Клуб Анонимных Некромантов

Или иначе. Вот она, женщина, за которую он был готов и в огонь, и в воду. Вот — работа, о которой он мечтал с детства, к которой так долго готовился, поступил одним из лучших, не прогулял ни одной лекции, не пропустил ни одного рабочего дня. Вот — машина, которую долго выбирал, присматривал, копил. Вот — увлечения, в которые вложено много времени, сил, денег, от которых получено столько удовольствия и восторга. Последние десять, двадцать, тридцать лет он думал, что абсолютно и полностью счастлив, да так оно и было...

Ровно до того момента, когда однажды он заснет вечером одним человеком, а проснется уже другим. И ясно, что все эти его внутренние изменения зрели в нем уже давно, потаенно, исподволь, по капле... Но однажды скорлупа треснет и он поймет, что так, как было раньше — уже не будет.

Это второй этап. Зачахший огонь разгорается, ровно и без подпитки горевший ранее — затухает. И тут уж либо человек бросается во все тяжкие, меняет семью, работу, город, самого себя — либо поддается страху и силе привычки, а может — лени. И решает оставить все как есть. И его костер покрывается тонким слоем серого пепла.

Есть третий этап. С ним полегче. Происходит после пенсии. Получив долгожданную свободу, вырастив детей, отдав долги государству и всему миру, люди наконец-то начинают жить так, как им нравится. Уезжают на дачи, в путешествия, женятся, заводят животных, занимаются творчеством. Многим удается впервые за последние лет сорок наконец-то почувствовать себя живыми и свободными. Вот это и есть огонь.

— Ну... Обычно это называют депрессией, — ляпнул Вася, но стушевался под непонимающими взглядами и сменил тему. — А душа?

— Душа дает сострадание и мудрость, терпимость к другим людям, альтруизм и желание бескорыстно помогать. Душа — то, что вселяется в наше тело одновременно с моментом появления на свет и, умирая, ищет себе новое тело. Это все предположения, конечно, но считается, что в самом начале, до того, как были зачаты тела самых первых животных и людей, кем-то были зачаты их души. Вся трагедия порчи этой субстанции заключается в том, что после энного количества ошибок и смертельных для нее действий — предательства, убийства и подобного — душа словно растворяется и умирает. Тело вскоре тоже. Ты видел душу своего деда?

— Видел, даже разговаривал. Из тела вытаскивал

— Ну вот. Если умирает бездушный человек, как бы это громко и пафосно не звучало, то из тела вытаскивать нечего. Ты не сможешь поговорить с его духом,

— Ум?

— Нужен для того, чтобы есть суп ложкой, а не ботинком, и надевать трусы под одежду, а не на нее. Ты меня утомил. Кстати, у некромантов внутреннего огня нет. Мы лишаемся его в обмен на дар. Все, лекция окончена.

— Стоп, что? — подавился крекером Вася, вспоминая то чувство страшной потери, которое накрыло его в больничной палате. — Безвозвратно?

— Нет, с возвратом, но об этом чуть позднее. Скажи мне, до сегодняшнего дня ты когда-нибудь сталкивался со смертью в осознанном возрасте? — спросила ведьма.

— Ну... — задумался Вася, отгоняя воспоминания о детстве, где все было пропитано его виной в смерти мамы. — Однажды в интернате у меня умер хомяк. Я очень расстроился.

— Нда... Ну ладно, а как быстро ты утешился? — поджала губы Аделаида.

— Да тем же вечером. Я быстро отвлекся, потому что пока я копал для него могилку под самым большим дубом в саду, я обнаружил в корнях чью-то похороненную там ранее кошку...

— Чувак! — восторженно заржал Хольгерд в наступившей тишине. — Да ты прирожденный некромант!

— Гммм, это будет сложнее, чем я думала, — прочистила горло тетя Ада. — Я к чему это все веду. Ты ведь утешился, верно? Со временем боль прошла и стало все равно, даже не печально. Просто воспринял как факт, так?

