Энди

Говард отложил записку и, задумавшись, уставился в окно. Его раздирали два противоречивых чувства — раздражение и... признательность. Он всю жизнь самостоятельно принимал решения и рассчитывал только на себя, приучившись не доверять людям. Это избавляло от многих проблем и разочарований, но, с другой стороны, обрекало на одиночество. Друзей у него не было — слишком часто оказывалось, что под видом дружбы от него хотели получить побольше. Денег, возможностей, связей. Даже Энди, являвшийся своеобразным исключением из правил, был всегда ведомым, зависимым от его желаний и решений. Говард доверял ему, но никогда бы не позволил управлять собой. Во что же он вляпался сейчас?

Верить Рейчелу не было никаких объективных причин, но в его присутствии становилось легче. Может, потому что он знал, а может, потому что от него исходила колоссальная уверенность и сила, способная одновременно и напугать, и заворожить. О нем не надо было заботиться, его не требовалось опекать. Он не спрашивал разрешения, не советовался, с ним было немного жутковато, особенно если смотреть в глаза, но Говарду нравилось это ощущение — до судорог внизу живота и неконтролируемого влечения. Это было ново, незнакомо, опасно, но... Рейчел с самого начала был с ним откровенен — его интересовали деньги. Это было понятно, честно и просто, а Говард привык доверять простоте. Он не испытывал иллюзий — у них было очень мало общего, всего лишь временный совместный интерес, но пока он держал их вместе крепче, чем духовное родство. Выбора не было. И, хотя Говарда изрядно бесила необходимость действовать по чужой указке, он испытывал необъяснимую благодарность к Рейчелу, за то, что тот взял на себя львиную долю ответственности. У него еще никогда не было партнера.

Очнувшись от размышлений, он еще раз перечитал записку и, запомнив свой вечерний маршрут, порвал ее на мелкие части. А затем отправился завтракать. Слегка горчивший кофе прогнал остатки сонливости, и Говард почувствовал острую жажду деятельности. Выходить на улицу показалось рискованным, поэтому, чтобы хоть как-то занять себя, он принялся наводить порядок, попутно разглядывая вещи, принадлежавшие Энди.

На одной из полок в спальне стояли несколько фотографий. Старые, на них Энди казался совсем мальчишкой: юным, с сияющими от восторга глазами. Говард никогда не знал его таким. Он долго и пристально разглядывал знакомое лицо, пытаясь отыскать в нем характерную мягкость, но видел только вызов и безудержное веселье, брызжущее во все стороны. К горлу подкатил противный ком.

На втором снимке Энди захватили совсем сонным и разморенным. Он обиженно морщил нос и надувал губы, однако в прищуренных глазах отчетливо проглядывала радость. Он весь как будто светился, был полон энергии и сил, и Говарду вдруг показалось, что все это время рядом с ним была бледная тень того, молодого Энди. Как же жаль, что он не понял этого раньше. Как жаль, что не смог разбудить в нем это — живое, яркое, отчаянное. Сколько времени упущено.

Быстро проглядев оставшиеся фотографии, Говард тщательно расставил их по местам, не желая нарушать установленный не им порядок, и двинулся дальше, к столу. Не глядя, он смел в мусорную корзину обрывки записки Рейчела, убрал на место ручку, заглянул в пару ящиков и, уже почти закончив, заметил в одном из них ключ с брелоком, который сам пару лет назад подарил Энди, вернувшись из поездки в Европу. Дешевый сувенир, безделушка, которая тогда случайно попалась ему на глаза и привлекла внимание. Говард медленно протянул руку, взял ключ и, повертев его, решительно отправился к запертой комнате. Он был абсолютно уверен, что ключ подойдет именно к ней.

За запертой дверью действительно оказалась мастерская. Свет, падавший из огромного, во всю стену окна, заливал комнату, посреди которой стоял занавешенный мольберт. Говард несколько мгновений пребывал в невероятном изумлении, а потом потрясенно огляделся по сторонам. Две стены из трех были увешаны картинами.

