Добрый король Джон?

Некоторое время ничего, кроме подковерных интриг, не происходило, пока в 1196 году Ричард снова, почему-то, решил сделать своим преемником Артура. Во всяком случае, так утверждают некоторые современные сетевые ресурсы, хотя ни Варрен, ни Норгейт, подробно писавшие о Джоне, не упоминают об этом странном решении ни словом. Возможно, Ричард просто готовился договориться с Филиппом Французским, который Констанс и Артура поддерживал — просто в пику Ангевинам. Или в память о незабвенном Джеффри, отце Артура, кто знает. И, вроде, Констанс ехала по вызову Ричарда, чтобы с ним договориться, когда ее похитил де Блондевиль.

Кто куда ехал, с какой целью, и почему де Блондевиль, считающийся, вообще-то, героем, арестовал свою бывшую супругу и заключил ее в один из своих замков — непонятно. Кейт Нордгейт, к Джону историк враждебный, описывает те времена так, что Артур все это время находился при дворе Филиппа Французского. А смерть Ричарда застала принца Джона в гостях у Констанс и Артура, где он, судя по всему, прекрасно проводил время. В любом случае, в плену Констанс точно была, в 1195/1196 году, в St. James sur Beuvron, и в 1199 она точно вернулась домой, и брак ее и де Блондевиля был расторгнут. Возможно, Джон ее сопровождал в Бретонь, потому что придумать, почему посреди военных действий принц вдруг отбыл на каникулы — сложно. Это также очень хорошо подводит базу под выпад Филиппа в адрес Джона — французский король не хотел семейного примирения еще и с этой ветвью.

И вот Джон, узнав одновременно и о смерти брата, и о том, что сам он объявлен наследником престола, мгновенно сорвался с места и направился туда, где хранилась казна Ангевинов — в Шинон. То есть, вольно или нет, сделал то же, что и его дед, Генри I Английский. Потому что без денег король — не король, особенно в тех условиях, когда бароны вовсе не были обязаны подчиняться воле умирающего короля. Это очень важный момент.

Для того, чтобы стать королем, родство с королевским домом было очень важно. Но сама передача власти имела различные традиции в Англии, Нормандии и Анжу. Сам юстициарий Гланвилль написал в свое время целую книгу о том, должно ли отдаваться предпочтение младшему брату или сыну умершего старшего брата — и нашел доводы в пользу обоих решений, склоняясь, тем не менее, в пользу племянника. Закон же Нормандии рассматривал младшего сына или брата более близким родственником, нежели племянника.

Джон из Шинона отправился в Фонтевро, где похоронили Ричарда. Оттуда — к овдовевшей Беренгарии. Хотя и не склеилось у нее с Ричардом, она была его вдовой, а значит — ей надо было выразить соболезнования.

Констанс Бретонская подобными церемониями себя не связывала. Пока Джон выполнял свои светские обязанности, она успела снова отправить Артура к Филиппу, призвать армию, и взять под контроль Анжу, Мэн и Турень, в обычаях которых было предпочитать племянника от старшего брата брату младшему. Джон поспешил в Ле-Ман, но туда его даже не впустили. Зато впустили Филиппа, и новый, еще не коронованный, король Англии только чудом не угодил в плен.

В Нормандии Джон был в безопасности. Там Ангевинов могли не любить, но бретонцев там любили еще меньше. И 25 апреля 1199 года Джон был провозглашен герцогом Нормандии и коронован золотым коронетом. Ле-Ман жестоко поплатился за высокомерие: Джон с армией из Нормандии разрушил до основания стены города и его замок, и арестовал самых значительных его граждан. Что касается Анжу, то разруливать ситуацию там оставили наемникам Ричарда, которых спешно привела к своему последнему сыну Алиенора Аквитанская. Даме было 77 лет, но она, похоже, не придавала никакого значения законам природы, и продолжала вести привычную для себя жизнь — практически в седле. Вместе с капитаном наемников, Меркадье, герцогиня Аквитании стала методично разорять Анжу — без сантиментов. Алиенора знала об окружающих достаточно, чтобы верить только в силу, да еще в страх тех, кому эту силу демонстрируют.

