Подонки-2

— А где у тебя дети?

— Дети... Руслан в Гарварде, Диана в Кембридже психологию учит, младший, Костик, здесь, в кадетском училище. Он у меня в прадеда — вояка.

— А старшему твоему сколько...

Елена задумчиво улыбнулась.

— Русланчику в августе двадцать один исполнилось.

— Дак, а тебе сколько?

— Сорок два. Я старуха.

Женька отложил вилку, вытер салфеткой рот и переместился к Елене на диван. Он целовал шарики её сосков, приговаривая.

— Ах, какая миленькая старушка.

Щекотнул её бочок.

— Какая симпатичненькая старушка.

Лена взвизгнула, пыталась вскочить, Женька не дал. Придавил её, покусывая за бока.

— Какая сладенькая старушка.

Они возились на диванчике как подростки, пока Юрьева, возбудившись от такой игры, не задышала тяжело, и впилась поцелуем в Гусакова...

И опять они оказались в спальне.

Женька умело демонстрировал Леночке навыки владения языком и пальцами. И два раза довёл её до беспамятства.

Она лежала, целовала его лицо, а в глазах стояли слёзы.

— Лен, ты что?

— Ты никогда не станешь моим... У тебя жена...

— Вчера подал на развод.

Лена удивлённо распахнула глаза, подняла брови.

— А дочка?

— Дочка останется со мной.

Тут Лена оторвала от него взгляд и задумалась.

— Женя. В случае чего... Я хорошая мать. Правда.

— Давай пока ничего не загадывать.

Они прощались, целуясь в коридоре у входной двери.

— А давай ещё разок, — заигрывала Юрьева, — прямо здесь.

— Лен, если я отважусь на "ещё разок", то сдохну. Пожалей, не губи безвинную душу.

— Жень, не пропадай. Не бросай меня.

Женька ничего не ответил, чмокнул Леночку в нос и ушёл.

* * *

Вернулся домой поздно. В одиннадцатом часу.

Яна стояла в коридоре, скрестив руки на груди, прислонясь к вешалке.

— Ты всё это время был у Юрьевой?

— Да.

И на её молчаливо вопросительный взгляд, в продолжение, подтвердил:

— Да.

Яна всё поняла. Помолчала. Потом спросила:

— Ужинать будешь?

— Нет.

— Ну, да. Тебя же там покормили...

И ушла.

На кухне грохнуло. Женька, не снимая пальто, испуганно влетел.

Посреди кухни, на полу валялась кастрюля с голубцами. Половина содержимого разметалось по линолеуму. Дверцы кухонного гарнитура уделаны соусом.

Яна стояла лицом к плите и плакала.

— Яночка, что случилось? Ты не ошпарилась, не ушиблась?

Жена повернулась к нему с зарёванным лицом:

— Ты всё испортил!

— Господи! Что всё?

— Все наши отношения!

Женя удивился:

— А у нас осталось что-то неиспорченное?

— Моя любовь. Она осталась. Неиспорченной. А теперь...

Гусаков немного разозлился.

— Извини, а в чём выражается твоя любовь. Ты мне изменяешь, потому что безумно меня любишь?

— Я тебе не изменяю!

— Ладно. Иди спать. Это пустой разговор.

Яна скорбно удалилась в спальню. А Женька, окончательно переодевшись в домашнее, начал наводить порядок на кухне.

Вошла Мария.

— Привет. Что за грохот был?

— Мать кастрюлю уронила. Голубцы будешь? Тут ещё два осталось.

— Ты их с полу, что ли подобрал?

— Нет, солнышко. Как я могу тебя кормить голубцами с пола.

— Нет, пап. Не хочу. Пойду спать.

* * *

Гусаков, передохнув пару дней, начал подготовку к устранению старшего Решетникова. Тот, уволившись из администрации города, устроился на работу в сельхозакадемию. Кем он там — Женя не интересовался.

Янку не подключал, не хотел лишний раз нервировать. Сорвётся ещё, упаси Господь.

Сначала пришлось ещё пару дней ждать, когда безутешный отец, наконец, выйдет из запоя. Бедняга сидел дома и заливал горе водочкой. Только жену гонял в магазин. Как будто у неё не такое же горе.

