— Скажи, что у тебя подруге нужно показаться. Срочно.
— Ты думаешь, пройдет? — скептически хмыкнула я. Папа сразу заметит, если я начну юлить.
— Пройдет.
Ладно, так и поступим. Я еще раз нерешительно посмотрела на дверь, за которой скрывалась эта девочка. Мне было страшно выходить к ней одной, снова смотреть на неподвижную фигуру и немигающий взгляд. И чувствовать ее пристальное внимание на себе.
Марат подошел ко мне, заставил подняться и бережно обнял, закрывая широкой спиной от всего мира. С ним я была в безопасности, неважно, какая опасность стояла на пути.
— Не бойся, Ксюш, — он отбросил мои длинные пряди за спину и заботливо поцеловал в нос, щеки, лоб. Та нежность, с которой он ко мне относился...Зная, что рядом со мной всегда будет Марат, я могла перестать бояться. И эта неподвижная девочка казалась теперь не такой уж страшной, как пару минут назад. — Все хорошо.
— Будь рядом, — взмолилась я.
— Буду.
Мы вместе вышли в зал — Марат позади меня. Я сразу закопошилась в сумках, краем глаза наблюдая за девочкой. С того момента как мы ушли, она не пошевелилась. Поза та же, что и двадцать минут назад. За моими движениями она не следила, но мне казалось, что она держит меня на поводке своего внимания. По коже прошел холодок, руки у меня слегка подрагивали, а пакеты посыпались из рук. Что эта Саша добивается? Почему она так себя ведет?
— Давай помогу, — парень забрал шуршащие пакеты из моих ослабевших рук, отложил их в сторону и переставил чемоданы и сумки так, чтобы мне было удобнее. — Что сделать?
— Вот, — я показала на красный и синий чемоданы, — здесь подарки. Тебе, Антонине Семеновне...Сам разберешь?
— Конечно, — заверил Марат, убирая вещи в сторону. — Ты домой?
Нервно дотронулась до волос и облизнула губы. Я хотела остаться сегодня с Маратом. И всю неделю, которую должна была прожить в Чехии, провести с ним. Но обстоятельства всегда сильнее. Тогда я не знала, что все только начинается. Что перемены будут дальше, а сейчас — только цветочки.
Я хотела остаться с Маратом, но не могла. Я боялась эту маленькую бледную девочку, а сам Марат...После долгой разлуки особенно сильно бросалась в глаза его усталость. Как он мог столько времени жить с ней в одном помещении? Сколько? Четыре месяца? Я здесь полчаса, и у меня уже все мышцы свело от дичайшего напряжения. Такое ощущение, что все тело звенело, готовясь принять атаку. А тут четыре месяца...Конечно, он устал.
— Да, — я ободряюще коснулась его щеки, чувствуя, как покалывает ладошку. — Родители ждут. Я завтра приеду, хорошо?
— Тогда вечером.
— Почему?
— Я только вечером домой приду.
Значит, весь день здесь будет одна только...Саша. Нет уж, Марат прав.
— Тогда я приду вечером, — мне снова хотелось его поцеловать, но девочка нервировала. Я потянула парня за руку к выходу. — Проводи меня.
И только в темном коридоре, скрытая от чужих глаз, я позволила себе обнять и поцеловать Марата.
Я всегда считала себя добрым, умеющим сочувствовать и понимать человеком. Но если бы я тогда знала, что теперь моей участью станет подбирать крохи с барского стола, довольствовать малым, лишь урывками от любимого... В темноте, как воровка. Воровать собственного любимого, чувствуя себя при этом преступницей...Если бы я тогда все знала, я бы выгнала взашей эту девочку. А еще лучше, я бы вообще не допустила, чтобы Марат с ней столкнулся. Никогда.
Глава 6.
Саша
Это была моя первая встреча с Оксаной. В свою очередь, Оксана стала первой, с кем я говорила после Марата. За столько месяцев с ним я привыкла, что мы одни. Единственным человеком, которого я видела, был Марат. Единственным, кто заходил в эту хату — тоже был Марат. Я никого в этой тюрьме не видела. Только его. Но и надоедливого Марата мне хватало с головой.
