Орден для Поводыря

— Велик ли ясак Высокого Императора? — через переводчика поинтересовался Могалок.

— Чем больше дружба, тем меньше дань.

Мангдай снял и аккуратно положил рядом китайскую шапочку.

У меня тоже было много вопросов к лояльным новой власти князькам, в основном, касающихся земель для расселения первой волны казаков. Но это я решил отложить до окончательного решения турмекского вопроса. Легкая демонстрация силы могла оказаться весьма полезной для переговоров.

Наутро не было, ни одной юрты в пределах видимости с караульных вышек, что Кош-Агача, что форта. Трава блестела от мелкой водяной пыли — росы, пронзительно, непостижимо высокое, непередаваемо-голубое небо выгибалось гигантским куполом над сжатой горами степью. По всем приметам, день должен был стать таким же жарким и долгим, как и предыдущие сорок дней лета. И все-таки в воздухе чувствовалось напряжение. Как перед грозой, когда все вокруг наполнено стихийным электричеством и требуется только тучка, да малюсенькая искорка, чтоб забухало, загрохотало, засверкало одноногими молниями и небо обрушилось на землю упругим ливнем.

Купцы спешно прятали товары в крепкие амбары, расклинивали ворота обрезками бревен. Между неказистыми, три-четыре венца от земли, домиками ставили собранные из жердей "ежи". На жарких чердаках пыхтели вооруженные многозарядными карабинами охотники, подготавливая позиции для стрельбы.

Посланные на разведку несколько пар разъездов доложили, что Могалок перевез свое стойбище всего на версту к северу. Мангдай — на полторы к юго-западу, к озерам. А вот Турмек откатился дальше всех — к юго-востоку верст на десять. Расставив точки кочевий на карте, я понял, что в поселке мне делать нечего. Между мятежным зайсаном и Кош-Агачем — наша новая, правда, не достроенная до конца, крепость. Не настолько же бунтовщик безумен, чтоб напасть на купцов, оставив большую часть военного отряда у себя в тылу!

Подавил соблазн поменять Гилевские спенсерки на казачьи карабины. С повышенной огневой мощью, моя конвойная сотня могла много интересных дел наворотить. Но, с другой стороны, что мешает десятку лихих туземцев, пока основной "эскадрон" пытается штурмовать земляное укрепление, прошмыгнуть к поселку в надежде на богатую добычу? Ничего. Будь я на месте излишне полагающегося на китайский пикет, зайсана, то и крепость бы не стал трогать. Половиной своего партизанского отряда налетел бы на почти беззащитный Кош-Агач, побил — пострелял купцов с приказчиками, прихватил что подороже, и ходу.

А когда из форта выползет часть солдат, отправленная на помощь подвергшегося нападению торговому стану, атаковал бы. Сам видел, пока пехотинец перезаряжает свое ружье, кочевник три-четыре стрелы успевает в небо запустить. Вот и засыпал бы солдатиков облаками колючих подарков, пока не заставил бы отступить под защиту форта. Потом спокойно разбил бы стан в полуверсте от крепости и не давал высунуться. Как долго смогут продержаться две сотни человек без дров Алтайской зимой? Да нисколько. При первых же холодах пошли бы мои казачки на прорыв в сторону дома. И пушки бы бросили, за которые циньские генералы меня, такого хитрого и замечательного командира эскадрона, в десны бы целовали.

И пришельцев бы немного уйти смогло. Через бомы переползая, не шибко-то повоюешь. Особенно, когда из каждого куста может стрела вылететь. Так и кусал бы, кусал, и кусал. На что Михайло Потапыч — зверь могучий, а и его комары до белого каления довести могут...

Но Турмек — не я. И его предки не изводили немецко-фашистских оккупантов бесконечными укусами в брянских лесах. И кто такой Суворов — он понятия не имеет. Похоже, и к многочисленной семье чингизидов туземный князек тоже никакого отношения не имеет. Так откуда ему военной науки набраться? То, что маньчжуры обучают командиров своего туземного войска — из области фантастики. Они здесь, на Южном Алтае и в Монголии, такие же захватчики и оккупанты. Пришлые, а значит — аборигенам в принципе не доверяющие.

