Один человек и один город

Выпитое залпом вино обожгло горло, и рука сама потянулась за следующим бокалом.

— Если хочешь таким путем набраться смелости, лучше остановиться сейчас, — посоветовал Хэнк, с недоумением глядя на меня. — Дальше будет только хуже.

Очень правильно сказано. Дальше точно нет ничего хорошего. И самого 'дальше' тоже не предвидится.

— Отдай поднос.

— Кому? Девчонка уже ушла.

— Мне отдай.

Опьянение все еще не приходило. Наверное, я слишком многого хотел. Всегда хотел слишком многого.

— Еще один глоток не повредит...

— Сказал же, отдай!

Вино плеснулось через край, заблестело на траве каплями, похожими на слезы. В попытке удержать и бокал, и поднос, я не справился с обоими: хрусталь полетел в кусты, серебряная пластина сверкнула начищенным боком перед глазами, окончательно освобождаясь от посуды.

— Ну вот, такой вечер испортил!

— Тебе хватит. Правда, не надо больше пить, Фрэнк.

А что надо делать? Окунуться в тот бассейн с курочками? Вернуться на главный двор? Искать собеседников явно не буду. Я был согласен только на сенатора. И ни дюймом меньше!

— Если тебе надо выговориться, ты же знаешь, что я...

Всегда готов? Знаю. И надеюсь, не потому, что получаешь от этого извращенное удовольствие.

— Если это в моих силах, я сделаю все, что смогу.

Вот почему он такой? Потому что сил много. Легко быть добрым, когда ты сильный. А когда рассыпаешься на кусочки...

В саду от меня вряд ли станут избавляться, хоть место и удобное. Но если все же станут, лучше держать Хэнка подальше.

— Мне надо побыть одному.

— Я не уйду. Иначе ты наделаешь глупостей.

Можно подумать, чье-то общество меня от этого остановит! И потом, все попытки поступать умно закончились крахом. Надо было с самого начала не раздумывать долго, а идти напролом. Хотя бы через кусты.

— Ты куда?

В тишину. Ее трудно найти в тенях между проплешинами освещенных полянок, но она должна где-то быть. Обязательно.

— Да стой ты!

Из-под ног кто-то разбегается. Должно быть, вездесущие игуаны. Шелестят травой, сволочи.

— Собираешься уткнуться носом в ограду?

Что? А он снова прав: до каменной кладки осталось с десяток футов.

— Здесь тебе больше нравится?

Да если приглядеться, не особенно. Все то же самое. И даже тут нет покоя и одиночества. Кто-то уже облюбовал себе сумеречно-темный уголок.

— Эй, сеньор! Не хотели бы вы...

— Снова скажешь убираться?

Это явно не мужчина. Слишком высокий голосок, хотя и хриплый, как будто его обладательница задыхается.

Но почему 'снова'?

— Я всего лишь прошу уйти.

— Подальше? — сквозь глухой хрип прорывается язвительность.

— Куда пожелаете.

— А зачем уходить?

— Вы мне мешаете.

— Мешаю?

Она чуть выдвинулась вперед, но не стала от этого намного различимее. Невысокая. Щуплая. Одета во что-то темное и бесформенное. В бейсболке, надвинутой на самый лоб. Могла бы сойти за парня, если бы не открыла рот.

— Надо же, я мешаю сеньору... А мир вокруг? Он не мешает?

Маленькая нахалка!

— Это место мне подходит, а ты — нет. Уйди, прошу по-хорошему.

— Фрэнк, да брось ты ее... Сад большой, на всех хватит.

Может и большой, но я пришел именно сюда. Ноги принесли. А дальше идти почему-то не хотят. И позволить, чтобы хоть кто-то увидел сейчас эту мою слабость... Ни за что!

— Уйдите, сеньорита. Я пока еще прошу, слышите?

— А что будет потом?

Я взглядом оценил высоту ограды. Мысленно взвесил спорщицу в руке.

— Потом ты полетишь за забор. Ласточкой.

— Думаешь, хватит силенок?

Попыток подойти ближе она не делала. Наверное, кое-что все-таки соображала. Но и удаляться не спешила, значит... Имела цель.

— Я позову охрану.

— Ой-ой-ой, вы только послушайте, как сеньор заговорил! Только что грозился свои белые ручки замарать, а уже глянь: передумал!

Как она пробралась сюда? Должно быть, с прислугой. Наглая. Самоуверенная. Явно с козырями в рукаве, если так себя ведет.

— Ты хоть знаешь, кто я?

