Увидев такое наглое вымогательство. Урс набросился на стражников, раскидал их, Кир быстрее смылся, а Урс тоже уехал к себе. На следующий день его арестовали за нападение на стражей порядка, а потом обвинили ещё и в клевете, так как он утверждал, что честные стражники вымогали взятку. Неожиданно выяснилось, что Кир — профессиональный игрок и шулер. Урс понял теперь, почему им так везло. Он уже слышал о привычке высококлассных шулеров брать себе в пару очевидно честного хорошего игрока, чтобы полностью усыпить подозрения других. Поджульничать слегка в решающий момент, и выигрыш в твоем кармане. А партнёр так ничего и не увидит. Да и другие будут замечать, что эти играют без обмана, просто получше остальных.

Пришлось Урсу и на дыбе побывать, и кнута испытать. Но бывший хозяин договорился, тем более ни одного свидетельства, что сам Урс жульничал, не нашлось. Его обвинили в пособничестве жулику и нападении на служителей порядка. По приговору ему предоставили выбор: сто плетей или каторга. Всё ещё не украденное имущество конфисковали. И пошёл дальше Урс с исполосованной спиной, почётными значками в узелке и с несколькими монетками, выданными ему сердобольным бывшим хозяином. А тут было объявлено, что набирается отряд колонистов на дальние южные земли. "Хуже, чем здесь, там не будет" — твёрдо решил Урс, направляясь в Зоор, где собирались решившие уехать.

Словом,

Душа прямая

Лишь на войне хороша.

В жизни спокойной

Ловят удачу

В мутной застойной воде.

— Глава 4. Прощай, столица!

Итак, вопрос о разрешении основать колонию и разрешении набирать колонистов по всему королевству был наконец-то решён положительно. Теперь принц направлялся к себе в лен, чтобы сдать дела новому губернатору и произвести оценку всего остающегося имущества. Посмотрев на Тритуна, личного раба короля, заместителя казначея королевства, Атар почувствовал нечто типа дурного предчувствия. Холодные глаза, максимально богатая для раба одежда, золотой рабский ошейник и тонкие крепко сжатые губы сразу наводили на мысль, что этот казначей будет придираться ко всему, стремиться выгадать каждый медяк и, главное, улестить его будет невозможно ничем: ни деньгами, ни подарками, ни женщиной.

Предчувствия принца не обманули. От пира по прибытии Тритун вежливо и твёрдо отказался:

— Великолепный и высокородный принц! Не соизволите ли вы выслушать ничтожного раба? Рабу невместно принимать участие в пиршестве свободных людей, кроме как в качестве слуги. Мой господин-царь не приказывал мне тебе прислуживать, твоя светлость. А пировать в каморке для твоих слуг и рабов будет оскорблением моего хозяина. Поэтому я просто не могу принять твоё великодушнейшее приглашение.

Тритун не поселился в замке принца, а снял (правда, роскошную) комнату в городской таверне. Принц Атар, естественно, организовал слежку за Тритуном и выяснил следующее. Обеды он заказывал исключительно скудные и дешёвые, раз в неделю нанимал на ночь одну из рабынь таверны, на женщин не заглядывался, по лавкам на базаре не ходил, свои три роскошных платья надевал поочерёдно, не скупясь только на стирку и на ремонт. Кроме того, у него были ещё шесть костюмов откровенно рабского вида, один из которых он ежедневно брал с собой. Осматривая очередное здание, он делал заметки, по старинке на бамбуковой дощечке. После этого ещё раз обходил дом и скрупулёзно перечислял самые тёмные углы и пропущенные комнаты, переодевался в рабский костюм и сам чуть ли не лазил внутрь нужников, чтобы проверить, по всем ли правилам сделаны выгребные ямы. После этого он требовал воды, обмывался, вновь надевал роскошное платье, чтобы не наносить ущерб репутации своего господина, и в таком виде возвращался в таверну. В таверне он ещё раз мылся, переодевался в чистый рабский костюм, отдавал два своих костюма в мытьё, чистку и ремонт, заказывал чай и финики на ужин и садился переносить данные в свои тетради, сверяя их с другими. Утром начинались высказывания типа:

— В господском доме два чулана, наверно, десяток лет не ремонтировались и не чистились. Нужник для рабов и слуг сделан не по требованиям храмов. Штукатурка сзади на северо-западном углу облетела. Земля в саду плохо обработана, а на лужайке, где её не следует по требованиям храмов обрабатывать, года три назад перепахивалась.

Высказав массу подобных замечаний, он начинал споро сбивать цену на дом и участок. Надо отдать ему должное, как исходную он всегда называл настоящую рыночную цену, правда, наинизшую, но затем после всех сбавок цена падала в полтора-два раза. Естественно, представитель принца тоже бешено торговался, а нейтральному купцу, командированному в эту комиссию Советом Королевства, всё это сначала нравилось. Он бросал свой голос то на одну, то на другую чашу весов, явно забавляясь ситуацией. Но скоро ему осточертело, он начал выпивать и гулять, голосовал лишь бы побыстрее закончить торг и поэтому обычно поддерживал более упрямого Тритуна, изредка меняя сторону ради того, чтобы сохранять "объективность". Так что постепенно оценки всё снижались и снижались.