И вот тут у меня появлялось пространство для маневра. В полное наше превосходство я верил, и в победе не сомневался. Но война — это тоже политический акт. Просто переговоры — это вроде как ухаживание и предварительные ласки, а столкновения армий — грубое немецкое порно. Однако и здесь есть маленький нюанс. В зависимости от того, кто как провел первую фазу акта, тот такое место и займет. Я имею ввиду — снизу или сверху. Грубо? Конечно — грубо. Но ведь война — это не ромашки на лугу. Это тоже штуковина неласковая.

И вот тогда, за несколько часов до начала боя, мне следовало расставить все точки над Ё. И убить трех зайцев сразу. Привести к покорности склонных к лояльности зайсанов, победить разбушевавшегося Турмека и снивелировать китайское влияние в этом регионе. Сотня Безсонова была уже готова к выдвижению. Только двинулись мы не на юго-восток, как предполагал Степаныч, а на юго-запад, к Мангдаю.

Встретили нас насторожено, но агрессии ни кто не проявил. Я посчитал это за хороший знак, поэтому даже спрыгнул с лошади, когда зайсан показался в дверях своей белой юрты.

— Не знаю, кто тебя учил нашему языку, но, думаю, ты меня хорошо понимаешь, — коротко кивнув Чулышманскому князьку, начал я свою речь. — Очень скоро глупый Турмек нападет на мою крепость. Будут убиты многие его воины. Множество юрт лишатся хозяев. Потом, когда этот урехид, — тут я сплюнул на землю, будто само слово было противно для моего языка, — обломает зубы, я со своей личной сотней ударю ему в спину. Если хочешь разделить со мной победу, приходи. Я спрячусь в версте к югу от крепости.

Потом, не дожидаясь ответа, я вскочил в седло, и рванул лошадку с места. Все-таки месяц верхом здорово прибавил мне ловкости в вольтижировке. Капризная Принцесса больше не казалась мне злобным, коварным и непредсказуемым существом.

Тоже самое я сказал и зайсану Могалоку. Только он решился сразу.

— Подождай, Томсай амбай, — старательно выговаривая слова чужого языка, сказал хитрюга, и скрылся в юрте. Только за тем, впрочем, чтоб через минуту вернуться уже опоясанным саблей и с ружьем в руках.

Пришлось спешивать ерзавшую от нетерпения сотню и дожидаться пока союзники соберутся. Конечно, мне не нужна была их помощь. Конечно, Принтц на бастионах и мой отряд в роли засадного полка способны были перемолоть в мелкую труху полутысячный "эскадрон" мятежного инородца. Но сам факт участия туземных воинов в расправе много значил для положения Империи в Южном Алтае. И о многом мог сказать аборигенам. Хотя бы о том, как мы поступаем с врагами, и как умеем благодарить друзей. А еще о том, что мы способны им доверять.

Все-таки скованные пролитой сообща кровью врага народы, это не то же самое, что связанные маленькими черными закорючками на белой бумаге.

Две, а может быть даже и две с половиной сотни Могалока готовы были двигаться в сторону форта, когда даже сюда, через почти девять верст пустошей стали доноситься громовые раскаты пушечных залпов. Весьма возможно, что именно этот, ни с чем несравнимый, зов войны, их и подстегнул. Побоялись что ли — русские убьют всех вражин без их помощи? Я не стал уточнять. Просто дождался, когда князек, потеющий в суконной шинели, не взгромоздится на резвую маленькую крепконогую коняжку, и махнул рукой. Выступаем!

Двинули сначала точно на юг, к поселку. Нужно было убедиться, что врагу не пришла в голову та же идея что и мне. Ну и помочь купцам, если что. Но в окрестностях Кош-Агача враг замечен не был.