— Да, — осторожно согласился Вася. — Но на самом деле, это... Не знаю. Я никогда не привязывался ни к кому, меня и не любил никто, в то числе и животные. Вообще-то, диалог с вами, кажется, самый длинный диалог за всю мою жизнь

— Я тебе расскажу, почему. Сейчас я хочу, чтобы ты понял, что такое. Внутренний огонь, потому что без основ ты и в остальном не разберешься. Ты расстроился, пережил. А потом то, что заставляло тебя плакать, стало тебе безразличным. Событие одно, а реакции две. Так вот, вторая твоя реакция — это реакция человека без огня. Ты тогда горел, все с тобой было в порядке, просто та искра, отвечающая за боль потери, тьфу ты, хомяка, она отгорела и погасла. А те, кто живет без огня, на все реагируют так. Их ничто не способно удивить, обрадовать, сделать счастливым, огорчить, сломать или изуродовать, потому что им все равно.

Людей можно условно поделить на кучу подкатегорий. На тех, кто носит часы на правой руке или на левой. На тех, кто любит бумажные книги, и тех, кто читает с экрана. Пьет кофе или чай. Людей технического склада ума и гуманитариев. Водителей и пассажиров. Тех, кто что-то в своей жизни делает ради достижения целей, не получая удовольствия от процесса, и тех, кто делает что-то ради самого процесса, будучи, может быть, равнодушным к результату.

Помнишь, я говорила, что жила в Одессе? Я жила не в самом городе, а глубоко в области, в деревне, самой настоящей, а не на даче со спутниковым телевизором и горячем душем.

Ты никогда не замечал разницы менталитета городских жителей и деревенских? У деревенских достижение целей как-то даже гипертрофированно, хоть и не настолько очевидно. Те, кто едет в город в поисках лучшей жизни: делать карьеру, покупать квартиру, самореализовываться — они на виду и кажутся строителями своей судьбы, получателями этих самых результатов. Но у более простых, не таких претенциозных жителей деревни все на самом деле гораздо глубже в этом вопросе.

Люди, которые заводят собаку не для процесса проживания с собакой. Не для того, чтобы любить ее, гулять с ней, играть, дружить — на все это у них не так уж много свободного времени и, зачастую, желания. Они заводят собаку для достижения целей — чтобы она сторожила дом. Кошку — для того, чтобы ловила мышей. Они не считают нужным даже кормить ее. И собаку бы не кормили, если бы не сидела на цепи.

Сколько городских жителей покупают машину только лишь для того, чтобы ездить на ней, говорить, что у них — статус, у них — машина? Хотя на метро или трамвае дешевле и зачастую быстрее.

Мало кто в деревне женится по безумной любви к желанной, но неряшливой и бестолковой красавице. Гораздо чаще выбирают простую, но работящую девушку, которая будет хорошо готовить и прибираться, смотреть за скотиной и рожать крепких детей-помощников. Которые в старости поднесут стакан воды, окучат картошку и прополят морковь. Которые вырастут такими же простыми и надежными людьми, как и их родителей, и тоже заведут детей не потому что хотят с ними возиться, а потому что с каждым годом посвящать себя хозяйству все тяжелее.

Ты удивишься, но для очень маленького количества людей деревня, скотина и трактор — это потолок. Просто их ломают уже в детстве. Тушат их огонь с пеленок. Если ты делаешь что-то по своей воле и для себя, но не получаешь от этого удовольствия — ты идиот. Я сейчас не говорю про лекарство или достижение целей. Я про то, что нельзя строить жизнь "как у всех" и делать что-то, потому что "так надо". Этим так легко затушить свой огонь, ты даже не представляешь.

Впрочем, ты теперь некромант. Не понимаю, зачем ты на это согласился, но теперь дорога назад для тебя закрыта. Теперь ты все будешь делать с одинаковым удовольствием — никаким.

— Я не понимаю, когда я успел потерять свой огонь, — покачал головой впечатленный Василий. — Еще вчера я вполне с удовольствием погладил уличную кошку. Правда, ей это не понравилось, но это уже частности.

— Как давно твой пра-пра-пра готовил тебя к передаче и что он тебе за это пообещал? — нахмурился Любомир.