25 мая Джон вернулся в Англию, и через два дня был коронован королем. Маршалл уже успел устроить опрос мнений, и кандидатура Джона была принята практически единогласно. То есть, можно сказать и так, что Джон был избранным голосованием королем. Об этом часто напоминают адвокаты короля Джона. Я только хочу заметить, что выбор был небогат. Или Джон, которого знали и который был даже популярен — среди лондонцев, как минимум. Или Артур, который был еще мальчишкой с недобрыми задатками, французом по воспитанию и убеждениям.

Королевство за пару месяцев, прошедших со смерти Ричарда, впало если не в состояние хаоса, то в состояние раздробленности. Каждый барон, который при Ричарде сидел тихо, как мышь под метлой, кинулся укреплять свои замки и быстро решать затянувшиеся тяжбы силой. Безвластие. Вот чего опасались Маршалл и Пьюйсет, спеша с континента в Англию. Тем более, что в старших юстициариях был оставлен Джеффри ФитцПитер, человек цепкий, но скорее делец, чем управляющий королевством.

Прибыв уже в конце апреля, Де Пьюйсет, в роли архиепископа Кентерберийского, быстренько отлучил всяких мелких дебоширов от церкви, а Маршалл, поигрывая мечом, призвал рыцарей, джентри и мелких баронов принести клятву верности новому королю. Всё было сделано быстро и практически мирно. С сомневающимися пэрами подобный номер, разумеется, провернуть сразу было бы неразумно. С ними имело смысл поторговаться. В числе недовольных были графы Клэр, Хантингдон, Честер, Феррас, Варвик, Роджер де Лэси и Уильям де Мовбрей. От себя хочу заметить, что все эти пэры с сэрами — именно с тех территорий, где принц Джон в свое время посадил своих людей, пока сэры и пэры топтали пески Святой земли. Предсказуемо, они были готовы признать Джона королем, если он "подтвердит их права".

Де Лэси был, в общем-то, человеком графа Честера, будучи сам всего лишь бароном. А титул графа Честера в тот момент носил... де Блондевиль. Понятно, чего опасались эти двое. Де Мовбреи были в жестокой ссоре еще с батюшкой Джона, который лишил их за это замков в Йоркшире, сравняв эти замки с землей. Интересное семейство. А де Клэры были с Мовбреями в близком родстве. Дэвид Шотландский, носивший титул графа Хантингдона, был женат на сестре де Блондевиля. Феррас был просто зол на Джона за то, что тот сделал в его отсутствие главным шерифом Ноттингема Уильяма де Венденаля, хотя тот был только заместителем для Ферраса. Из всех присутствующих на переговорах, только у графа Варвика, Валерана де Бьюмонта, было на уме нечто конкретное, когда он говорил о "правах", которые нуждаются в подтверждении: его много лет терзал некий самозванец, который утверждал, что он — старший брат Валерана, Уильям, и что он вовсе не погиб в крестовом походе, и что титул принадлежит именно ему. Или не самозванец, но Валеран титул из рук упускать все равно не хотел.

Разумеется, Маршалл и де Пьюйсет с пэрами договорились быстро. Надо сказать, что, кроме Мовбрея, все они будут служить Джону хорошо, а де Блондевиль — даже преданно.