Принц Атар, не желая видеть такую комедию на справедливую оценку, отправился в Хирру, набрал там тысячу колонистов и отправил их сразу в Карлинор, купив для этой цели два старых корабля. После того, как к Атару присоединились Каменщики из Зоора, набор пошел бойко. Видно, Тайное общество имело очень много тайных рычагов воздействия повсюду, а в Хирре принц убедился, что это, наряду с Карлинором, один из центров Тайного общества каменщиков. В Хирре его сразу пригласили в местный схрон и там за две недели пребывания подняли ещё на две степени.

Единственным светлым пятном во всей этой дурной комедии было то, что представитель Атара в комиссии управляющий его главным имением Чир Стригонсор, ни в коем случае не собиравшийся в колонию, так наелся обществом королевского слуги, что записался со всей семьёй в число колонистов, лишь бы не оставаться с такими цепкими клещами.

Почти три месяца ушло на оценку и споры при подписании окончательного протокола, который выглядел просто грабительским. За это время жена успела родить принцу четвёртого сына (второго своего). Чтобы чуть-чуть оттянуть момент окончательного и явно несправедливого расчёта, а заодно заказать необходимое оружие для себя, двух старших сыновей, которым уже было восемнадцать и шестнадцать лет, и ближайших приближённых, Атар решил сначала заехать в Колинстринну. Там же он надеялся соблазнить несколько хороших оружейников и рудознатцев из числа выходящих в мастера подмастерьев Великих Мастеров из Колинстринны.

* * *

Вернёмся теперь на некоторое время назад в Колинстринну, владение Великого Мастера и Имперского Рыцаря оружейника Тора Кристрорса, по упорным слухам, отца по крови наследника престола принца Картора. Примерно когда Атар принял решение уехать в колонию, в Колинстринне состоялись торжества по случаю возвращения Хоя Аюлонга уже в ранге Великого Мастера-рудознатца. Аюлонг мог бы уехать куда угодно, но он предпочёл вернуться к Тору, с которым уже сработался, и вместе с которым надеялся открыть ещё что-нибудь интересное. Конечно же, Великому Мастеру-рудознатцу не предстояло все время сидеть на одном месте. Если к оружейнику приезжали, чтобы он сделал оружие в своей мастерской, к рудознатцу приезжали, чтобы пригласить его разведать подозрительные на минеральные богатства места либо дать советы по улучшению добычи минералов или производства металлов. Аюлонг привёз с собой жену.

Эсса встретила Ингриссу Хитонар из Зоора очень настороженно. Во-первых, она росла в развратной и порочной столице. Во-вторых, она (вот скандал!) была разведённой. Да и красотой особенной не блистала. Не мог, что ли, Великий Мастер найти себе честную девушку! Их всё-таки немного больше, чем Великих Мастеров. А эта явно соблазнила и приворожила его к себе.

Яра, дочь Тора от рабыни, потихоньку подрастала. Уже было видно, что из девочки может вырасти редкая красавица, и что умом она тоже отнюдь не обделена. Как и Лир, в четыре года она уже свободно говорила на трёх языках и могла читать настоящие знаки. Она всё время завидовала братцу, что тот ходит на занятия, и радовалась, когда у мальчика была свободная минутка, чтобы провести с ней. Но девочке объяснили, что до пяти лет на занятия не берут. И она с нетерпением ждала момента, когда будет учиться вместе с любимым братцем.

Ангтун, мать Яры, видела, что дочка пошла совершенно другим путём, но как раз тогда, когда дочь переселили к братцу, мать отвлекло рождение второй дочери, а затем её болезнь и смерть. Доктор признал нецелесообразным лечить младенца, но эвтаназии тоже не потребовалось, поскольку болезнь не была эпидемической либо мучительной и калечащей. На самом деле это оказалась коревая краснуха, которая у подавляющего большинства детей проходит бесследно, но некоторых калечит либо убивает.

Одним из любимых поместий Тора была Ломолинна, деревня на берегу горного кратерного озера Ломо. Он сумел проложить в неё практически прямую и удобную дорогу через горы, а недавно на въезде по другой дороге построил башню. В деревне теперь был господский дом, появились также таверна и церковь, где служил свой постоянный священник. Из глухого рыбацкого хуторка Ломолинна превратилась в процветающее местечко, куда приезжали заказчики из Колинстринны и гости Великого Мастера. Конечно же, такое благоденствие — палка о двух концах, многие рыбаки и старые рыбачки горевали о тех временах, когда девушки были скромные, а в деревне тихо. Тор до некоторой степени сглаживал отрицательные последствия, настаивая на том, чтобы слугами и служанками в таверне были приезжие, которых можно выставить в три шеи, как только они начинают развращаться и наглеть. С крестьян деревни он снял практически все денежные поборы (денег сама Колинстринна давала вполне достаточно), но частично заменил их натуральными поставками и урочными работами, выполнения которых жёстко требовал. Тем самым владетель не давал крестьянам отрываться от участков и сетей и переходить на более прибыльное в ближайшей перспективе, зато в конечном счёте ведущее в тупик и к вырождению, "обслуживание туристов".