В академии отнеслись с пониманием — беда у человека. Хотя "человек" и раньше мимо рта стопарь не проносил. Не от печали, так от радости. Для таких, повод найти не проблема. Но Женьке-то спешить некуда.

Потом ещё четыре дня ездил за Виталей, отслеживая его постоянные маршруты. Да и в интернете собирал и анализировал информацию.

Наконец сложился конкретный план.

Определилось место, где можно провернуть задуманное. Тихий переулок Малиновского по которому Виталик регулярно проезжал, возвращаясь домой. С одной стороны улочки шёл забор какого-то заводика, с другой, за теплотрассой, стоял кленовый и ольховый лесок с густым подлеском, примерно с гектар размером. В одном месте трубы подняты аркой, зачем — непонятно. Но проехать можно. А чуть дальше, лесной массив упирался в короткую улочку поперёк Малиновского, заполненную частным сектором и гаражами.

Женька сел на кухне с кружкой какао и стал набрасывать список действий и того, что нужно купить. Всё это скрупулёзно-продуманно, как перед адвокатской защитой в суде... Так же, как в истории с Колей Кузнецовым и с Сергеем.

Замысел, честно сказать, был громоздким и хлопотным. Но ничего другого в голову не пришло.

Весь следующий день занимался поездками на заправки.

Яна сидела дома, выходила только в "Магнит" за продуктами. Всё остальное время валялась на тахте и читала какой-то роман.

Евгений купил в пяти разных хозяйственных магазинах десяток пластиковых канистр по двадцать литров, в которые под завязку, за четыре поездки на АЗС, слил бензин из бака Пилота. Они заполнили весь багажник его внедорожника. В салоне стоял запах бензина, но куда денешься, — надо.

В тот же день, точнее — в ночь, скатался на выбранное место. Выключив фары долго юзгался между стволов ольхи и клёнов, забираясь подальше от дороги. Выходил из машины, проваливаясь по колено в снег, определялся с направлением, снова двигался, оставляя колею.

Наконец, метрах в пятидесяти от асфальта, нашёл неплохую полянку. Повытаскивал канистры и попрятал их в снегу, справа и слева от машины.

Пятясь, выкатился на дорогу. Вся проторенная колея в лесочке представляла собой букву "Z". Прямо проскочить никак не получилось. Ну и ладно. Не в гонках же участвовать.

На следующий день мотался по магазинам.

В "хозяйственном" приобрёл три бельевые верёвки, две упаковки свечей и десяток пластиковых пищевых контейнеров. Слил ещё десять литров горючего и расфасовал их по "полторашкам".

После выехал на дачу и провёл несколько экспериментов. Задача была проста — зажечь топливо спустя некоторое время, после того как "палач", прости Господи, покинет место казни.

Он приклеивал разогретым парафином огрызок свечи ко дну пластикового контейнера, заливал это дело бензином и поджигал свечку. Расчёт был на то, что свеча, сгорая, через определённое время прикоснётся пламенем к топливу.

Получилось несколько по-иному. Свечной парафин растворялся в бензине и через три — три с половиной минуты столбик горящей свечи падал в жидкость.

То есть — на то, чтобы уйти с места казни у Гусакова было три минуты. Нормально!

А ещё он съездил на барахолку и купил валенки. В штиблетах шариться по глубокому снегу ему не понравилось.

В обед посидел с Яной на кухне, объяснил порядок её действий, в процессе операции.

Да, так и сказал — " операция". Штирлиц, мать его. Вместо того, чтобы нормально жить, спокойно работать, любить жену, воспитывать ребёнка, приходилось заниматься всякой хернёй. О-хо-хо... Спасибо "любимой" супруге.

Одиннадцатого числа, вечером, Гусаков поговорил с Марией. Попросил её побыть дома одной некоторое время.

Но тут Яна заупрямилась.

— Я не поеду с тобой. Я больше не хочу в этом участвовать. Я устала.

Женька расстроился и разозлился. Он уволок жену в спальню, закрыл дверь и совестил:

— Ага. Значит, мужа калечить, подставлять под гопоту ты не устала? Нажираться на корпоративах ты не устала? Таскаться по сомнительным пьянкам, наплевав на просьбы мужа, ты не устала?