Обтекли селение с юга, и потихоньку, старясь не поднимать облака пыли, поехали на юго-восток. Широко раскинули сеть дозоров — мало ли чего. И вскоре эта предосторожность принесла плоды. В густых тальниковых зарослях по берегу одного из множеств озер разведчики заметили прячущихся туземных воинов.

Безсонов взглянул на меня, и тут же получил приказ:

— Командуйте, сотник!

Он кивнул. Мы оба понимали, что воевода из меня никакой. Я ни тактики кавалерии не знаю, ни о ТТХ имеющегося вооружения — ни сном, ни духом. Обеспечить всем необходимым войска — пожалуйста. Создать предпосылки к политическому и военному превосходству — нате. А вот в бой лихих рубак водить — увольте. Герочка что-то там пискнул о трусости и о "уж я бы им показал". Только я его быстро заткнул. Напомнил о мышцах-сосиськах, и жирке на животе. Вояка, блин. Сабля, наверное, с килограмм весом. Сколько раз он бы ей махнуть смог, кабы я физическим состоянием вверенного мне тела не озаботился?

Конвойные умело выстроились в линию, и приготовили ружья. Жуткое, с полуторасантиметровым дулом, оружие. Пробовал я как-то в той еще жизни стрелять первым калибром. Непередаваемые ощущения. Куда там, в цель попадать, я на ногах устоять не сумел. А они — ничего. Бабахают, перезаряжают, и снова грохочут. И даже метко у них выходит...

Тут, правда, стрелять не пришлось. В кустах прятались воины Мангдая, с ним самим во главе. Прискакали, понимаешь, русским помогать, а тут нет никого. Вот и решили в тенечке пока расположиться.

Мой засадный "полк" увеличился еще на полторы сотни туземцев. Для "контрольного выстрела" в этом бою такого количества воинов оказалось уже многовато. Степаныч так сразу предложил, пока Турмек завяз у форта, отправиться прямо к его юртам и навести там "конституционный порядок". А потом уже встретить отступающие от крепости остатки разбойного эскадрона. Нужно сказать, что такой метод ведения войны встретил полное ободрение зайсанцев. Могалок, который как бы не должен был понимать беглую русскую речь, даже щеками затряс от восторга. Начать войну с грабежа еще недобитого противника — мечта туземца...

План сотника имел смысл, если бы не было с нами четырехсот потенциальных грабителей и насильников. И я легко мог себе представить — что именно устроят эти степные воины в становище прокитайски настроенного зайсана. Бунтовщика, конечно, стоило наказать, но почему должны были страдать ни в чем не повинные женщины, старики и дети? Поэтому пришлось внести свои коррективы.

Мы с Безсоновской сотней обошли крепость с юга по большой дуге и встали точно на дороге, по которой Турмек должен был отступать к циньскому пикету или своим юртам. Мангдай увел свою часть орды на север. Он должен был отсечь возможность врагу сбежать в долины Чулышмана. Могалок остался сторожить запад и северо-запад. Атаковать и тот и другой должен был только в тот момент, когда потрепанное воинство вражины столкнется с нашим заслоном.

Лошадей укрыли в пойме речки Орталык. Это один из притоков Чуи, если я не ошибаюсь, и у воды животным нашлись и трава и тень в кустах, чтоб спрятаться от зноя. Мы же с казаками залегли на пригорке.

Подзорная труба была только у меня. Но я же не изверг, понимаю, насколько любопытно взглянуть на то, что происходило у земляных валов недостроенного форта. Поэтому, пока вооружение для глаза осторожно передавали вдоль всего строя, приходилось довольствоваться разглядыванием целого облака пыли, вспышек ружейных выстрелов и гордо реющего на флагштоке триколора.

В отличие от меня, Турмек, похоже, считал себя достаточно опытным военачальником, чтобы отрядом в пятьсот всадников рискнуть броситься на штурм крепости с гарнизоном в две с половиной сотни стрелков. Насколько я знаю, для успешного преодоления долговременных укреплений требуется не менее чем трехкратный перевес. При адекватном вооружении и артиллерийской поддержке, конечно. У мятежного теленгитского князька было только в два раза больше людей и в десять раз меньше ружей. О пушках, и о том — насколько разрушительное действие оказывает залп картечью по толпе, он вообще не задумывался. И о дистанции уверенного поражения — тоже.

