Будни директора школы

— Ну, как планирую... Есть у меня тетрадь, я там себе пишу задачи на неделю и на каждый день.

— А покажите, покажите...

— Но это же я пишу себе? Для себя только— с сомнением в необходимости показа такой тетради спросил директор школы.

— Что значит — для себя? Вы — это не просто вы, вы — директор школы. И от того, как вы распланируете свою работу, зачастую зависит работа всей школы, — назидательно сказала не старая, но невозможно скучная дама. — Так что несите, несите... А я пока еще завучей поспрашиваю...

Те уже, привычные ко всему, вытаскивали из столов кипы каких-то бумаг.

Директор спустился в свой кабинет, постоял там, молча матерясь, достал из сейфа свою рабочую тетрадь, и снова поднялся на второй этаж, где расположилась проверяющая.

— Вот, смотрите...

— Так-так. Интересно. О! У вас даже и по часам есть?

— Бывает много работы, приходится даже часы расписывать, да...

— Ну, что же, — она что-то записывает в свой блокнот, — планы я ваши вижу. А теперь покажите отчеты.

— Э-э-э... Какие еще отчеты?

— Ну, как же! У вас есть планы. У вас просто обязаны быть отчеты об их выполнении! Иначе это не планирование, а так, бумажка, — презрительно кинула она на стол большую тетрадь в девяносто шесть листов.

— Извините..., — директор помотал головой. — Я что-то плохо понимаю, видимо. Это, — показал он на тетрадь, — мои личные планы. Понимаете? Это я сам себе планирую. Какие отчеты, что вы?

— Та-а-ак... Вы действительно плохо понимаете. Вот ваши завучи — опытные. Они знают, что планирования без отчетности не бывает. А у вас это недочет, недочет...

— Еще раз извините, — директор наклонился, заглядывая инспектриссе в глаза, — но вы это все серьезно говорите? Что я сам себе должен писать планы, а потом сам себе отчитываться в их исполнении?

— Да. Так и запишем. Отчетности нет, выполнение планов не контролируется...

Директор школы развел руками, посмотрел на своих завучей.

— Знаете, пишите вы, что хотите. Я пока пройду по школе. Надо, знаете ли, контролировать работу. У нас, знаете ли, по вечерам разные секции, факультативы.

— Но..., — начала было проверяющая, и умолкла, потому что за директором уже закрывалась дверь.

Он походил по всем этажам, заглядывая во все классы, где еще горел свет. Обсудил с физруком будущие соревнования, пострелял у военрука из "воздушки" по мишеням, заглянул в компьютерные классы...

Когда он вернулся в кабинет завучей, инспектора уже не было, а завучи сидели над расписанием на следующую четверть.

— А где эта... Как ее?

— Мы ее выгнали...

— Шутка, что ли?

— Нет, правда. Надоело, знаете. Вы правы, это все такой формализм, никакого отношения к работе не имеющий. И мы ее просто выгнали. Сказали, чтобы уходила, проводили до дверей, помахали рукой, предупредили, чтобы больше не приходила...

— Что, серьезно? — директор просто наслаждался ситуацией. — Что, вот так, взяли и выгнали инспектора Гороно? Отлично! Молодцы! Хвалю!

Утром он пришел еще раньше и сел, улыбаясь, у телефона. Ровно в восемь утра раздался звонок из Гороно:

— Что вы себе позволяете?

— Я? Извините, о чем вы? Я ничего себе не позволяю...

— Вы знаете, что вчера было?

— Приходила ваша инспектор, мы с ней поработали. Потом она ушла...

— Ваши завучи выгнали ее! Выгнали представителя руководящего органа!

— Я не присутствовал... Но понял вас, понял. Это безобразие. Я буду разбираться... Мне надо будет с каждым из завучей переговорить индивидуально, выяснить, что и как случилось. Я разберусь. Спасибо за информацию.

И он, продолжая улыбаться, положил трубку.

В первый раз завучи поступили именно так, как он хотел бы и сам, да несолидно как-то директору — женщину...