Что тогда у меня вызвала Оксана? Да ничего особенного, если честно. Никакой особо ненависти или отвращения. Девка и девка. Но вот удивление — да. Я настолько привыкла, что мы с Маратом здесь только вдвоем, что даже не думала о его девушках. Хотя он был молодым, здоровым парнем.
Но даже не в этом самый цимус. О нет. Оксана была мне неинтересна.
Тогда я первый раз за наше знакомство увидела, как Марат играет. Играет людьми, меняя маски. Это я сейчас признаю его...цинично звучит, но можно сказать, талант. Снимать маски, менять их в зависимости от того, какой человек находится рядом. Марат мастерски играл, позволяя собеседникам увидеть то, что они хотят видеть. Он отлично овладел умением "казаться", надежно скрыв ото всех способность "быть".
Меня поразило его умение играть с людьми. Играть людьми. И маска заботливого молодого человека, нежно обнимающего свою милую девушку, была одной из первых, какие я имела честь лицезреть. Это я сейчас так говорю и иронизирую, а тогда я лишь с шоком смотрела на перевоплощение последнего урода в милого парня, успокаивающего свою девушку. Может, я курнула что-то не то? Да не должна вроде.
Я уж было подумала, что сплю или у Марата появился брат-близнец, но парень из-за спины девушки мне состроил знакомую угрожающую рожу, что мне как-то даже полегчало. Это было знакомым, это было нормальным, даже правильным. И я успокоилась.
Именно в ту минуту во мне родилось уважение к Марату. Он был сильнее меня — я его боялась. Он был умнее меня — я его не понимала и боялась. Он предстал передо мной жестким манипулятором, кукловодом — и за это время я первый раз посмотрела на него с уважением. Уважение — не страх, хотя страх для уважения — неплохая основа. Но страх не бывает вечным. Он притупляется и проходит. К тому же мой страх был основан на физическом превосходстве. Ну, и умственном.
Страх — зыбкая почва. Я могу стать сильнее хотя бы тем, что в состоянии схитрить. Возможно, сейчас Марат предугадывает все мои действия, но однажды я его перерасту, стану хитрее, умнее и сильнее. И страх уйдет, оставив место только брезгливости и недоумению. А вот уважение не уйдет.
Правда, и тогда я не задумывалась и его "таланте" как о таланте. Я жадно впитывала другого Марата, чуть не открыв от удивления рот. Я запоминала жесты, движения, мягкие улыбки, которые видела у него впервые — и это все, чтобы не напугать свою кралю.
Я не была романтиком, идеалистом, и прочей радужно-розовой дребеденью не страдала. И у меня не возникло мысли, что его поведение — плод большой и чистой любви. Бла-бла-бла, любовь меняет человека, заставляет его смотреть на мир по-другому и прочая, прочая лабуда...Бред это. Настоящая любовь не меняет. Она просто находит два камня, дополняющих друг друга, слегка обтесывает их и соединяет. И то, что камень становится обтесанным, не означает, что он перестает быть камнем.
В общем, о любви я даже не думала. И мне стало интересно, зачем ему эта принцесска? К тому же такая. Вся нежная, воздушная, с прямыми пшеничными волосами, с большими голубыми-голубыми глазами, круглыми щеками, светлой кожей со здоровым румянцем. По ним можно было изучать одну такую штуку...Я недавно по телевизору видела передачу. Что-то такое про типы внешности. Восточный, славянский...Уже не помню. Но Марата и Оксану можно было смело отводить на ту передачу как самых ярких представителей своего вида.
Она была как внешне, так и внутренне противоположностью Марату. И тогда, и много лет спустя.
Глядя на их пару, я почему-то вспоминала Маратову толстовку, кипенно-белую, с иностранной надписью на груди. Мы ее когда-то на Черкизовском купили, за бешеные деньги. Но я не об этом. Если снаружи толстовка была кипенно-белой, то изнутри — чернильно-черной. Такой же, только с точностью до наоборот. Из них двоих именно Марат был той черной изнанкой. А Оксана — кипенно-белой.