— Да никак, он сегодня утром разбудил меня криком на ухо и сказал приезжать в больницу и забирать его дар. А я почему-то взял и поехал, вообще не понимая, что делаю... Как под гипнозом, — развел руками Вася.

— Да, он умел так... Но он не должен был тебе лгать. Дар нужно передавать, рассказав о последствиях.

— Он врет, — вдруг звонко сказала Варя. — Мафусаил не мог связаться с ним только сегодня, он уже несколько лет ищет преемника даже в соседних родах. А на этого Мусю-Младшего он зарегистрировал свою квартиру в нашем городе и договорился с родственницей, чтобы она за ним приглядывала. И было это еще три месяца назад. Не лги, Олег запросто увидит то, что видел ты, а тетя Ада прочитает мысли.

— Да что ты говоришь, — взвился Вася. — А мне этот старый козел решил рассказать об этом только сейчас! Ты знаешь, что я за эту хренову квартиру платил, как за любую другую, которую снимал бы совершенно у чужих людей? А ты знала, что этот... Фигусаил... попросил потом его реанимировать, чтобы я вернул ему дар, типа я его недостоин?

— Э, что, погоди? — перебил Васину тираду пунцовый Хольгерт, который, видимо, успел залезть к нему в воспоминания. — Ты недостоин чего, прости? Это же не дар, это проклятье. Это как... Ну, не знаю. Какашку в пакетике вручить, да еще и все свое счастье в жизни за нее отдать. Слушай, а ты правда снимал у кого-то свою собственную квартиру? Ой, и правда... И посуду ее мыл! Ну ты и Вася...

— Отлично, спасибо, пообщались, принял к сведению, — шутовски раскланялся взбешенный Вася, которому хотелось от злости и беспомощности тупо по-детски заплакать или сломать что-нибудь. — Сидите и болтайте дальше, Вася пошел тупить дальше. Куда-нибудь подальше.

— Погоди, я не знала, — донеслось до него сдавленное начало Вариного предложения, прервавшееся Олеговым жестким и твердым, как каменная стена: — Варвара, ты дура.

И, следом, тихое старушкино: — Бедный мальчик... Хольг, взгляни, что сделал с ним его отец...

* * *

На нашей планете двести пятьдесят одна страна, в каждой из них куча городов, поселков и деревень, но совершенно не обязательно изъездить их все, чтобы знать, что Санкт-Петербург такой один. Обводной канал, из которого безлунными ночами тянутся призрачные руки. Узкие аллеи, переговаривающиеся между собой шелестом ветра, порывы которого закручивают на асфальте воронки из палых листьев. Поребрики — одни такие на всю Россию. Парадные — тоже исключительные.

По ночам — влажно блестящий в свете луны асфальт, тусклый свет фонарей, который разгоняет мрак только под собственным столбом, сгущая его еще сильнее вокруг. Узкие ветви деревьев, лавочки — по окраинам. Неоновые огни, брусчатка и лепнина на зданиях — в центре. Прохожие, спешащие домой, закутавшись в шарфы и плащи даже летом. Глухие шаги в гулких дворах-колодцах, залитых неестественным светом всех оттенков.

Днем город совершенно другой. Затянутый сизыми облаками, через которые не может пробиться не один лучик света, влажный и хмурый, манящий теплом кофеен и кондитерских магазинов — а что еще делать в такую погоду? Только пить горячий кофе в кафе или виски в пабе. Город бесконечных мостов и памятников, атлантов и кариатид, грифонов и мантикор. Город самоубийц. Венеция-не-на-воде.

Но все меняется в те редкие дни, когда солнце выглядывает сквозь плотную завесу облаков. Брусчатка блестит, словно начищенная монетка. По стенам пляшут солнечные зайчики и блики, воздух прозрачный и звенящий... И в этом воздухе словно растворена сама жизнь.

Питерские крыши — отдельная плоскость мира. Покатые, плоские и причудливо изогнутые, шиферные и черепичные, а то и просто жестяные. Встречать на них закат — удел романтиков и прочих эмоционально нестабильных личностей. Ничего удивительного, что купив по дороге бутылку первого попавшегося вина, Вася пошел тосковать именно туда. Войдя в парадную, он прошел по лестнице мимо своего второго этажа и поднялся на четвертый, затем прошел на полпролета вверх и пролез под решеткой, царапая худые лопатки о ступени сквозь тонкую футболку. Вышел в мансарду, подергал дверь — закрыто. Две недели назад зарядили дожди, крыша протекла — вызывали ремонтную бригаду, которая культурно закрыла за собой дверь на навесной замок, приварив предварительно петли, которых не было здесь те несколько месяцев, которые Вася застал. Зарраза.

Постояв секунд десять в раздумии, он обратил свой взор на слуховое окно с вынесенной кем-то ранее рамой. Выглянул — карниз широкий, до поворота с лесенкой на крышу — два метра. Так и вылез, поднявшись по железной лестнице, щедро оставляющей хлопья ржавчины на ладонях и мысках кед, которыми он иногда мазал по перекладинам.

Вечерний город раскинулся во всем своем великолепии, но юному некроманту было совершенно все равно. Он сидел, тупо уставившись на бутылку вина с сорванной пломбой, и совершенно не понимал, как вытащить пробку без штопора, о котором он напрочь забыл. Вася был настолько погружен в себя, что даже не вздрогнул, когда кто-то сел рядом. В его понимании рядом — это хотя бы на одной крыше.

— Ну и чего ты разнылся? — не смотря в его сторону, спросила Варвара, а это была именно она.

— И снова привет, чертова ведьма. Я даже не буду спрашивать, как ты сюда попала, потому что мне впервые совершенно плевать на то, что происходит у находящихся рядом со мной людей. Говори, что тебе нужно, и уходи. Сейчас я еще отвратительнее, чем обычно, так что даже повод придумывать не придется, — не меняя положения тела, в пустоту сказал Василий.

— Я молодая, но я не дура. И знаний побольше тебя имею. Если я сразу не догадалась, почему ты такой гадкий, это не значит, что поняв причину, я буду вести себя так же, как и раньше. Но в одном ты прав: ты гораздо отвратительнее, когда к твоим словам даже придираться не надо. Меня послал Любомир.

— И что? — пожал плечами Вася. — Мне тебя тоже послать?

— Это ты такой придурок или опять проклятие действует? — закатила глаза девушка. — Мне было сказано помочь тебе.

— Сейчас это однозначно я, — зевнул парень, у которого эмоциональное потрясение плавно перерастало в эмоциональное опустошение. — Хочешь помочь — открой вино.

— У меня просто нет слов, — покачала головой Варвара, но вдруг достала из рюкзачка здоровенный кривой гробовой гвоздь и, перевернув его шляпкой вниз, протолкнула пробку в бутылку. Отхлебнула. — Ну и дрянь ты пьешь.

— Нет слов — молчи. Я не пью, я напиваюсь, это разные вещи. И денег у меня мало. И опыта. И в сортах гов... Вина я не разбираюсь, я вообще не пьющий, — Василий отнял бутылку и выдул разом чуть ли не треть, неаппетитно булькая. — Уходи. Я хочу побыть один. Я впервые в жизни наедине с девушкой на крыше. Сижу с бутылкой вина, встречаю закат — и больше всего я хочу, чтобы ты ушла. Мне нужно разобраться с самим собой.

— Разобраться с собой — это же не значит навернуться в пьяном угаре с крыши и получить пару открытых переломов с торчащими наружу костями, пробившими одежду насквозь? — уточнила Варя. — Если соберешься прыгать, то постарайся извернуться в полете так, чтобы приземлиться на голову. Если ты не черепаха и втягивать шею в плечи не умеешь, то может выйти зрелищно.

Вася молча смотрел вперед, не произнося ни слова. Мысль о самоубийстве раньше не приходила ему в голову, да и сейчас казалась идиотской. Дар ему свой передать некому, будет он, как выразился этот чертов дед, "телепаться как оно самое в проруби" призраком... Впрочем, у нематериального существования есть свои плюсы: есть и пить не нужно, спать тоже. Проблем не будет ни с деньгами, ни с жильем. За девушками в душе подглядывать можно будет, опять же.