Больше эта инспектор в школу для проверок не ходила. А вопрос о планировании и отчетности не поднимала ни одна комиссия.

Секретарь

— А что вы нас ругаете? Вы, вон, на свою секретутку поглядите! — синие тени, черные стрелки от углов глаз чуть не до виска, красные щеки, яркие губы — восьмиклассницы стояли насмерть, не поддаваясь никакой критике.

— На кого, на кого? — поднял брови директор школы.

— На Лариску вашу!

— Ну, во-первых, она не моя, а во-вторых, ее должность называется "секретарь". И потом, она же не школьница...

— А какая разница? Школьница, не школьница... Она в школу так ходит, а нам — нельзя?

...После проведенной воспитательной работы директор школы сидел в своем кабинете и думал. Не в первый раз уже ему тыкали пальцем в сторону секретаря, которая осталась "в наследство" от прежнего директора.

— Лариса! — открыл он дверь. — Зайди ко мне!

— Слушаю вас.

"А ведь девчонки были правы,"— подумалось ему. — "Типичная секретутка..."

Узкая короткая кожаная юбка в обтяжку, высокие сапоги-чулки на каблуке, ярко-красная блузка, яркая раскраска... Вся такая "набитая", такая гладкая. Как говорится, — не ущипнуть.

— Кхм.., — едва сдержал смешок. — Ларис, а ты давно у нас работаешь?

— Давно-о-о... Как не поступила, так сразу в школу и устроилась.

— А ты после этого еще поступала?

— Да, нет, готовлюсь все.

— Угу, угу... А тебе не мала эта зарплата? Нет-нет, я не о повышении говорю... Вот ты пришла, вчерашняя школьница, "пересидеть" какое-то время в школе. Место тихое, несуетное, все знакомы, можно спокойно готовиться к экзаменам, да еще и у учителей консультироваться... Это я вполне понимаю. Тут деньги — не главное. ...И все же... Сколько лет ты уже здесь?

— Пять. А что, нельзя?

— Да, можно, наверное... Я просто не понимаю ничего. Вроде, должность такая, что только для пенсионеров или для выпускницы — пересидеть годик до поступления. А ты, вон, пять лет... И как долго ты собираешься еще работать секретарем? С такой внешностью — модель просто! Кхм... Да. Вот...

— Вы меня гоните, что ли?

— Я хоть что-то про увольнение сказал? Я просто предложил тебе подумать, сколько еще лет ты потеряешь, сидя здесь за машинкой. Иди, иди... Мне тут еще поработать надо. Иди. И думай...

...

Через два дня она уволилась и почти сразу нашла работу в Москве...

Уборщики

— ...А вы, правда, уборщиков ищете?

Двое выпускников стояли в кабинете директора. Но один молчал, прятал глаза, не знал, куда деть большие не по возрасту руки, а другой, потоньше, поразвязнее в поведении, вел разговор.

— Правда. Никто же не идет, зарплата совсем маленькая. А грязь в школе — сами видите, какая...

— А вот если мы с другом... Нам можно будет?

— Вообще-то с шестнадцати лет уже можно.

— Во! Нам как раз по шестнадцать!

— Ребята, но там же деньги — копеечные совсем...

— А куда нам деваться? Мы — маленькие. И в школе учиться надо. А так, после уроков останемся и всю школу отмоем. Это же можно?

— Да, меня так устроило бы. Чтобы с утра к приходу всех школа была чистая, днем будут дежурные чистоту поддерживать, а когда все уйдут — тут вы и отмоете... Да. Это было бы хорошо. Но имейте в виду — поблажек не будет. Будете перемывать, если что. Это — работа. Не игра.

— Конечно! А мы и не думаем филонить! Нам просто деньги нужны свои собственные!

Тут большой кашлянул и толкнул его локтем в бок.

— Только... А можно, вы никому не будете говорить, что мы у вас уборщиками работаем? Засмеют же...

— Да, можно, конечно. Но вас же все равно видеть будут с ведрами и тряпками. Школа-то допоздна работает.

— ...Да-а-а... А мы скажем — вы нас наказали! Вот!