Алтайские сборные, с костяной рукоятью и тугими березовыми плечами, боевые луки способны забросить стрелу метров на триста. Но убойную силу легкая стрела теряет уже на ста метрах. Рождались туземцы в седле или нет, давали им вместо погремушек отцовский лук или жадничали, только ни одно живое разумное существо на планете не в состоянии прицельно выстрелить со скачущей галопом лошади на расстояние больше ста шагов. Легенды у каждого кочевого народа есть, о батырах убивавших ворога стрелой за горизонтом. Ну, так у нас и про меч-кладенец много сказано, а где он? Кто его видел? И почему при Бородино его не использовали? Махнул направо — и нет бравых драгун генерала Мюрата. Налево — валятся гусары Богарнэ...

Это я все к тому, что перепуганные до мокрых штанов иудеи Томского инвалидного батальона и орущие какую-то чушь на польском барнаульские канониры, тем не менее, весьма успешно палили в относительно крупные мишени. И серых пятнышек поверженных воинов на земле становилось все больше и больше. Там, где к смертельным укусам царицы полей прибавилась мощь бога войны, так и вообще громоздились целые завалы из тел людей и животных. А вот обмотанных окровавленными тряпками отважных защитников бастионов я что-то не наблюдал.

Однако нужно отдать должное отваге погибающих, но упорно лезущих на штурм родственников Турмека. Даже потеряв половину войска, зайсан и не думал об отступлении. Неужто надеялся на подход подкрепления? Чьего? И откуда? Рискнет ли циньский офицер вывести своих солдат из-за стен пикета, чтоб помочь единственному, оставшемуся верным Поднебесной Империи зайсану?

— Во, ребятушки, гляньте, — воскликнул пристроившийся неподалеку один из трех безсоновских урядников, — как инородцы за тышшу баранов воюют. Вцепилися, аки клещ, и не оторвешь! Шож былов бы, коли иму исче десяток лошадок бы добавить? Не иначе на Томск в поход бы собрался!

— Нука-нука, урядник. Поподробнее! — заинтересовался я.

— Так ить, Вашство, людишки тутошние чумазые бают, Турмешка-то себе в жены дочь начальника китайской кретостицы взял. Калым заплатил в тышшу баранов. Это по весне еще. Алтайцы шибко злились на него. Мог, Вашство, самим жрать нече, а ён овечек маньчжурам за бабу отдал. Гордым ходил всю весну потом. Мол, я тепереча в Кобдо жить стану. Тесть за меня слово замолвит, и меня полковым начальником сделают.

— Дочка-то хоть — любимая? — пробасил Безсонов, подумав, видно, о том же, о чем и я.

— А хто иё знат, Астафий Степаныч. Бают — страшненька. Личико, как у лисички, ножки прямые да маленьки. Туземцы-то больше широколицых, да штоб ноги колесом выбирают... Глаза аще шоб — будто гвоздем нацарапаны, а китайка у их страшненька, значицца...

Казаки, совсем заскучавшие без дела, с энтузиазмом принялись обсуждать знакомую тему, а я всерьез задумался о тесте незадачливого князька. Какого он, интересно, мнения о цивилизованности русских? Если, так же как и прочие китайцы, считает нас дремучими северными варварами, то может много чего себе нафантазировать и кинуться спасать любимую доченьку. Что в нем перевесит? Опасение устроить дипломатический инцидент, лишиться половины гарнизона и, весьма возможно, звания, или страх за здоровье и честь дочери?

Мориц рассказывал, что в заставе на Борохудзире гарнизон был не меньше полутора тысяч человек. С пушкой, которой самое место в музее. У меня тоже не "Гиацинты", но все-таки лет на сто пятьдесят помоложе. И именно эта, запомнившаяся брату, бронзовая каракатица, навела меня на мысль озаботиться собственной артиллерией.