Несколько портретов, несколько пейзажей, несколько причудливых изображений, среди которых Говард узнал те самые открытки, которые Энди удалось продать. Свободная от картин стена оказалась занята открытым стеллажом, на котором в беспорядке громоздились пакеты, банки, коробки, тряпки, альбомы и прочие вещи, очевидно, необходимые при работе. Говард, сглотнув, подошел ближе и наугад взял верхний альбом. С первой же страницы на него смотрело его лицо — его настоящее лицо.

Это было в Сан-Франциско. Энди уговорил взять его с собой на переговоры, и Говард, поколебавшись, согласился, поставив условием, что тот не будет маячить рядом на официальной части. Оказывается, пока он уламывал несговорчивого Билла Крауца подписать контракт, Энди тоже не терял время даром.

Скетч удачно выхватил азартное, увлеченное выражение его глаз. Видимо, в этот момент он в красках расписывал Крауцу все заманчивые перспективы их совместной деятельности, несомненно привирая и преувеличивая. Чуть приоткрытый рот, увлеченный взмах руки. Говард стиснул зубы и осторожно погладил пальцами бумагу. Каждый карандашный штрих на этом рисунке был пропитан любовью.

Таких рисунков оказалось много. Энди рисовал все, что видел: людей, здания, животных, предметы. Оставалось только догадываться, когда он это все успевал, и как умудрялся скрывать свое увлечение от посторонних глаз. От его глаз. Как можно было быть таким слепым?

Говард вернул альбом на место, бездумно взял в руки следующий, пролистал его, стараясь удержать рвущиеся наружу всхлипы, а потом, сдавшись, опустился прямо на покрытый пылью пол и закрыл лицо руками. Было больно. Осознание того, сколько он потерял, приходило сильными толчками, раз за разом разрушавшими его изнутри. Что-то перекраивалось, ломалось, распадалось на части, но только для того, чтобы быть собранным заново — по-другому, но все из того же материала. Решимость, начавшая вызревать еще в больнице, оформилась и затвердела окончательно. Говард рывком поднял себя на ноги и, бросив альбом на полу, вышел из комнаты, оставив ее незапертой.

Дом он покинул четко в назначенное время и, не торопясь, побрел по улице, мысленно сверяясь с указаниями Рейчела, прочно засевшими в памяти. По дороге ему пришлось проталкиваться сквозь многолюдную толпу, которая вскоре поредела. Асфальт под ногами постепенно становился более грязным, а свет от фонарей — более тусклым. По краям улицы беспорядочно громоздились мусорные баки, кое-какие дома выглядели заброшенными и не жилыми. Идеальное место для нападения. Если оно, конечно, состоится, в чем Говард, проблуждав уже часа три, был не уверен. С чего он вообще решил, что Хьюго хватит мозгов выследить его на этих задворках?

Под ботинками что-то хрустело и хлюпало. Говард в сердцах пнул подвернувшуюся под ноги банку из-под пепси-колы, и та, громко бренча, улетела в темноту. В этот же момент из глубокой ниши в стене выдвинулась тень.

— Маленькая шлюха, — промурлыкал до боли знакомый голос, и Говард замер, стиснув в кармане прихваченный с кухни нож. — Жадная блудливая дрянь. Ты отсасывал моему братцу, когда он переписывал на тебя завещание? Ему всегда нравились такие сучки. Что же ты молчишь, тварь?

Массивная фигура Хьюго выплыла в пятно света, отбрасываемое единственным уцелевшим фонарем, и Говард глухо выругался. Глаза младшего Янга затопила беспросветная чернота. Он криво улыбался, то и дело лихорадочно облизывая губы, и медленно, будто с трудом выговаривал слова. Взгляд Говарда скользнул по вязкой ниточке слюны, тянувшейся из уголка рта, и пришло понимание: Хьюго обдолбан в хлам, до полной потери контроля над собой. Разговаривать, убеждать, даже бить его сейчас было бесполезно, и это осознание заставило кровь застыть в жилах. Если Рейчел просчитался насчет Мэлони, то сейчас Говарда ждала быстрая и неминуемая смерть.

