— Последнее, что нам нужно предложить ублюдкам, стоящим за всем этим, — это мученичество, — прорычал Чермин, поворачивая голову, чтобы оглянуться на стекающие стекла. — Думаю, что большинство из этих людей, по крайней мере, готовы не высовываться, если нарушители спокойствия просто оставят их в покое. Не говорю, что мы могли бы вечно держать закрытой крышку на горшке, но все, что нам действительно нужно сделать, это держать ее завинченной до тех пор, пока Энвил-Рок, Тартариан и остальные члены регентского совета не встанут на ноги. Создадут хотя бы немного легитимности. То дело у собора на днях, — он повернул голову назад, его глаза внезапно встретились с глазами Жанстина, — могло обернуться неприятно. Достаточно плохо потерять одного из наших, но если этот ваш молодой парень — лейтенант Талас, не так ли? — Он сделал паузу, пока Жанстин не кивнул, затем снова фыркнул. — Если бы мальчик потерял контроль, позволил своим людям складывать тела так, как, я не сомневаюсь, они хотели, вместо того, чтобы довольствоваться расколотыми черепами и несколькими сломанными костями, это дало бы ублюдкам на другой стороне именно то, что они хотели.
— Я уже выразил благодарность лейтенанту Таласу, сэр, — сказал Жанстин, не пытаясь скрыть, насколько он был доволен тем, что генерал вице-король запомнил имя молодого человека. — И я согласен с тем, что вы только что сказали. Все равно, сэр, если они продолжат давить, и особенно если мы потеряем больше людей, нам придется отступить. Одно дело проявлять сдержанность, другое дело, если другая сторона решит, что сдержанность — это действительно слабость.
— Согласен. — Чермин мрачно кивнул. — Это одна из причин, по которой я хочу, чтобы формирования Гарвея встали как можно быстрее. Я бы предпочел придать всему этому противостоянию корисандское содержание, вернуть нас на второстепенную роль. — Он обнажил зубы в тонкой улыбке. — Как ты думаешь, кто-нибудь из этих людей поймет, насколько сильно мы не хотим убивать их больше, чем необходимо?
— В идеальном мире, сэр, я уверен, они бы так и сделали. В мире, который у нас есть...? — Бригадный генерал пожал плечами, и Чермин резко усмехнулся. Затем он расправил плечи и направился обратно к своему столу. Он устроился в кресле за ним и взял первую из папок, сложенных на его промокашке.
— Ну, как вы только что предположили, это несовершенный мир, генерал, — заметил он. — И в таком случае, я полагаю, пришло время разобраться с некоторыми из этих несовершенных мелких деталей. Начиная с этой просьбы бригадного генерала Майлса. — Он постучал указательным пальцем по верхнему листу бумаги в папке. — Думаю, что он прав насчет того, что его слишком разбросали.
— Согласен, сэр. — Жанстин поморщился. — Это не значит, что мне это нравится, но я согласен, что у него есть проблема. И, к сожалению, уже вижу, что вы думаете о том, чтобы найти людей и решить эту проблему за него.
— Ты остер, как гвоздь, — сказал Чермин с другим, гораздо более веселым смешком. — Итак, как ты думаешь, с чего мне начать тебя грабить?
— Ну, сэр, я подумал, что если бы мы взяли роту "альфа" из второго батальона третьей бригады, а затем взяли роту "чарли" из первого батальона четвертой бригады, у нас было бы довольно хорошее сочетание опыта и энтузиазма. Тогда, если мы добавим...
ОКТЯБРЬ, Год божий 893
.I.
Разведывательный скиммер Мерлина Этроуза, круговая орбита Сейфхолда, над морем Энвил
Императрица Шарлиан из Чариса была готова к чудесам — или, во всяком случае, думала, что готова. Но реальность оказалась настолько далека от ее ожиданий, что она обнаружила все свои приготовления недостаточными.