Башня в Ломолинне была любимым детищем Мастера и его архитектора Кунса Истристранга. Строение возвели на отвесной скале, наверху которой была симпатичная лужайка с родничком. В одну сторону открывался прекрасный вид на озеро, острова и дальние горы, с другой виднелись ещё более высокие скалы. Собственно башенка небольшая, зато в камне были вырублены просторные комнаты. Потом башня стала любимым местом отдыха семейства Тора: скальные помещения оказались сухими, тёплыми в холод и прохладными в жару. В башенке наверху скалы помещались несколько луков и арбалетов, а заодно и часовенка. Туда соблазнили отправиться служить монаха брата Крура, до пострига охотника и воина. Для его арбалета специально были сделаны вольфрамовые шарики в качестве снарядов, чтобы брат не использовал в случае чего острого оружия, но тем не менее оно было бы сильным. Так что монах молился, заодно был дозорным, да ещё, как полагалось, учил детей крестьян священным текстам и грамоте. А поскольку брат Крур вдобавок был военным, он обучал мальчиков-граждан стрельбе и рукопашному бою.

Строительство башни затянулось дольше, чем два года, которые первоначально обещал архитектор, но наконец-то она была готова. Тор собрал на её открытие всех мастеров и дворян своего владения, так что гости не уместились в двух нижних залах, и пиршественные столы были расставлены прямо под весенним солнцем. На почётных местах сидели с жёнами Тор и четыре знатных особы: губернатор провинции Ломо герцог Сур Аристэу, соседи Тора граф Ар Лукинтойрас (бывший владелец этой деревни), барон Жан Ирсанвир и, наконец, Великий Мастер (по законам равный баронам) рудознатец Хой Аюлонг. Эсса была рада, что сидит далеко от презираемой ею жены Аюлонга.

Дети, по обычаю, праздновали отдельно, со священником, монахом, военным наставником и деревенскими детьми. Считалось, что такие праздники укрепляют узы между дворянами и обычными гражданами. Сын Мастера Тора Лир Клинагор (фамилия у него была другая, поскольку он, как сын по крови князя Клингора, был сделан основателем нового рода) в свои восемь лет уже проявлял лучшие качества будущего властителя, ставил каждого на своё место, усмирял конфликты либо переводил их в честные драки (поединки детям ещё не полагались), и сам разок как следует подрался. Когда деревенские дети, хвастаясь своей закалкой, отправились купаться в холодную весеннюю воду озера, Лир показал, что и здесь он один из первых. Правда, он был вынужден быстро вернуться, поскольку за ним увязалась в озеро его сестрёнка-рабыня Яра, которая не хотела быть в компании девочек-служанок и все время стремилась к братцу. Сын барона Часс хотел было выставить её в три шеи, как не подходящую к обществу, но Лир грозно на него посмотрел, и Часс сразу вспомнил, что на счету Лира уже есть кровь обидчика сестрёнки. А Лир, как и полагается властителю, обнял Часса, пошутил с ним и выпил по чаше шербета, чтобы у того не оставалось недовольства.

Второй сын Мастера, шестилетний Линс, был несколько в тени брата, но многие вторые сыновья ему откровенно завидовали: ведь у него были большие шансы стать наследником, если принц Клингор заберёт себе сына по крови. Линс, по примеру Лира, уже получил от отца настоящий кинжал, и гордо ходил с оружием.

Когда пошли светские разговоры, Эсса решила проверить гостью на образованность и сказала:

— Как прекрасно! "День дозрел до утра" — намекнув на классическое стихотворение:

Год добрался до весны,

День дозрел до утра.

Травы влажны от росы —

Капли перламутра.

На колючие кусты

Льются трели сладки.

Бог взирает с высоты —

В мире всё в порядке.

(Р. Браунинг, перевёл Я. А. Фельдман)

— Уже давно перезрел. Скорее он ещё не дозрел до вечера, — понимая, что ей брошен вызов, ответила Ингрисса.

Такой ответ сразу же уронил её в глазах Эссы. Она попыталась отговориться простой шуткой, по образцу простолюдинов, значит, наверняка не обладает достаточным образованием, чтобы поддерживать беседу на уровне светского общества. Но унижать через жену лучшего соратника мужа было неразумно, и Эсса подождала минут двадцать, прежде чем вставила очередной намёк, заметив, что граф начал немного ухаживать за Ингриссой.

— Кажется, нашего соседа "цветок кувшинки поразил", — намекнув на широко известное стихотворение:

Цветок кувшинки

В сердце орла поразил.

Но не коснуться

Глади прохладной

Вихрей небесных царю.

Ингрисса приняла это за комплимент, и ответила:

— В этом изысканном обществе я действительно чувствую себя раскрывающимся цветком.

Граф, оценив ситуацию, незаметно забил последний гвоздь в гроб светской репутации Ингриссы, поскольку превратить ухаживание в серьёзный флирт всё равно был не намерен: