Бронебйщик

Четвёртый день отступаем, несли вас как яичко. Все несли, даже командир.

— Как отступаем, мы же с тобой...

— Так не наша в том вина, соседи где-то слабину дали, чуть не обошли нас немцы, в последний момент успел уйти батальон.

— Господи ты ж боже мой, а хабар?

— Так всё унесли! Старшина даже вино откопал, мы вас им отпаивали всю дорогу, и кофий и примуса.

— Хрен ли примуса, снайперка цела?

— А как же! Всё в лучшем виде, почищено и смазано. Целое отделение несёт наше оружие и хабар, ниточки не пропало! Бойцы правда в возрасте, но старательные. Теперь это ваше отделение, со мной нас теперь семь человек и вы восьмой.

— Ну и где мы?

— Так в пригороде Киева, на переформировании. Слышал, добавят нам бойцов из отступающих, и в бой.

— Бой? Бой это хорошо. Так Вольцов, мне нужна шапка-ушанка и вата чтобы уши затыкать. Нет у меня недели, чтобы не стрелять. ПТР и боеприпасы, ко мне, снайперку тоже. Поесть посмотри в консервах немецких, должны быть рыбные. Спиртовку, кружку, кофе. Сахар. Рысью марш! Рядом сидели какие-то солдаты, я подозревал, что это моё отделение. Эй, боец! Подойди. Кто таков?

— Из вашего отделения товарищ сержант, по приказу командира батальона, боец Петраков.

— Так боец Петраков, а своди ка ты меня в сортир, во первых не знаю где он, во вторых боюсь не дойду. Не побрезгуешь?

— Да что вы говорите такое товарищ сержант? С укоризной ответил мне пожилой солдат,— мы вас сто километров на руках несли и ещё бы столько, никто бы слова не сказал. Вы же за нас жизнь свою едва не положили. Все кто живой ушёл с той позиции вам и комбату по гроб жизни обязан. Если хочешь, мы вас до сортира на руках отнесём.

— Нет, не надо на руках! Испугался я. Доктор прописал мне прогулки, так что пошли потихоньку, а то не донесу и оконфузюсь. Ну, кто скажи на милость, будет уважать обосравшегося бронебойщика. Пошли.

Вернувшись, а это ещё был то приключение, оказалось. что больше десяти шагов я пройти не смог, и после этих десяти шагов, Петраков пошел за помощью, привел такого же как и он крепкого бойца, меня подхватили под руки и довели до сортира где я поддерживаемый с двух сторон, краснея и морщась сделал то, зачем пришел. У навеса хлопотал Вальцов с еще одним солдатом рядом стояли три ведра воды.

— Мы решили вас помыть товарищ сержант, а то тогда после болота просто так быстро ополоснули и все, а вечером уходить с позиции пришлось, не до помывки было. Народ в отделении был опытный, без лишнего разговора меня разули, раздели и в четыре руки помыли как ребёнка, один из солдат спросил,

— Могу постричь и побрить, усы оставлять будешь?

— Буду! Как у Василия Ивановича Чапаева.

— Добро, будут тебе как у Василия Ивановича. После помывки переодели во всё чистое, и пригласили за стол. Ну как стол, ящик из-под снарядов на пеньке. Такой же пенёк вместо стула. Как то быстро нарисовался старшина. Минут через пять и комбат.

— Вольцов, слабым голосом позвал я, — давай из НЗ ту бутылку, помнишь? И на стол мечи, всё что есть в печи, видишь гости.

— От я, сразу заметил его товарищ командир, ещё в казарме сборного пункта. Заговорил старшина, у всех сидора болтаються як гандоны после использования. А у него как шар надутый. Гляньте и выпить и закусить, и оружия полно. Хозяин! Добрых кровей солдат. Хочу сказать, когда мы его хабар собирали, у меня глаза на лоб от зависти полезли. Отпустили от позиции на сто метров к утру у него полны закрома. Ну шо ты тут скажешь, а. Наконец, Пашка приволок бутылку консервы и галеты.

-О, шо это,— спросил неугомонный старшина.

— Граппа! Итальянская чача, такой окультуренный самогон, сам до этого не пил, но слышал краем уха, что лучше всё же нашего самогона.