— Я не нажиралась на корпоративе!

Гусаков устал, честно говоря. Устал воевать с разными тварями, а тут ещё и эта... Он постоял перед Янкой, закрыв глаза и решился:

— Хорошо. Просто отлично... Собирай чемоданы. Тебе пора переезжать к маме.

Яна заплакала.

— Женя. Ну, пожалей ты меня. Мне плохо, мне страшно. У меня руки трясутся. Я, как подумаю, меня тошнить начинает. Не втягивай меня в это.

Гусаков попробовал ещё раз:

— Ты, по тупости своей, не понимаешь ситуации. Вот смотри...

Он сел на кровать и похлопал ладошкой рядом. Янка послушно присела на краешек.

— Сынок Решетникова с гоп-компанией избил человека. То есть — меня. А через две недели он отравился вместе с этой самой компанией. Пять трупов. Как ты думаешь, кого Виталя обвинит в смерти сына? А?

— Но ведь доказательств нет.

— Ты уверена, что ему нужны доказательства?

Яна тяжело молчала.

— Он попытается в ответ навредить мне. Но это всё херня. А если он попытается наказать тебя?

Жена удивлённо вскинула на него глаза.

— Но и это всё херня, — продолжал Гусаков, — у нас ведь есть Машка. А если он на неё нападёт? Ты не подумала?... Вот ёб*ет ему в голову с похмелюги — "ребёнка за ребёнка". Как думаешь, — он способен на такое?

Яна сидела с каменным лицом. Мда... Озадачил он её. Продолжал:

— Послушай, я не профессиональный убийца и не супергерой. мне тяжело и страшно. Мне тоже не хочется ничего такого делать. Но вариантов нет. Нет альтернативы. Или — так, или — мотать из города, и начать все сначала, практически с нуля.

— Может правда, — уедем куда-нибудь? — тихо спросила Яна.

— Нет никакой гарантии, что ты и там не накосячишь. Нам, что теперь — мотаться по всей стране?... Поэтому мы будем делать неприятные и опасные вещи, иначе наша жизнь превратится в кошмар.

— Так она и так — сплошной кошмар.

— Будет ещё хуже. Короче... Или ты мне помогаешь, или я сделаю всё сам, но ты уходишь из дома. Но знай — дороги назад не будет.

Яна тихо всхлипывала, ладошкой вытирая со щёк слёзы. Женька подсел ближе, обнял за плечи.

— Яна, это последнее дело. Больше врагов не осталось... Давай сделаем это, и всё. Будем отдыхать. Поедем на Кипр, на Мальту или на Мадагаскар. Да куда хочешь. Ну?

Он профессионально ломал Янкину психику, обрабатывал её по системе "хороший и плохой полицейский". Причём и тем и другим был он сам.

— Хорошо, — согласилась Яна, — Но обещай мне, что это последний раз. Я больше не выдержу этих смертей.

— Обещаю — это последний раз. Если ещё подобное случится, клянусь — никого убивать не буду... Я просто тебя выгоню, к такой-то матери, и всё. Будешь расхлёбывать сама, как хочешь. Никаких смертей. Ну? Успокоилась?

— И ещё... Жень. Не надо развода. Я тебя умоляю...

— Ладно. Там посмотрим.

И они поехали.

Раз пять Гусаковы сопровождали Решетникова неудачно.

Первый раз он вернулся домой рано. По светлому времени.

Второй — не поехал по привычному пути, а крутанулся по Заозёрной, мимо намеченного места.

Потом два дня ездил удачно — поздно, по темноте, как обычно это и делал. Но каждый раз в тот момент по переулку проезжало много машин, куча свидетелей.

Пятый день ехал домой не один. С женщиной. С женой, как определила Яна.

Только на шестой раз все получилось, как задумано.

И погодка была, как ни странно, походящая — буран, низкие тёмный тучи, видимость метров десять-пятнадцать. А ведь это начало марта, почти весна. Но вот... Подфартило.

Смертничек рулил не спеша. Домой не торопился.

Женя обогнал его в нужном месте, подрезал и остановился вплотную перед капотом. Выскочил из машины, подбежал к водительской стороне Виталиного "Чероки" и распахнул дверцу.

Виталий презрительно бросил через губу:

— Ну и чё ты, бля?!

Гусаков, первым делом, пшикнул тому из баллончика по глазам. А когда приговорённый склонился к рулю, закрыв ладонями лицо, Женька приложился как следует к его шее электрошокером.

Бедолага выключился.

Гусаков закинул рюкзак в салон, сдвинул бессознательную тушку на пассажирское сиденье, сам сел на водительское. Мигнул аварийкой, и Яна, уже сидящая за рулём Пилота, уехала.

Чероки, с выключенными фарами, свернул в лесок, выписывая по уже наезженному букву "Z". Правым бортом цепанул за ствол. Да и хрен с ним, не на продажу...

Остановился в приглянувшемся месте.

Первым делом основательно прикрутил верёвками Виталика к сиденью. Зафиксировал руки и ноги. Примотал голову его же шарфом к подголовнику. Кляп не стал вставлять, хотел немного поговорить. Ну, так... Число по-человечески поиздеваться. Душа просила поглумиться, как ей откажешь.

Пока выкапывал канистры и загружал их в салон, Решетников очнулся. Пытался пошевелиться, матерился сквозь шарф, как через глушитель. Орал:

— Эй! Ты! Ты, бля, кто?! Чё те надо?!

Евгений работал молча.

Виталий бухтел через кашне:

— Ты мне руки перетянул, я их не чувствую.

— Они тебе больше не понадобятся...

— В смысле?

Тут директор департамента принюхался.

— Это чё? Это бензин? Э-э! Мужик! Ты чё удумал? Ты чё? Совсем что-ли? Слышь, мужик, так нельзя. Если чё... Тебя же всё равно найдут...

Женька молча работал.

Виталя, наконец, понял, с кем имеет дело, и всерьёз заволновался.

— Так ты это... Ты Янкин муж? Слушай, ну, я ошибся. Облажался. Пьяный был. Ну, прости. Нельзя же так... И суд... Я это сгоряча. На этих... На эмоциях. Мужик, я же не со зла...

Евгений догрузил последнюю пару канистр. Постоял, подумал и полез Витальке за пазуху. Достал портмоне. Извлёк небольшую пачку денег, засунул себе в карман.

— Да! Бери всё! — засуетился Виталик, — Кольца... Часы. Золотые... Цепочка с крестиком, шестьдесят тысяч отдал... Бери всё. У меня много денег...

Решетников торопился, лихорадочно выговаривал слова через шарф:

— Я тебе дам... Я тебе полмиллиарда дам.

Женька спокойно раскладывал на заднем сиденье пищевые контейнеры и ставил в них свечи.

— Я тебе миллиард дам. Мужик. Это большие деньги. Тебе хватит надолго. Мужик, не надо так. Не бери грех на душу.

Евгений вытаскивал из рюкзака полторашки с горючим и раскладывал их вокруг коробок со свечами.

— Мужик, открой багажник. Там кейс. Там деньги. Не знаю сколько. Где-то миллион. Возьми их. Возьми. Только не убивай. Ну, зачем тебе это?

Женя нашёл кейс, открыл. Среди деловых бумаг три пачки пятитысячных купюр в банковской упаковке.

Он засунул добычу в карман. Уведомил Решетникова:

— Полтора миллиона.

— Ну, вот! Забирай. Забирай. И развяжи меня. Я клянусь. Я ничего против тебя... Я буду молчать...

Гусаков закончил подготовку. Рюкзак забросил в салон. Подошёл к "водителю".

— Ты как-то в суде, помнишь, поинтересовался — что я могу с тобой сделать. Сейчас покажу... Тебе понравится.

— Я понял! Я всё понял. Больше никогда... Богом клянусь — никогда.

В темноте, да ещё при такой погоде, лиц не разобрать, но понятно, что Гусаков смотрел на жертву.

— Знаешь, — задумчиво сказал он, — есть такая греческая богиня — Геката. Что-то мне вспомнилось... Мало кто знает, но она ещё и богиня мучительной смерти. Забавно, правда?