— Но его денежки останутся в семье, — продолжал тем временем Хьюго, медленно подходя ближе. В его руках холодно и зло заиграло лезвие ножа. — И все будет правильно... Как и должно быть. Жаль, что ты не сдох вместе с ним, сука.

Хьюго вдруг накренился на бок, на мгновение потеряв устойчивость, и Говард, придя в себя, бросился на него, пытаясь выбить из рук нож.

"Глупо, — только и пронеслось в голове, когда лезвие гулко зазвенело об асфальт. — Он же тяжелее меня раза в полтора!"

И тут же подавился воздухом, когда его со всей силы приложили об стену. Рот наполнился кровью из прокушенной губы, и Говард остро ощутил эффект дежа вю, глядя в совершенно невменяемые глаза своей смерти.

— Вот и все, — почти ласково погладив его по щеке, сказал Хьюго и намертво сцепил пальцы на горле. Моментально накатила паника, Говард непроизвольно открыл рот, пытаясь глотнуть хоть немного воздуха, и судорожно вцепился в пальцы брата, разжимая хватку, но наркотик вкупе с природной силой Хьюго делали его попытки бесполезными. "Где же этот гребаный Мэлони?" — всплыло в гаснущем сознании, но тут Хьюго странно дернулся и снова завалился в сторону. На его губах появилась пена. Говард не терял времени даром. Он с силой уперся локтем ему в грудь, отталкивая назад, а потом от души приложил коленом в пах. Хьюго зарычал. Боль не слишком отрезвила его, и даже не замедлила движений. Он наклонился, чтобы поднять нож, а потом с безумной улыбкой надвинулся на Говарда.

— Сдохни, сука, — процедил он. — Иди к...

Сухой щелчок прервал его на полуслове.

— Хьюго Янг, бросьте нож на землю, повернитесь лицом к стене и заложите руки за голову, — прозвучал четкий приказ, и Говард едва удержался на ногах, уняв позорную дрожь в коленях. Чертов Мэлони! Еще никогда и никого Говард не был рад видеть так сильно. Он торжествующе посмотрел на Хьюго и почувствовал, как кровь отливает от лица. В глазах брата не оставалось ничего человеческого, на губах пузырилась кровь, она тонкой струйкой стекала по подбородку и заливала белый воротник. От его взгляда становилось жутко. Мэлони, нахмурившись, сделал шаг вперед и подал знак двум сопровождающим его полицейским. Те тут же начали обходить Хьюго с боков, ни на секунду не теряя из виду нож, находившийся в угрожающей близости от горла Говарда. Мэлони улыбнулся.

— Давайте успокоимся, — предложил он, опуская пистолет и разводя руки в стороны ладонями вперед. — Никому из нас не нужны проблемы, а за новый труп меня заставят столько отчетов написать, что я дня два из участка не вылезу. Вы не представляете, какая у нас бюрократия. А так — разойдемся по-хорошему, тихо и мирно...

С каждым словом он делал маленький шаг, неуклонно подбираясь ближе, и говорил, говорил, говорил, приковывая к себе внимание. Хьюго осоловело мотнул головой, его взгляд расфокусировался, рука дрогнула, и Говард хлестко ударил его по запястью, выбивая нож. Больше полицейским ничего и не требовалось.

Хьюго рычал, выл, вырывался и пытался кусаться, но стальные наручники и двое копов, буквально усевшихся сверху, надежно его удерживали. Говард без сил опустился на асфальт. Он умудрился порезаться о нож Хьюго, но боли даже не чувствовал.

"Адреналин, — отстраненно подумалось ему. Мысли текли вяло, нехотя, с трудом пробиваясь сквозь сковавшую разум апатию. — Завтра будет ныть все тело..."

— Пришлите машину, этот бугай обдолбан в хлам, — говорил Мэлони в рацию, то и дело косясь на бесновавшегося Хьюго. — Мне даже страшно представить, что он себе вколол. И...

