Красное Солнышко

...— Слав, спишь?

Тот сонным голосом ответил:

— Нет ещё...

Храбр подполз поближе, накрыл головы обоих шкурой, едва слышно прошептал:

— Как думаешь, зачем нам вольные земли?

— Не знаю. Прости, но я спать хочу. Давай после капища поганого поговорим, хорошо?

Друг обиделся, откатился в сторону. Впрочем, досталось и ему, так что буквально через пару вздохов он уже провалился в глубокий, но чуткий сон... Разбудили отроков рано. Ещё было темно, но костры, разведённые в выкопанных в песке ямах, уже горели вовсю, и запах горячей каши щекотал ноздри. Быстрое умывание, чистка зубов, потом — завтрак.

— А ты друида видел?

— Не-а...

— Так вон же он! С Путятой стоит!

Друид был не в белых одеждах, в которых являлся накануне, а в коричневом длиннополом одеянии. Впрочем, посох и серп у пояса оставались у него по-прежнему...

— Точно...

— Пошевеливайтесь, отроки! Нечего лясы точить!

И юноши с утроенной силой заработали деревянными ложками... Потом — посуду за собой помыть, помочь дежурным вымыть котлы. Под дружные выкрики насады стронулись с места и закачались на воде. Воины заспешили на их палубы, занимали свои места. Друид взошёл на корабль Брячислава, и отроки довольно переглянулись между собой — может, выдастся момент, и можно будет переговорить с чужином? Узнать о землях, мимо которых плывут лодьи, что за такая проклятая Богами вера в Распятого или Обрезанного Иудея. И что такое вообще этот Иудей...

— Гой-да!

Гулко в рассветном тумане ударило било, вёсла легли на воду, выводя насады из бухты. Ещё удар и ещё... Острые носы легко резали чёрно-синюю гладь, вздымая белопенные усы. Друид торчал на корме, и отроки даже обиделись — вот, не поговорить. Не узнать...

Глава 5.

Монастырь находился в большой ложбине, между невысоких плоских холмов, густо поросших ельником. Дружинники, оставив два десятка для охраны лодей, вытащенных на берег, затаились, ожидая вестей от посланных к строениям капища Распятого Раба разведчиков. Те не заставили себя долго ждать, вернувшись ещё затемно. В монастыре, судя по хлопотам, готовились к какому то празднеству. Услышав об этом друид долго морщил лоб, потом удивлённо поведал, что вроде бы у Проклятых ничего такого особого не должно быть. Может, прибыл какой то важный гость? Братья-князья задумались над вестью — не хотелось бы ввязываться в тяжёлую сечу. Ромеи — умелые бойцы, известные по всей обитаемой земле. И случись с ними схлестнуться — потери среди воинов неизбежны. А у них каждый меч на счету. Впрочем, этот монастырь единственное место, где могут знать о землях за Оловянными островами. Так что хочешь — не хочешь, а штурмовать придётся. Хотя стены невысоки, да и само капище невелико. Человек пятьдесят монахов, самое большее. Ну а если кто приехал из-за Стены, то вряд ли с ним большая дружина. Да и на морской каторге хвалёных римских солдат побили на удивление быстро. Может, и слава знаменитых легионов дутая? Приказ прозвучал, и крадучись дружинники двинулись к сложенным из дикого камня стенам... Славянские воины сызмальства учились искусству скрадывания. Русский воин умел проползсти под носом у дикого зверя так, что тот не поводил ухом. Могли почесать шею пьющего воду оленя, просочиться через густой кустарник, не шевельнув ветки с росой. Так что через некоторое время, когда в монастыре ударили в колокол, возвещая к утренней молитве, сто пятьдесят воинов дружины уже замерли под стеной, ожидая сигнала князей. Но Брячислав медлил, и вскоре стало ясно, почему — под бормотанье себе под нос молитв монахи, облачённые в грубые грязные рубища, источающие густой запах мочи и кала, потянулись в самое высокое строение посередине монастыря, увенчанное крестом. Через короткое время почти все они, за исключением пары послушников, отличающихся от прочих одеждой, собрались там, и только тогда старший Князь дал команду... В один миг взметнулись в воздух арканы, ухватив своими петлями зубцы стены, и быстро перебирая руками дружинники в мгновение ока оказались на той. С силой пущенное копьё ударило некстати вышедшего служку в затылок, погрузив того в глубокий сон без сновидений навсегда. И бесшумно приземлившись на полусогнутые ноги воины быстро оцепили весь двор, подперев ворота молельни кстати валяющимися кольями. Затем началась проверка всех остальных помещений. Монахи по-прежнему заунывно тянули свои молебны, ещё не зная, что уже не они хозяева этого места... С найденными в помещениях монастыря очень немногими людьми покончили в мгновение ока. Да и что могли те против лучших из лучших? Ничего. Короткий взмах меча, а то и удар голой рукой, и вот уже бездыханное тело распластывается там, где его застигла смерть... К ногам князей бросили перепуганного полуодетого старика, непрерывно бормочущего нечто вроде "Брендан", "Брендан". Брячислав толкнул Путяту:

— Чего он?

Жрец прислушался, потом переспросил на той самой квакающей молве, на которой общался со спасённым с каторги чужаком. Старик ответил, Путята вновь переспросил, и пленный повторил вновь то же самое. На лице жреца появилась улыбка:

— Повезло нам, княже, неслыханно...

— С чего бы это так?

— Так вот он... — молодой мужчина указал на старика, — и есть тот самый Брендан, который намедни вернулся из своего путешествия.

— Ха, мореплаватель, говоришь? И на чём он ходит? На своих кожаных корачах? Не смеши.

Но улыбка жреца стала ещё шире:

— Сей Брендан ходил семь лет по морям за Оловянными островами. И именно он открыл земли с кипящей водой и Зелёные острова, князь.

— Что?!

Глаза Брячислава расширились, и князь медленно произнёс:

— Спроси его, может ли он показать дорогу туда?

Путята проквакал сказанное на латыни, и монах часто-часто закивал головой в знак согласия. Гостомысл взглянул на брата, и получив от того немое согласие, сказал:

— Скажи монаху, что мы сохраним ему жизнь, если он покажет нам путь в те земли. Не обманет — будет жить. Если солгал — рыб в море много, и все есть хотят.

Жрец вновь перевёл славянские слова, и Брендан снова закивал головой, заколотил себя в грудь, забормотал. Брячислав махнул рукой:

— Уведите его, и стеречь, как зеницу ока.

Двое дружинников вывели пленного через уже давно распахнутые настежь ворота.

— А с теми что делать, княже?

Старший воин показал на церковь, из которой по-прежнему доносилось заунывное пение, и Гостомысл зловеще усмехнулся:

— Друиды поведали мне, что сии служители обожают жечь тех, кто не верует в обрезанного иудея живьём на кострах. Так поджарьте их тоже.

...Без лишних слов воины принялись за дело: они сносили к стенам строения дрова из больших поленниц, вытаскивали из келий мебель, подтаскивали деревянные телеги, в обилии стоящие под навесами. Между тем монахи внутри спохватились — молитва давно закончилась, но попытка выйти из церкви не удалась. Поднявшись же на звонницу, они обнаружили, что двор полон воинами в неведомом им вооружении и одеждах, занятых непонятным делом. В ужасе служители замолчали, надеясь, что это просто грабители, и насытившись, чужие уйдут, сохранив жизнь обитателям монастыря. Между тем славяне уже закончили с дровами, подкатив пару бочек с маслом, найденным на поварне, ловко вышибли днища, вёдрами обильно полили дерево, покрывающее церковь до середины стен. Путята высек огонь, запалив факел, затем медленно произнёс нараспев:

— Истинным Богам приносим в жертву нечестивцев, поклоняющихся Распятому.