Джон был коронован совершенно мирно, сопровождаемый шестнадцатью прелатами, десятью графами и множеством баронов. Необычностей было две. Во-первых, отсутствовал архиепископ Йоркский, сводный брат короля. Он, рассорившийся с Ричардом в 1196-м, был в тот момент в Риме. Епископ Дарема, Филипп, сделал формальный протест по поводу того, что коронация не может состояться без второго архиепископа королевства. Но протест был отклонен, потому что времени на формальности просто не было: во Франции шла война. Второй странностью было то, что сам Джон не стал получать евхаристию (причастие) после принесения коронационной клятвы (клятва была идентична клятве Ричарда). Но деталь про евхаристию — это, скорее всего, просто сплетня более позднего периода, добавленная лет через сто после смерти Джона, когда начал строиться миф о "злом короле Джоне".

Джон имел расписание очень насыщенное — ведь ему нужно было возвращаться в Нормандию, а коронация предполагала массу церемоний и формальностей. Нужно было получить оммаж баронов, нужно было отправиться на поклонение в Сент-Олбани, и Кентербери, и Сент-Эдмундс... Нужно было показать себя новым подданным. А тут еще шотландский король докучал своими требованиями и угрозами.

Тем не менее, уже 20 июня 1199 года Джон отправился в Нормандию.

Беспокойное наследство

Надо сразу сказать, что для всех Ангевинов, к которым принадлежало семейство Генри II Английского, их континентальные владения были превыше всего. Как заметил профессор Джон Джиллингхем, "Ангевины должны рассматриваться как французские принцы, владения которых включали Англию". Профессор знал, о чем говорил: сам Генри II за 35 лет своего правления в Англии провел около 13 лет. Ричард за 9,5 лет провел в Англии 5 месяцев.

Джон, отбывший на континент в середине 1199 года, до самого декабря 1203 года бывал в Англии только наездами.

В те годы эта "империя Ангевинов" занимала большую часть современной западной Франции, что означало, что сама Франция была намного меньше, чем в наши дни. Говоря очень кратко, в 987 году один пра— пра — пра — пра — пра правнук Карла Великого по имени Гуго Капет при помощи определенных политических интриг короновался в Нуайоне — как rex Francorum, то ли как король Франции, то ли как король "франков", трактуют по-разному. Это было довольно забавно, если посмотреть на карту того времени:

Скромный королевский домен, Иль-де-Франс, был окружен большими и совершенно независимыми графствами и герцогствами. Капетинги, тем не менее, утверждали, что являются сюзеренами всей Франции, хотя долгое время их утверждение вызывало у окружающих герцогов, графов, виконтов и лордов только более или менее веселый смех. Ровно до тех пор, пока на узкий трон Капетингов не взошел Филипп Август, он же Филипп II Французский.

Он был своеобразным человеком, неординарной личностью, главной чертой которой была тяга к округлению и преумножению. Понять его можно. Посмотрим еще раз на пресловутую карту.

Владения Ангевинов включали королевство Англия, лордство Ирландия, герцогства Нормандия, Гасконь и Аквитания, графства Анжу, Пуату, Мэн, Турень, Сентонж, Ла Марш, Перигор, Лимузин, Нант, Карси. Вот эти территории в разной степени еще признавали претензии Капетингов. Но сами Плантагенеты имели еще определенное влияние на Шотландию, княжества Уэльса, графство Тулуза, и герцогства Бретонь и Корнуолл. Плантагенеты имели притязания и на Берри с Овернью, хотя здесь их притязания остались на уровне притязаний.

Опять же, не вдаваясь в громоздкие подробности: Ангевины хотя бы теоретически признавали главенство Филиппа во Франции, принося ему оммаж. Подданные Ангевинов, ими недовольные, могли обращаться через головы своих сеньоров к сеньору сеньоров — к королю Филиппу. Очевидно, причина подобной сговорчивости крылась в том, что империя Ангевинов была уязвима для ударов из Парижа вдоль Сены и Луары по направлению к Руану и Анже. А эти города были крупнейшими транспортными узлами средневековой Франции. Принося оммаж, Ангевины также одновременно формально подтверждали свои права на те земли, которыми они владели. Более того, принося оммаж, они утверждали свои права против внутренних конкурентов. Например, Генри II конкурировал со своим братом за Анжу. Принеся оммаж сюзерену, он утвердил права на Анжу за собой.