— Ты зачем ее напугала? — Марат влетел в зал, злой как собака, и только слюной не брызгал. Я в очередной раз поразилась разницей между Маратом Оксаны и этим Маратом.
— Я ей слова не сказала. Я не виновата, что твоя чувырла такая пугливая.
— Не прикидывайся, Саш.
— А че я? Или мне надо было ей книксеты делать?
— Книксены, — раздувая ноздри, рыкнул Марат и схватил одну из сумок, которые привезла его плюшевая юбочка. — Я тебя предупредил. Только тронь ее.
— Не собиралась.
— И не смей ее пугать.
— А если посмею — то че? — дразнилась я, но поняв, что Марат сейчас еще больше не в настроении, чем обычно, поспешно добавила: — Да ладно, не очкуй. Не трону я твою кралю.
Я действительно Оксану никогда не трогала. Да и не было у нас с ней враждебных отношений. В смысле, тогда. Тогда Оксана была для меня альтернативой Марату — неприятной, но терпимой. И мне приходилось ее терпеть. Как-то я попробовала ей нахамить и поддразнить — в самом начале — но Марат быстро отбил у меня это желание. Конечно, не при своей дорогой Ксюше.
При ней он улыбался, был обходительным, и они только и делали, что лизались. Мне стало противно, и я начала их дразнить, имитируя тошнотворно-причмокивающие звуки. Сказала еще что-то такое не сильно приличное. Для них. Лично по моим параметрам, я все правильно сказала и назвала вещи своими именами. Но Оксана не выдержала. Сбивчиво попрощавшись, она подхватила со спинки стула кружевную тряпочку, не тянущую даже на пиджак, нервно улыбнулась Марату и выбежала из квартиры.
Я вальяжно закинула ногу на колено, прикурила сигарету и нахально заулыбалась во все зубы. Чем больше я проводила времени с Маратом, тем труднее и запутаннее становился клубок моих чувств к нему. Сначала было равнодушие, потом раздражение, а после — дикая ненависть. Но чем больше я проводила с ним времени, тем больше появлялось оттенков моих эмоций, они смешивались, образуя что-то новое, другое и часто мне непонятное, но сдобренное огромным количеством интереса и страха.
Как бы то ни было, что-то изнутри, вопреки инстинкту самосохранения и сигналам опасности, заставляло меня дразнить Марата. Он ставил мне границы, пытался заключить в особые рамки, не совпадающие с представлениями людей о морали, но совпадающие с его представлениями о правильном поведении. А я эти границы проверяла на прочность и эластичность, постоянно от них отскакивая и потирая шишки на лбу.
Мне влетело очень сильно. Марат был неконтролируемым в гневе. Он мог спокойно разнести полквартиры, разбить все вещи и даже не поморщиться. Обычно у людей хватает запала только на что-то одно — например, гокнуть вазу или тарелку. Разрушив что-то, ярость спадает. А Марат был не такой. Его ярость не могла вместить одна разбитая тарелка.
— Я тебе говорил ее не дразнить?! — потемнев лицом, орал Марат мне в лицо, больно сжимая за шкирку. — Я предупреждал тебя! Сучка мелкая!
Я со всех сил вцепилась ему в шею, царапая, но обхватить не смогла.
— Задушишь, ублюдок! — я сипела, невидяще колотя его по чему-нибудь. — Убрал руки, сука.
— Я тебе уберу руки! Я тебе сейчас так руки уберу, что у тебя на всю жизнь отпадет желание со мной играть.
Это была не угроза.
Марат выполнил свое обещание. Радовало только одно — даже в моменты дикой ярости он точно понимал, что делал. И контролировал свои действия, делая наказание расчетливым и почти хладнокровным. Я бы поверила в хладнокровие, если бы он не скрипел так зубами и не находил себе места от кипящей в нем злости.
Больше суток я не вставала с постели и не выходила из комнаты. Марат за это время ни разу не покинул квартиру. На следующий день приехала Оксана, и я слышала, как она спрашивает про меня. Марат ей ответил, что я сплю.