— И — за что же? — рассмеялся директор школы.

— У-у-у... Мы знаем, за что..., — переглянулись мальчишки. — Было бы желание!

— Ну, по рукам!

Военкомат

Вежливый стук в дверь.

— Можно?

— Конечно, конечно! — встал со стула директор школы, радушной улыбкой встречая вошедшего в его кабинет районного военкома. — Что, опять что-то по вашей линии?

— По нашей, по нашей..., — садясь, кивнул подполковник.

В школе по плану мобилизационной готовности военкоматом организовывался пункт сбора запасников, а директор назначался, в случае чего, заместителем начальника этого пункта. Начальником был представитель военкомата. Раз в год проходили учения, в ходе которых по сигналу открывались кабинеты, подтягивались запасники первой очереди, до вечера играя в карты и шахматы, выданные им на это время. А по этажам ходила окружная комиссия:

— Это у вас что? Актовый зал? Почему не используете? Спортзала, говорите, хватает на двести человек? — и что-то записывали майоры и подполковники в свои толстые блокноты.

Потом снова целый год не было слышно о мобилизации и проверках.

Но вот так, чтобы сам военком запросто зашел в школу — это впервые...

— Впервые у нас?

— Да... В первый раз. Я тут мимо обедать хожу домой. Дай, думаю, зайду...

— Чем-то могу помочь?

— У вас работает такой..., — военком полистал записную книжку и прочитал вслух фамилию.

— Да, лаборантом. Поступить не удалось, вот пока и зарабатывает стаж.

— А могу я с ним поговорить? При вас?

— Конечно, конечно. Он здесь сейчас как раз. Наташа, — крикнул секретарю директор, — позови лаборанта!

Через минуту в кабинет заглянул молодой лаборант.

— О! Вот и он, — удовлетворенно кивнул военком. — Присядем, поговорим при твоем директоре. Значит, так, мальчик. Я все понимаю. Понимаю, как ты повестки "не получаешь", как все время "в Москве", "у родственников", "заболел"... Я могу передать твое дело в милицию, и тогда тебя будут ловить по всей стране и рано или поздно поймают. Понятно?

— Да, вполне.

— Но у меня есть другое предложение. Завтра в шесть ноль-ноль ты с мешком стоишь у дверей военкомата. Сам. Без дополнительной повестки. А я за это обещаю тебе нормальное место службы. Думай быстрее, мне надо на обед. Итак?

— Да...

— Что — да?

— Я завтра приду.

— Вот и молодец. Спасибо, товарищ директор, — рука кинута к козырьку фуражки, и военком вышел, аккуратно притворив дверь.

— Ну, — развел руками директор, — что я мог еще? Давай, иди. Отпускаю тебя сегодня — готовься.

...

Военком сдержал слово, и через полгода директор получил письмо из армии от бывшего лаборанта, подтверждающее это.

Не люблю пьяных...

— Ну, что, стукнемся, директор? Ну... Что, ссышь, да? Давай, стукнемся! — кричал, подпрыгивая по-боксерски на месте, крепко пьяный выпускник прошлых лет, которого директор школы только что не пустил в автобус с выпускниками нынешними.

Автобус фырчал мотором, двери были закрыты, но выехать со школьного двора он не мог: прямо посреди дороги растянулась редкая цепочка пьяных "старичков", подзуживающих своего предводителя.

— Ну, давай же, давай! Стукнемся, эх, стукнемся! — кричал тот, делая выпады в сторону директора школы.

А директор, зажав в каждой руке по огромному букету, врученному ему на выпускном вечере, медленно-медленно, по ступне, двигался в его сторону. Он разводил руки в стороны, широко улыбался и приговаривал на ходу:

— Негоже мне с тобой драться, несолидно... Опять же и руки у меня, видишь, заняты. Праздник у меня, понимаешь. А ты — пьяный. Пьяный и молодой. Мне с пьяным и молодым драться просто нельзя. Ты уж просто ударь первым, что ли. Ну, бей! ... Только имей в виду. Я отбиваться не буду. Я тебя просто посажу. Ты на кого голос тут повышаешь? Я тебе не шавка, не пацан... Ну, бей, бей, стукнись об меня...

