружили и били хвостами громадные крокодилы. М-да-а, охрана что надо...

Итак, я перебрался через ров и подошел к железным воротам с врезной дверью. На двери заместо ручки красовался большой сигнальный молоток в виде искусно отлитой из чугуна чёрной головы с шапкой курчавых волос, кольцами в отвислых ушах и палочкой в широком носу. Но едва протянул руку к этому высокохудожественному молотку, чёрная голова вмиг ожиќла, скорчила страшную рожу и, оскалив белозубую пасть, издала пронзительный, аж с присвистом вопль.