Вечером Марат пришел ко мне. Не с пустыми руками. На подносе, заполненном под завязку, половину места занимали тарелки, другую половину — лекарства. Я, сложив руки на груди, хмуро наблюдала за его действиями.
— Ешь, — ткнул он мне тарелкой в лицо.
— Не хочу.
— Ты два дня не ела. Ешь.
— Я не хочу есть! Или ты русский совсем не понимаешь?
— Зачем ты нарываешься, Саш? — Марат потер глаза и взъерошил и без того растрепанные волосы. — Я сейчас с тобой нормально разговариваю.
— Да пошел ты!
— Не хочешь? — Марат рывком забрал тарелку, вскочил с кровати и в два шага достиг окна. Отставил тарелку на подоконник, а сам вцепился в разбухшую от времени раму. — Как хочешь. Два раза предлагать не буду!
Я вскочила на кровати, встав на колени, и с опаской наблюдала за тем, как он борется с окном. Одеяло отлетело в сторону.
— Ты че делаешь? Ты че делаешь, идиот?
Марат, не обращая на меня внимания, упрямо раскрывал окно, которое скрипело и трещало под его натиском. Он что, совсем свихнулся?
— Не хочешь — не надо. Я тебя уговаривать не буду. Пусть собаки едят.
Я не могла позволить ему это сделать. Ласточкой слетев с кровати, я кинулась к нему и вцепилась в каменную спину, стараясь повернуть его к себе лицом.
— Не надо! Марат, не надо! Съем я все! Черт бы тебя...Слышь!
Мне казалось, что я пытаюсь сдвинуть стену. Вдарила ему между лопаток — вроде бы сильно, но все равно ноль эмоций. Наконец, Марат, тяжело дыша, развернулся ко мне и вопросительно уставился.
— Давай сюда, — рявкнула я, сразу же забирая у него из рук тарелку. Он мог посопротивляться, но безропотно подчинился, так что я, ожидая отпора и не встречая его, слегка отлетела назад. — Вилка где?
Вилка нашлась на подоконнике.
— Держи.
Я за пару минут все доела, облизала вилку, пальцы и отдала тарелку парню.
— Доволен?
Марат невозмутимо открыл крышку вонючей мази.
— Ты зачем ее открыл? — сморщив нос, я подозрительно отползла назад, таща за собой одеяло. — Она воняет.
— Зато помогает. Иди сюда.
— Я не хочу.
— Я не спрашиваю, хочешь ты или не хочешь, — неторопливо растягивая слова, объяснял Марат. — Я зову тебя сюда. Мне надо посмотреть.
— Че тебе посмотреть? Чувырлу свою рассматривай.
— Ты ничему не учишься, — он печально покачал головой и поерзал на кровати, устраиваясь поудобнее. — Как пробка. В тебя вбиваешь, вбиваешь, а толку — ноль.
— Плохо вбиваешь, значит, — съязвила я в ответ, тут же прикусив язык. Расслабилась. Привыкла, что он многое спускает, даже заботится — на свой лад, конечно, но все равно. Он вполне мог меня сейчас ударить, но не ударил. Второй раз наступать на те же грабли я не планировала. — Ладно, забей. Вот.
Марат уложился за десять минут, смазав все синяки. Переворачивал, то на спину, то на живот. Делал все быстро, стараясь лишний раз не притрагиваться. Да мне и тогда без разницы было. Стеснительность — качество, насаждаемое обществом. А общество всегда переходит все границы, превращая стеснительность в ханжество. Ни первым, ни вторым я не обладала.
Дождавшись, когда Марат смажет мне последнюю боевую рану, я накрылась одеялом с головой и отвернулась к стенке. Я усвоила урок. Не трогать его Оксану? Да ради бога! Подумаешь, какая важность!
Зачем это Марату? Это уже другой вопрос, который интересовал меня в последнюю очередь.
* * *
Оксана в этом доме появилась через пару недель — загорелая, в модном полосатом коротком платье и широкой соломенной шляпке. Увидев меня, она застыла испуганной антилопой, выпучилась и начала оглядываться в поисках Марата.