Широко размахнулся, и, прочертив короткую дымную дугу, факел упал на груду дров... Миг, и первый, ещё робкий огонёк пробежал по расколотому вдоль бревну. Другой, и вдруг жадно, с рёвом набросился на обильную пищу, вкусно приправленному маслом. Высокое пламя с рёвом взметнулось выше крыши, с такой жадностью, что затрещали волосы от жара у тех, кто стоял ближе всех. Вопль ужаса донёсся изнутри церкви, но гудение огня было громче. Спустя некоторое время строение превратилось в вулкан, извергающий из себя обломки камня, лопающегося от неимоверного жара. А вопли сгорающих заживо монахов стихли почти мгновенно. Друид с сердитым видом направился к князю, подойдя ближе, плюнул тому под ноги:

— Легко ты отпустил их князь!

Брячислав, при этом действии чужака схватившийся за меч, с усилием разжал пальцы, сузив глаза, медленно процедил:

— Ты, жрец, оказывается, и на нашем языке говорить умеешь?.. И это, по твоему — легко?

Тот упрямо повторил:

— Легко. Видел бы ты, что они творили здесь по округе...

Отвернулся в сторону, но его нагнал голос князя:

— Росичи наслаждения в чужих муках не ищут и не видят. Запомни это, друид, и передай своим.

Затем, спустя мгновение, послышалась команда:

— Возвращаемся!..

...Плотный строй дружинников покинул чадящие, жутко воняющие горелым мясом развалины церкви и вышел за ворота бывшего монастыря. В середине вели пленного монаха, накинув ему верёвку на шею и скрутив руки за спиной. Князь знаком поманил к себе Храбра и Слава и вручив им конец пут сурово бросил:

— Головой отвечаете.

Оба отрока вытянулись, ударили себя кулаками в грудь, кивнули головами... Первые вёрсты пути прошли спокойно. Пыльная дорога, белая трава по её краям. Кто-то из воинов нагнулся, на ходу сорвал пучок, понюхал, скривился, выбросил, пояснив товарищам:

— Вроде сочная, а горечью отдаёт. На такой хороший скот не вырастишь...

Монах торопливо перебирал босыми ногами, стараясь не отставать от идущих ровным воинским шагом воинов, по-прежнему не переставая что-то шептать себе под нос. Прислушавшись, Храбр уловил: "Домине", "Амен", "Езус Крайст" и другую тарабарщину. Махнул рукой другу:

— Похоже, Проклятому молится.

Тот сурово взглянул на съёжившегося от такого взгляда пленника, бросил:

— Тот ему теперь не поможет.

Дружинники перевалили холм и вдруг встали, как вкопанные — в низине так же замер воинский строй:

— Ромеи!

...Плотные ряды продолговатых прямоугольных щитов, уже виденные славянами ранее, на плавучей каторге, ощетинились рядами копий. Надо отдать должное выучке противника — они сбили коробку почти мгновенно, буквально за мгновения. Непривычного вида шлемы с гребнями, те же, с ремнями, доспехи и голые ноги. Но в этот раз им противостояли не полуголые пикты, а настоящие воины, с ног до головы закованные в сталь и железо. Раз, и самые сильные и опытные продвигаются в передние шеренги. Два — монаха и отрока задвигают в глубину строя. Три — ряды дружинников перестраиваются в клин. Так же, как и у римлян, сталкиваются с треском ростовые щиты и выстраивают стену, так же ощетинившуюся копьями. Но есть и различие — щиты славян прикрывают воинов почти с ног до головы, а копья держат товарищи щитоносцев, готовые орудовать ими обеими руками. Да и оружие у них длиннее римского. Но и это не всё — в отличие от римского неполного легиона из шести манипул славяне бьются тройками — копьеносец, щитоноша, и секиробоец. Боец, вооружённый двуручной широколезвийной секирой на длинной, окованной металлом рукояти. И всё это одновременно со всеми. Каждая тройка — звено одной стены — дружины. Свистнула свирель в руках Путяты-жреца, и по её звуку все одновременно сделали первый шаг. Брячислав вскинул руку, и из-за стены щитов ударил дождь стальных стен. Лучшие из лучших принялись за работу. Тяжёлую, страдную воинскую работу. Пять смертей в воздухе. Шестая — на тетиве. Попасть в глаз оленю с трёхсот шагов — для них детская забава.