— Наливай старшина будь за хозяина, тяжело мне пока.

— Этто мы с удовольствием, протянул и.о. хозяина. Ну что за здоровье?

— Не командиры ! Первый тост, "За Победу!" и стоя! Выпили, закусили и снова выпили, что для трёх мужиков бутылка итальянской граппы, если русского мужика и литром водки с ног не сшибить. Да под хороший закусь. Тут тебе и голландская сельдь и баварские сосиски, болгарский сыр, французские перепелиные окорочка, так я на всякий случай обозвал похожие на жабьи ножки изделия французской кулинарии. Посидели, душевно поговорили, комбат рассказал, что за крайним моим боем наблюдал дивизионный комиссар, и что тот поклялся "над еле тёплым телом героя" похлопотать об ордене.

— Ты честно его заработал Кожемяка, комбат глянул на меня и сказал, мы все кто здесь есть, тебе обязаны. Пока всё, что могу это объявить тебе это "от лица службы благодарность". На том и разошлись. Я уполз под навес, а старшина и комбат ушли по делам службы. Утром нас пополнили, два лейтенанта привели сотни четыре солдат, вокруг завертелось, закружилось, командиры формировали роты, старшина крутился как динамомашина, вот он выдаёт боеприпасы, вот организует сан-взвод, вот принимает обоз с питанием и кухней, вот разносит повара. Только моё отделение осталось островком спокойствия в этом море страстей. На свою беду мимо проходил новенький лейтенант, увидел меня сидящим и блаженно улыбающегося солнышку и всем радостям жизни. Подскочил и ударом ноги выбил ящик из-под меня. Я естественно упал, лейтенант же бился в истерике, почему я не приветствовал его как старшего по званию стоя. Я лежал, он орал, а вокруг клацая затворами, вырастала стена солдатских спин. Когда до истерика дошло, в какой ситуации он очутился, поток слов и ругательств заткнулся мгновенно. Стена немного разошлась и в спину убегающему лейтенанту кто то сказал,

— Перевёлся бы ты куда ни то, первого же боя не переживёшь.

— Спасибо братцы! Чуть не заклевал петух крашеный. Бойцы рассмеялись и разошлись. Вечером было построение всего батальона. Приехало начальство, и комбат приказал поставить меня в строй. Я уже чувствовал себя не намного лучше, хотя долго стоять мне ещё было тяжело. Перед бойцами выступал дивизионный комиссар, говорил о временных трудностях о героической Красной армии, о героях которые не щадя собственной жизни останавливают врага,

— И один из таких героев находится среди вас! Младший сержант Кожемяка ! Выйти из строя!

— Я хлопнул по лечу впереди стоящего, тот сделал шаг вперёд и в сторону , я же чеканя по возможности шаг, вышел из строя и слегка довернув, строевым шагом подошёл к комиссару. Отдал честь и доложился,

— Товарищ дивизионный комиссар, младший сержант Кожемяка по вашему приказанию прибыл.

— Батальон смирно! Слушай приказ. За воинскую смекалку и героизм проявленную младшим сержантом Кожемякой Алексеем Алексеевичем при захвате и уничтожении вражеского аэродрома, самолётов и экипажей, за спасение советского экипажа майора Горюнова, за участие в бомбёжке стратегического моста через реку Сож, присвоить ему звание сержанта и наградить Орденом Боевого Красного Знамени. За отражение атаки и уничтожении восьми танков их экипажей и за снайперскую стрельбу, лишившую наступающий немецкий батальон офицеров, на позициях у деревни Небылица, присвоить очередное воинское звание старший сержант и наградить вторым Орденом Красного Знамени. За подожжённый немецкий тяжелый танк прорыва, который заблокировал немцам возможность прорвать нашу оборону и тем самым решил исход боя, за то, что будучи контуженным не покинул поле боя, а остался со своим товарищами морально поддерживая их боевой дух, старшему сержанту Кожемяке Алексею Алексеевичу присваивается очередное звание старшина и награждается Орденом Красной Звезды'! Комиссар лично прикрутил мне ордена на гимнастёрку, я отдал честь и произнёс ,— Служу Советскому Союзу! Далее вызвали Вольцова, он получил звание младшего сержанта, медаль 'за Отвагу', за бой с восемью танками и немецкими разведчиками, и Орден Красной Звезды за танк прорыва. А что, он рисковал также как и я и ещё и вытащил меня оглушённого к своим. Честно всё заслужил. Возвращаясь в строй, он остановился возле меня, пожал мне руку и сказал,

— Спасибо товарищ старшина, это всё ваша заслуга.