И медленно-медленно — вперед. А сзади поддавливал автобус, потихоньку тоже двигающийся за ним.

До поворота на центральную улицу оставалось немного, когда с ее стороны, за спинами полупьяных пацанов раздался треск мотоциклетного двигателя и по их спинам мазнул луч фары.

— Сматываемся, мужики! Ну, директор... Попадешься ты мне!

— А чего ждать? Вот же я. И не сопротивляюсь!

Но темные фигуры брызнули в стороны, исчезая в кустах акации, а к школе подъехал мотоцикл, с заднего сидения которого спрыгнул и кинулся вдогонку милиционер. Второй подошел к директору:

— Что тут у вас?

— Да все в порядке уже, спасибо, — и он дал отмашку автобусу: езжай уж, дорога свободна.

Автобус с места взял неплохую скорость и исчез, унося выпускников в теплую июньскую ночь на берег Можайского водохранилища.

— Не люблю пьяных..., — задумчиво произнес директор.

— А кто же их любит? Пьяный — он безголовый, — поддержал милиционер.

— Ну, что? — обратился он к выходящему из темноты своему коллеге.

— Что, что... Разбежались... Да знаю я их — участок-то мой. И сам эту школу заканчивал...

— Тогда поехали дальше. Сегодня еще в двух школах выпускные...

Мотоцикл весело затрещал и ускакал в темноту. А директор, чувствуя, как отпускает его напряжение, пошел к дверям школы.

"Где же мои мужики? Куда подевались?"— думал он. В темном углу у дверей возились какие-то две фигуры.

— Кто тут еще?

— Да мы это... Вон, спарился совсем, видишь...

Физрук с вялой улыбкой сползал по стенке, а невысокий музыкант все пытался поставить его на ноги, да сил не хватало.

— Вот, блин... Не бросать же его здесь. Ну, давай, берись, потащим его домой вдвоем...

Вцепившись с двух сторон в поясной ремень, они синхронно качались, мотаясь от одной стороны тротуара к другой, уводя учителя физкультуры домой. При виде знакомого подъезда тот вдруг оживился, оттолкнул жестко обоих, сделал пару шагов, повернулся и ясным чистым голосом:

— Какого х...? Вы, двое, вы что, ох...?

— Э-эй, тут директор, между прочим…

— Да мне пох... Директор-миректор... Шли бы вы по домам! — и сам повернулся, и ровно держа спину пошел к подъезду.

— Э-э-э... Пьяный он..., — извиняюще произнес музыкант.

— Не люблю пьяных, — сказал директор. — Очень не люблю. Завтра. Завтра он будет ждать меня у подъезда школы раньше всех. Спорим?

— Да, что спорить-то? Куда он денется? Прибежит, конечно...

— Не люблю пьяных...

— А кто их любит?

Двери

— А тут у нас что? — директор с завучем и завхозом обходил школу, знакомясь со всеми ее закоулками.

— Там "темная" лестница...

— Да-да, темная! Мы закрыли, потому что там травму можно получить, и потому что там куряки все время собираются...

— Куряки? Так, может, нам и туалеты закрыть? Ну, они же там тоже собираются... Я все же не понял. Это лестница, по которой должны спускаться с третьего этажа на первый вон те классы. Так?

— Да, но там темно, и мы ее закрыли...

Директор школы подергал за огромный висячий замок, постучал ногой в дверь, и лист фанеры, вбитый вместо стекла, вдруг легко отделился и спланировал куда-то в темноту.

— Как интересно..., — сказал директор и полез в дыру. — У-у-у... Как здесь интересно!

На темной лестничной площадке стояли стулья, лежала алюминиевая банка из-под учебных фильмов, набитая окурками. Стены были исписаны прокламациями и обращениями к предыдущему директору.

— Так, — строго сказал он завхозу, вылезая обратно и отряхиваясь. — Двери на всех этажах — открыть. Сами двери — снять, чтобы было светлее. Лампы вкрутить. Стены отмыть.