Хьюго захрипел, сильно забросил голову назад и начал выворачивать руки из наручников, до крови обдирая кожу и ломая прочный металл. Его взгляд помутнел, зрачки расширились во всю радужку, делая глаза бездонно черными. Ногти, обламываясь, заскребли по земле, и один из полицейских, выругавшись, навалился всем телом, не давая ему подняться. Бесполезно. Химическая дрянь, пропитавшая разум Хьюго, придала ему нечеловеческие силы, и он легко, как перышки, раскидал двух здоровых мужчин. А потом, сверкая глазами, повернулся к Говарду.

— Убью, тварь! — выкрикнул он, и Говард едва не оглох от раздавшегося в ответ грохота. Бедро Хьюго окрасилось алым, но он даже не заметил этого. Говард вжался в стену, чувствуя спиной отрезвляющий холод камня, и не мог пошевелиться, скованный животным ужасом. Что-то загрохотало снова, Хьюго на миг остановился, сделал еще один шаг и неуклюже повалился на спину.

— Дежурная! Говорит детектив Мэлони! Скорую сюда, живо! Огнестрельное ранение и передозировка. Скорее, он тут у меня сейчас концы отдаст!

Мэлони отбросил рацию и склонился над Хьюго.

— Раз, два, три, четыре, пять... Роджерс, не стой как столб, помогай! Раз, два, три...

Все это походило на кошмарный сон. В каком-то убогом переулке, на грязном асфальте двое полицейских пытались не дать умереть его родному брату, но все, что Говард чувствовал, это безмерную усталость и робкую, несмелую радость от того, что все закончилось. Все, наконец, закончилось. Энди отомщен.

Из участка его отпустили лишь под утро. Говарду пришлось ответить на миллион вопросов, выпить пару литров кофе и подписать с десяток бумаг, прежде чем Мэлони счел себя удовлетворенным от и до. К этому времени уже был сделан обыск на квартире Хьюго, где обнаружились перепачканная машинной смазкой одежда, инструменты и просто невероятные залежи химической дури, которую тот, похоже, потреблял в огромных количествах. До больницы Хьюго так и не довезли — отказало сердце.

— Мы, конечно, сделаем анализы, — пробурчал немолодой мрачный врач, — но и без них видно, что он был не жилец. У него не кровь, а жидкая таблица Менделеева. Даже без ваших пуль он бы отдал концы часа через два. Тут не просто передозировка, тут десятикратная доза, как минимум.

— И что, — оглядываясь на стоявшего рядом Говарда, поинтересовался Мэлони. — Он сам себе ее ввел?

— Вы еще спросите меня, чем он при этом думал, — фыркнул врач. — Откуда я знаю? Ваши так хорошо обтерли его об асфальт, что если какие следы борьбы и были, так уже и не найдешь. Но, в любом случае, ждите заключения. Правда, не думаю, что такому громиле можно было хоть что-нибудь вколоть против его воли. М-да... Ведь это его брат недавно разбился в машине? Не повезло семье.

— Не повезло, — эхом откликнулся Говард, и оба обернулись к нему. — Вы больше не подозреваете меня?

— Думаю, — вздохнул Мэлони, — у следствия теперь будут другие версии. А мне снова придется писать отчеты. Много отчетов. Боже, какая же у нас все же бюрократия.

К вечеру Говард нашел в себе силы собраться и выйти из дома. Рейчел благоразумно не показывался в квартире, но сейчас он бы не отказался увидеть своего грубоватого компаньона. Был он в том переулке или нет? Страховал, как обещал, или понадеялся на Мэлони, оставив ситуацию на самотек? Вряд ли. Его смерть крайне не устраивала Рейчела. Да и не хотелось думать, что там, на грани смерти, он оставался один. Больше всего на свете он желал напиться, но визит к адвокату никто не отменял. И это, как ни странно, было к лучшему.

Увидев его София, крепко державшаяся за руку Барни, поджала губы и демонстративно пересела подальше, увлекая за собой заплаканную тетку и бледного, как мел жениха. Говард спокойно уселся прямо напротив Гривса, не обращая внимания на яростные взгляды.