— Пустое Паша, ответил я ему, мы с тобой ещё Героями Советского Союза станем, попомни мои слова. На фронт нас не отправили, фронт дошёл до нас сам, немцы давили танками и бомбили слабую спонтанно созданную оборону состоящую из ранее разбитых пехотных дивизий, разбивали их еще раз разом, и надвигались казалось необоримой силой. Я то знал, где мы их остановим, но чем чёрт не шутит, может в этом мире будет как-то иначе. Зачем то я здесь появился, нет конечно, я не считал себя Спасителем, наоборот, я считал себя маленьким алмазным камешком, ломающим шестерёнки немецкой военной машине. Батальон занял позиции в предместье Киева, между Святошинскими озерами. Там находился укрепрайон с бетонными ДОТами а в этих ДОТах был свой гарнизон, который сидя за многометровой толщины бетонными стенами, посмеивался над пехотой закапывающуюся в землю у них в тылу. Когда комбат в очередной раз обходил позиции, я сказал ему,

— Немцы наверняка давно срисовали укрепрайон, и будут ломать его дальнобойной артиллерией и авиацией, попадём и мы под раздачу с такими соседями. Надо искать где-то хорошие укрытия для бойцов. Капитан, а комбат тоже получил повышение в звании и медаль, почесал затылок и сказал.

— Поищем, вот что старшина, прибыли шестеро бронебойщиков, поступают в твоё распоряжение, деды тоже остаются у тебя. Береги себя и солдат. Позицию для бронебойщиков выбирай сам, потом доложишь. И ушёл. Вместо него Вольцов привёл шестерых небритых в грязном обмундировании бойцов с тремя ПТРами. Я скомандовал, -'Оружие к осмотру' , осмотрел и не нашёл к чему придраться, нормальные однозарядные ПТР Дегтярёва, чистые и ухоженные.

— Вольцов! Отдал я команду, — бойцов накормить, помыть, постирать, осмотреть обувь, если надо отремонтировать, через три часа доложить об исполнении. А сам пошёл выбирать позицию для бронебойщиков, зная точно, что ближайшее время встретится с танками нам не светило. Немцы знали про укрепрайон, и вряд ли сунутся танками на бетонный надолбы, контрэскарпы и ДОТы, а вот бомбить его они будут точно, а это значит, что в дело вступят зенитные батареи и авиационное прикрытие. Бомбардировщики, как обычно в таких случаях, постараются быстренько избавиться от бомб, и часть из них точно падёт на наши головы..

Ну и чем это отличается от обыкновенной охоты на пролётную птицу, а ничем,— ответил я сам себе. Берёшь упреждение и валишь суку, тут даже проще, самолёт не утка, резко в сторону не шуганётся. Я видел как они нас бомбили, эскадрилья пикировщиков становилась в круг на высоте около двух-трёх километров и затем срываясь по одному пикировали до высоты метров четыреста, бросали бомбы и выходили из пике, — вот на этом отрезке, — подумал я,— они наиболее уязвимы. Бомбить будут, утром заходя с восточной стороны, вечером с западной, дабы не слепило солнце. Мне надо найти позицию по оси Север — Юг. И я это место нашёл, оно находилось на берегу Святошинского озера, слева от шоссе. Прихватил с собой четырёх бойцов из своего отделения, вооружил их лопатами и привёл на место будущей позиции.

— Отцы. Обратился я к ним. Мне нужна в этом месте позиция для бронебойщиков. Выглядеть она будет так. Я взял лопату, и прямо на земле нарисовал крест из примерно шестиметровых линий.