В любом случае, для любого здравомыслящего французского монарха было очевидным, что Ангевинов с континента вышибить было необходимо. А Филипп был не только здравомыслящим, он еще и обладал способностью мыслить глобально. Не зря он проводил столько времени с сыновьями Генриха Английского.

Возможность внести раздор в лагерь сильного противника — это, конечно, да. Но не только. Филипп постепенно выяснил то, с чем столкнулся (и обо что расшибся) Джон практически в первые годы своего правления: империя Ангевинов стала распадаться изнутри.

Если бы все шло по тому сценарию, который сочинил король Генри, его многочисленные сыновья правили бы разными областями империи, и владения оставались бы в семье, так сказать. Но его преемник погиб, погиб и следующий сын, а Ричард увел в крестовый поход если не "цвет рыцарства", то именно тех, кто был Ангевинам предан и имел при этом сильную личную власть. И вернулись из похода немногие.

Было и еще кое-что. Большую часть контингента норманнов, пришедших в Англию с Вильгельмом Завоевателем, составляли не крупные бароны-землевладельцы, а рыцари, у которых иногда что-то было на континенте, а то и вообще ничего не было. А вот семьи у них были, и эти семьи росли, и владения, как следствие, дробились. К 1130 году колонизация Англии была практически закончена, и уже во времена Ричарда значительная часть его рыцарей имела очень слабые связи с континентом, а то и вообще никакой. После своего возвращения из плена он ведь пользовался для своих войн с Филиппом либо наемниками, либо силами континентальных подданных. Те, кто уже в нескольких поколениях жил в Англии, имели все интересы именно в Англии.

Историки предполагают, что фактический распад империи начался задолго до того, как у короля Джона возникла необходимость мобилизовать своих английских подданных для защиты интересов Ангевинов на континенте. Что касается тех подданных, которые жили на континенте, то для них возрастающее влияние Филиппа Французского было более насущной реальностью, чем теоретическая принадлежность к англо-норманнскому сообществу. Ко времени правления Ричарда, например, между англо-норманнами и семействами элиты Анжу и Аквитании заключались только единичные брачные союзы, и это — серьезный признак распада единства.

Собственно, у Джона была только одна возможность удержать унаследованную "империю" единой: при помощи военной силы. Как это делал его брат. Но такой тип управления чреват катастрофическими последствиями для экономики и, через нее, для политики. Последние годы правления Ричарда и сама его смерть являются лучшим этому доказательством. Король Ричард правил с жесткостью и расточительностью человека, которому не надо было думать о том, что он оставит своему наследнику. Он разорил ту страну, которая была готова ему помогать, и он упустил поворотный момент в истории отношений между империей Ангевинов и французским королевством, увлекшись интригами вокруг иерусалимского престола. Он упустил Филиппа Августа.

Джона часто упрекают в том, что он принес оммаж Филиппу. Это достаточно странно, потому что его отец приносил оммаж Капетингам дважды, в 1156 и 1183 годах, и Ричард — тоже дважды, в 1188 и в 1189 годах. Джон сделал это только однажды, в 1200-м году, и получил клеймо предателя и слабака. А ведь ему пришлось иметь дело с Филиппом, а не с его достаточно либеральным папашей. С Филиппом, который за первые 10 лет правления увеличил доходы своего государства на 22%! Более того, Филипп не забыл о пропаганде. Он озаботился, чтобы история его рода и репутация Карла Великого описывалась в летописях и подтверждала права его дома на власть — и над Ангевинами тоже.

Истинная ситуация 1199-го года была в том, что переговоры между Филиппом и Джоном были большим политическим успехом для Джона, и этот успех обеспечила ему его неутомимая матушка, хотя и преследующая при этом свои интересы.