— Барра!

Тоже уже знакомый славянам крик снизу, от ромейского строя. Голоногие переходят на быстрый шаг. У них бьёт барабан. Хрипло вскрикивает невиданная доселе труба, опоясывающая трубача и затихает, издав непонятный звук — меткая стрела жалит музыканта в шею, пробивает её, заставив несчастного захлебнуться собственной кровью и выплеснуть её окровавленными губами в буксин. Спустя мгновение падает барабанщик — стрелки славян бьют метко, часто и зло. Без промахов. Щиты мгновенно покрываются жуткой щетиной, мешая воинам. Но через мгновение славянские стрелки меняют прицел, и на этот раз противнику приходится гораздо хуже — стальные острия находят щели в сплошной стене, прошивают поножи, валя солдат на землю, проскакивают в узкую полоску между шлемом и краем щита. Легион, тем не менее, атакует, теряя одно за другим свои солдат. Строй взбирается на холм по узкой дороге, оставляя за собой холмики тел и уменьшаясь на глазах. Монах замер, скрестив связанные руки на груди, а Храбр толкнул Слава:

— Выдержат?!

Выдержали. Добрались до выстроившейся стенки боевых троек, благо столкнулись то нос к носу — разделяло римлян и дружину меньше сотни саженей. Так что лучники били в упор, по сути. С грохотом и треском сошлись щиты, послышались злые короткие выкрики римских командиров, и... Лопнул один вражеский щит, другой... Узкое четырёхгранное лезвие пробивает вязкий дуб, обтянутый толстой кожей. Секиробойцы, пользуясь своим ростом, благо ромеи ниже славян поголовно на голову, а то и больше, с оттяжкой, на выдохе обрушивают на солдат своё жуткое оружие. Щитоносцы упирают низ своих больших щитов в землю, упираются в него ступнёй — всё. Они — скала, которую не сдвинуть никому. И сказывается длина славянских копий, отбрасывающих врага, не дающая сойтись вплотную. Исступленные крики обозлённых римлян, команды их командиров. Все силы брошены на то, чтобы проломить эту неуязвимую стену из миндалевидных щитов алого цвета, чтобы дотянуться до врага, поразить его мечом, на зудой конец, вцепиться зубами в горло — тщетно... Эти неведомые гиганты стоят нерушимо. Кажется, что они не люди, а могучие титаны из древних легенд, восставшие против Богов. Удар огромного топора, который не в силах удержать обычный человек разбивает щит вдребезги, отсекает не только руку, держащую щит, но и разваливает самого воина надвое, до самой земли. А товарищ гиганта страхует — защищает от других врагов, щитоносец ловко орудует неподьёмным щитом, и в сердце солдата невольно закрадывается страх... И пропадает неведомо куда боевой пыл, становится тяжелее орудовать коротким солдатским мечом, выпадает из руки сарисса... Стихают команды командиров, легионеры дерутся уже не столько для того, чтобы уничтожить неизвестных варваров, сколько чтобы сохранить свою жизнь. В запале схватки они не замечают, что их противник уже перестраивается. Края алой стены дружины выплёскивают два языка, охватывающих быстро редеющую манипулу, которую неумолимо перемалывают секироносцы и лучники. Громкий, нечеловеческий рык из глубины славянского строя, и... Удар щитом, не таким массивным, как у тех, кто прикрывает своих товарищей, но при славянской силушке и его достаточно. Легионер катится по земле, а длинный прямой клинок рассекает его тело, словно и нет кожаных, густо проклёпанных медью доспехов. Булат против кожи. Сталь против меди. Сила против слабости... Снова рык, и остатки манипулы почти мгновенно растворяются среди тусклых, крашенных в коричневый и чёрный цвет доспехов. Славяне не любят блестящее, сияющее золотом и серебром оружие. Случайный солнечный зайчик может выдать воинов врагу задолго до того, как человеческий глаз сможет различить противников. Лишь лезвия мечей сияют чистотой и невиданным прежде рисунком булатной стали. И крошит славянское оружие солдат Распятого, проклятого Истинными Богами...