Она сидела в пассажирском отсеке "разведывательного скиммера", ее нос находился примерно в двух дюймах от внутренней части прозрачного "бронепласта", который покрывал его, как какой-то идеально прозрачный пузырь, и смотрела в ночное небо. Луна стояла высоко и ясно, сияя, как новая, невероятно яркая серебряная монета на фоне самого черного неба, которое она когда-либо представляла, усыпанного звездами, которые были еще более невероятно яркими, чем луна. Они были странными, эти звезды, горевшие с четкостью булавочного укола, без малейшего следа мерцания. Она никогда не видела таких ярких и ясных звезд, даже в самую холодную зимнюю ночь, и вздрогнула, вспомнив объяснение Мерлина.
Мы так высоко, что там даже нет воздуха. В любом случае, недостаточно, чтобы иметь значение. — Она покачала головой. — Мне даже не приходило в голову, что единственная причина, по которой они "мерцают", заключается в том, что мы видим их через столько миль воздуха, что это искажает наш обзор. Я всегда думала, что "ясно, как воздух" означает действительно ясно, но на самом деле, в конце концов, это не так. И теперь я выше всего этого. Нахожусь на самом пороге того, что Мерлин называет "пространством".
Она знала, что ни одно другое рожденное на Сейфхолде человеческое существо никогда раньше не поднималось так высоко. Даже Кэйлеб в его путешествии между Корисандой и Чарисом. Она смотрела вниз, вниз, туда, где сама планета превратилась в огромный изогнутый шар. Туда, где вершины облаков так далеко под скиммером были серебристыми и темно-черными, дрейфующими по морю Энвил, этой бурной водной глади между Чисхолмом и островом Хаммер. Она не могла разглядеть поверхность с такой высоты, не в темноте, не используя свои собственные простые смертные глаза. Однако она знала, что она там, и все, что ей нужно было сделать, это повернуть голову и посмотреть на "визуальный дисплей", чтобы увидеть этот огромный, взъерошенный ветром участок соленой воды в мельчайших деталях. Мерлин показал ей, как управлять элементами управления дисплеем, и управляемые компьютером датчики скиммера с радостью создавали яркие, как при дневном свете, изображения в истинном цвете всего, на что она хотела посмотреть. Она могла сфокусироваться ближе — "увеличить масштаб", как называл это Мерлин, — до тех пор, пока даже самые отдаленные объекты внизу тоже не казались чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки.
И все же, как и предупреждал ее Кэйлеб, это чудо, этот Божий взгляд, бледнел по сравнению с тем, что видел ее собственный глаз, когда она смотрела сквозь бронепласт.
Это потому, что "образы" — это магия, — подумала она. — Мерлин может называть это как угодно, но это магия, и мои эмоции знают это, что бы ни пытался им сказать мой разум. Это как что-то из детской сказки, что-то не совсем... реальное. Но это — луна, эти звезды, эти облака — я вижу их своими собственными глазами, и это значит, что они реальны. И я вижу их с высоты тысяч и тысяч и тысяч футов в воздухе. Я на самом деле здесь, наверху, лечу среди них, и они действительно, действительно там, все надо мной, вокруг и подо мной.
Она глубоко вздохнула, улыбнувшись более чем криво, поскольку эта мысль напомнила ей о предыдущем вечере....
* * *
Шарлиан закончила (как она надеялась) извергать содержимое своего желудка и вытерла лицо горячим влажным полотенцем. У нее во рту, — размышляла она, — был самый отвратительный вкус, какой она когда-либо могла припомнить. При этой мысли у нее снова скрутило живот, но она решительно подавила это ощущение. Мышцы колебались на грани бунта в течение нескольких опасных секунд, затем успокоились... по крайней мере, на мгновение.
— Лучше? — спросил чей-то голос, и она со слабой улыбкой подняла глаза от тазика у себя на коленях.
Несмотря на потрескивание огня за спиной ее мужа и встроенные под плиточным полом спальни трубы, по которым циркулировала горячая вода, воздух был, мягко говоря, прохладным, а свежее полотенце, которое он только что взял из чайника на камине в спальне, дымилось в его руке. В сложившихся обстоятельствах было понятно, что император завернулся в одеяло, стоя рядом с их кроватью, каким бы нереальным он ни выглядел в данный момент. На самом деле Шарлиан придерживалась мнения, что это выходит за рамки нерегулярного и приводит к чему-то, приближающемуся к глупости.
С другой стороны, — подумала она, — он действительно вылез из постели и протянул мне полотенце, как только услышал, что меня тошнит. Это должно что-то значить... даже если все это по его вине.
— Лучше... я думаю, — сказала она, добавив условие, когда ее желудок снова неуверенно вздрогнул.
— Хорошо.
Он выхватил полотенце, которым она вытирала лицо — и которое уже заметно остыло — у нее из рук и заменил его тем, которое только что отжал. Использованное полотенце вернулось в чайник, и он отнес таз в смежную ванную. Мгновение спустя она услышала, как спустили воду в туалете. Затем он вернулся, осторожно поставил таз на прикроватный столик рядом с ней, прежде чем сам забрался обратно в кровать и обнял ее.
— Ой! — возразила она, когда под ней зашевелились холодные ноги.
— Что же, — Кэйлеб Жан Хааралд Брайан Армак, герцог Армак, принц Теллесберга, принц-протектор королевства, король Чариса и, милостью Божьей, император Чариса, разумно сказал Шарлиан Элане Женифир Алиссе Тейт Армак, герцогине Черейт, леди-протектору Чисхолма, королеве Чисхолма и, милостью Божьей, императрице Чариса, — они замерзли на службе вам. Самое меньшее, что вы можете сделать, это помочь мне снова их разморозить!
— А если шок от того, что меня ткнули двумя кусками льда, снова доведет меня до тошноты? — мрачно спросила она.
— С такой скоростью, с какой тебя тошнит, независимо от того, ткну я тебя льдом или нет, это не будет иметь никакого значения, — философски сказал он ей. — Кроме того, ты смотришь в другую сторону.
Ни одна уважающая себя императрица не могла пропустить мимо ушей некоторые вещи, и Кэйлеб взвизгнул, когда она резко обернулась и тонкие, мстительные пальцы нашли его подмышки. В одной из менее справедливо устроенной вселенной он был гораздо более щекотлив, чем она, и она безжалостно использовала свое презренное преимущество.
— Хорошо! Хорошо! — выдохнул он наконец. — Я сдаюсь! Я сам себе ноги оттаю, неблагодарная и неразумная девчонка!
— Оооо! Девка, не так ли? — парировала она, и он закричал от смеха, когда она удвоила свою атаку. Затем он перекатился со спины, схватил ее за запястья и прижал их вниз. Она начала вырываться, но остановилась, когда он наклонился над ней и поцеловал в лоб.
— Но ты моя самая любимая девчонка во всем мире, — тихо сказал он ей, и она с улыбкой покачала головой.
— Вам действительно нужно поработать над своей техникой, ваше величество, — сказала она ему. — С другой стороны, учитывая источник — и тот факт, что это, вероятно, самое лучшее, что может сделать ваш бедный, примитивный мужской мозг, — я принимаю ваши извинения.
— Извинения? — Он приподнял одну бровь. — Я не помню, чтобы приносил какие-либо извинения...
Она толкнула его бедром в бок, и он замолчал на полуслове с задумчивым выражением лица.
— Что я хотел сказать, — поправил он себя с достоинством, — так это то, что я польщен — глубоко польщен — вашим прощением.
— Вот почему ты доживешь до следующего рассвета, — сладко сказала она ему.
— Соображение, которое действительно приходило мне в голову, — признал он и еще раз поцеловал ее в лоб, прежде чем откинуться назад.
Учитывая вкус своего собственного рта, трудно было придраться к расположению его поцелуев, -признала она, когда его правая рука вернулась под нее и обхватила ее, и он опустил ее голову на свое правое плечо. Она прижалась ближе, наслаждаясь теплом их одеял, вдыхая его запах, и он поднял руку позади нее в объятии, которое случайно позволило его правой руке погладить ее волосы.
— Серьезно, — сказал он, — как долго, по-твоему, это будет продолжаться?
— Слишком долго, как бы это ни тянулось, — невесело сказала она, затем пожала плечами. — Я не уверена. Мама говорит, что ее вообще никогда не тошнило по утрам, и бабушку тоже, насколько мама помнит, так что это не поможет. Или будет справедливо, если подумать. И, по словам Сейрей, ее мать страдала по утрам по меньшей мере десять месяцев. Или это был целый год? Два года? — Императрица снова пожала плечами. — Во всяком случае, что-то в этом роде.
Она с нежностью скорчила гримасу, и Кэйлеб сочувственно усмехнулся. Сейрей Халмин была личной горничной Шарлиан с тех пор, как она была маленькой девочкой, и, казалось, она наслаждалась настоящим моментом гораздо больше, чем императрица. Она, безусловно, старалась изо всех сил, и независимо от того, что мог сказать отец Дерак, дворцовый целитель, на Сейрей можно было положиться, думая об одной из ее бесчисленных предков женского пола, которая столкнулась с той же проблемой, только несравненно хуже. Без сомнения, она наивно воображала, что успокаивает свою подопечную, рассказывая, как ей повезло, что все оказалось гораздо менее плохо, чем могло бы быть.
Или что-то в этом роде.
— Ну, может быть, Мерлин сможет дать нам оценку, — сказал Кэйлеб.
— Может быть. — Шарлиан знала, что ее тон звучал немного неуверенно, но она также полагала, что имеет право хотя бы на небольшое беспокойство, учитывая характер ее предполагаемого маршрута.
— Нервничаешь? — мягко спросил Кэйлеб, как будто только что прочитал ее мысли... Не то чтобы требовался какой-то эзотерический талант, чтобы точно понять, о чем она думала.
— Немного, — призналась она, поудобнее прижимаясь к нему. — В конце концов, это не то, чем я когда-либо занималась раньше.
— Ну, я сам делал это только дважды — на самом деле один раз, если говорить о поездках туда и обратно, — сказал Кэйлеб. — С другой стороны, Мерлин делал это часто. Конечно, он не вывел меня "из атмосферы", — император на мгновение надулся, — но тогда ему не пришлось заходить так далеко, как в этот раз. И если он уверен, что его "стелс-системы" готовы к поездке, я не собираюсь с ним спорить.
— Очень великодушно с твоей стороны, поскольку не ты совершаешь это конкретное путешествие, — сухо заметила она.
— Нет, не я, — согласился он. — На самом деле, я хотел бы быть там. — Он на мгновение крепче прижал ее к себе. — Тем не менее, учитывая, что он может вместить только одного пассажира, думаю, что в некотором смысле ты действительно можешь быть лучшим выбором для этой первой поездки. И знаю, что отец Дерак говорит, что все в порядке, что вся эта утренняя тошнота совершенно естественна, но все равно буду чувствовать себя лучше, если Сова скажет то же самое.
— Я тоже, — признала она, затем немного нервно хихикнула, уткнувшись ему в плечо. — И все же, мне кажется немного странным говорить о том, чтобы узнать мнение... машины.
— Просто "странно"? — тихо спросил Кэйлеб.
— Хорошо, — сказала она через мгновение, ее собственный голос стал более серьезным, — признаю, что меня это еще немного беспокоит. Ничего не могу с этим поделать. Знаю, здесь, наверху, — она подняла руку, чтобы постучать себя по виску, — что все, чему нас когда-либо учила Церковь, — ложь. Знаю это и искренне верю в это. Но я все еще воспитана как дочь Матери-Церкви, Кэйлеб. Где-то глубоко внутри есть та маленькая девочка, читающая свой катехизис, которая не может не испытывать легкого страха, когда думает о том, чтобы войти в самое логово самой Шан-вей. Я знаю, это глупо, но...