— Это стрелковая позиция, объяснил я, а вот здесь,— я указал им место метрах в тридцати от позиции,— надо выкопать землянку на пятнадцать человек, постарайтесь всё это замаскировать. Начинайте, через полчаса я приведу остальных, и мы все займёмся обустройством. Вопросы? Вопросов нет! И через час, сняв гимнастёрку, я наравне со всеми копал землю. Если верить поговорке,— два солдата из стройбата, заменяют экскаватор, я руководил механизированной колонной. Сначала огневая позиция, потом землянка. Два наката брёвен и метр утоптаной глины над головой была конечно слабой защитой от двухсоткилограммовой бомбы, но как говорится в одной молитве,— "Уповаю на милость твоя Господи!". Что такое землянка на пятнадцать человек? А это минимум котлован три на шесть, да на два метра глубиной, то есть около сорока кубометров земли, плюс огневая позиция. Меня мотало как припадочного, последствия контузии ещё давали себя знать. Бойцы отобрали у меня лопату постелили пару шинелей и я уснул под шелест ссыпающейся земли и негромкого говора, проснулся от того что где-то рядом завизжала пила и застучал топор.

— Товарищ старшина, начал доклад Вольцов,— землянка перекрыта и крышу засыпали землёй, и уложили назад дёрн, изготавливаются двухъярусные нары, имущество взвода доставлено в расположение, ужинали, вас не будили, но ваша порция в котелках и замотана в шинели. Завтра с раннего утра займёмся маскировкой позиции.

Я оглядел то, что успели сделать бойцы и сказал, — молодцы, завтра, вернее уже сегодня, хоз отделение и вторые номера займутся маскировкой и дооборудованием позиции. А с первыми номерами я проведу учения по отражению воздушного налёта. Отдыхайте бойцы. Хрен там! Утром налетела немецкая авиация и дала просраться всем кто не закопался. Деды нырнули в землянки, а я с первыми номерами в траншею огневой позиции.

— Вот смотрите мужики,— показывал я пальцем в небо,— вот он сука входит в пике, вот бросает бомбу, вот выходит из пике, а вот тот момент, когда он как бы провисает на пару секунд, вот это наш момент открытия огня. Мы не бегаем с ружьём за самолётом, а глядя на заранее выбранные ориентиры ждем, когда он сам вылетит под выстрел. Немного доворота стволом, выстрел, и он ваш. Вот смотрите, первый самолёт вышел примерно на воон ту сосну с отсохшей вершиной, это будет нашим первым ориентиром, смотрим на второй самолёт, и что мы видим, как я и говорил практически там же только чуть левей, третий там же, но уже чуть правей. Вас трое, вот ваша траншея, ваша огневая позиция, разошлись по ней и примите позицию для стрельбы, я хочу, что бы вы наметили свои ориентиры для стрельбы. Сам я буду стрелять по пикирующим целям, вы как бы будете добивать подранков. Ясно? Вопросы?

— Сомневаюсь я товарищ старшина, что мы чего ни будь сможем сделать самолёту. Разве что случайно.

— Даже если случайно, ответил я,— даже если один самолёт, просто посчитайте разницу в стоимости самолёта и пули, добавьте к этой разнице убитого или пленённого лётчика. Кроме того, учтите, то, что сбитый нами самолёт уже не полетит и не убьёт кого-то бомбой, не разрушит чей-то дом. Нет братцы, мы их тут должны наколошматить столько, что даже если и погибнем, то немцы долго будут вспоминать Святошинские озёра. Но мы не погибнем, это я вам обещаю, а пока за дело. Сегодня целый день наблюдать и примечать ориентиры. Посчитать сколько самолётов, вышли из пикирования на наши ориентиры, вечером каждый отчитается.

Немцы бомбили целый день. Деды под бомбёжкой доделали нары и сидели в землянке покуривали самосад. Укрепрайон, как я и предполагал, оказался вооружен зенитной артиллерией, и зенитки захлёбываясь огнём, пытались отогнать бомбардировщики, но только до того времени, пока немцы в одном из налётов, не избрали целью сами зенитные батареи. К вечеру все угомонились и немцы и наши. Сам я тоже приметил пару ориентиров. Уж больно часто немцы там входили в пике и сбрасывали бомбы. На бруствер приказал уложить брёвна, держать на весу пудовое ружьё никому не улыбалось, сделали гребёнку насечек по выбранным ориентирам, залили водой пространство перед бруствером, что бы пыль после выстрела не демаскировала позицию. Всё кажется, дальше как говорится,— война план покажет. Нашёл комбата, доложился.