— Как же не знать! Почти что принц.

Вот именно. Почти что. Но похоже, с ее стороны непреодолимая для меня стена выглядит не выше ступеньки. Впрочем, так и лучше.

— Признаешь мою власть?

Она ответила не сразу. Задержалась. И прежде, чем снова отпустить какую-нибудь колкость, смачно сплюнула на траву.

— Королевская власть признана Господом, а с Ним и всеми прочими. Власть истинного правителя... Но разве в твоих жилах течет избранная кровь?

Кровь двух шлюх, вот что течет во мне. И папочка, в отличие от мамочки, торговал своим телом вполне официально. Кстати, не менее прибыльно.

— Ты и такие, как ты, пришли сюда вслед за нами. И долго смотрели, как мы убиваем друг друга, борясь за жизнь... А потом предложили уцелевшим свою милость. Свою щедрую помощь! И даже не потребовали называть вас королями.

Рассказывает главу из учебника истории? В утвержденной правительствами всех стран мира версии эти события выглядят несколько иначе. Но я читал нередактированные материалы. В личной библиотеке сенатора. И что бы сейчас ни говорила странная психованная девица, она... Недалека от истины.

— Вы позволили нам жить. Вы даже построили для нас наш собственный город... Но кроме него не оставили ничего. Ничего! Ни крошки от остального мира!

А я-то здесь причем? У меня самого вот-вот тоже ни хрена не останется.

— Мы не существуем для тех, кто живет за границами Низины. О нас никто не знает. И знать не хочет!

А ведь я мог бы изменить эту ситуацию. Если бы стал сенатором, к примеру. Но вот же смех-то! Страстная воительница за права обездоленных обращает свою пылкую речь к тому, кто...

— Я тебе помочь не могу. И никому из вас.

— Да! Это все, что вы говорите! Это все, что вы обычно говорите! А еще предлагаете нам самим заботиться о своем будущем... Кормя с одной руки, другой отнимаете последнюю надежду!

— Ничем не могу помочь.

Несколько слов вежливого, равнодушного отказа. Обычно их не слышат, вот и девица осталась глухой. Хотя даже если бы я заорал во всю мочь, не помогло бы: она упивалась звуками собственных чувств.

— Там, в соборе, ты казался ангелом, вознесенным надо всеми... Прекрасным ангелом. Но стоило всего лишь подойти поближе, чтобы увидеть, как чудовищна твоя душа!

Да у меня и тело не отстает. Руки в крови же. В крови собственного отца. Ее было немного, кстати. Так мало, что я подошел и дотронулся до раны. А потом давил, пока на рубашке не расцвел багровый пион.

— Ты схож с ангелом лишь в одном: и тебе, и ему нет никакого дела до людей. До мира, в муках корчащегося внизу. Но что, если и миру не останется до тебя никакого дела?

С каждой минутой она говорила все увереннее. Все сильнее и тверже. Словно сумбур, царящий в ее голове, внезапно стал выстраиваться в одну, совершенно прямую линию.

— Он наберет полную грудь воздуха, а потом выдохнет... Вместе с памятью о тебе.

О ком это сказано? О мире? Разве он вообще хоть чем-то дышит?

— Тебя забудут все и навсегда. Те, кто видел тебя, и те, кто только слышал твое имя.

— Лично я не собираюсь забывать Фрэнка, — знакомая ладонь легла мне на плечо.

— Забудут, забудут, забудут...

Разборчивые слова слились в одно целое, похожее то ли на вой, то ли на стон.

— Все забудут...

— Она явно не в порядке, — шепнул Хэнк.

— Вижу. Что предлагаешь?

— Уйти было бы лучше всего.

— Да, пожалуй. Тогда...

Я уже собирался шагнуть, неважно куда — вперед, назад, в сторону, но земля под ногами вдруг закачалась. Пошла волнами. Вернее, мелкой рябью.

— Это еще что за...

Внутри тоже возникла рябь. Дрожь в каждой клеточке тела, причем не желающая сидеть на месте, а целенаправленно и бодро сдвигающаяся... Многие верят, что именно в этой части человеческой плоти облюбовала себе пристанище душа. Не там, где сердце. Поближе к середине груди. И пониже. Дрожь маршировала именно туда, на ходу ускоряясь. Но она же не сможет вся уместиться в... А если сможет, меня попросту разорвет на части.

— Забудут!

Девичий голос, внезапно обретший тяжесть камня, ударил в меня как раз вовремя. За мгновение до столкновения дрожинок. Ударил и разметал их легионы. Во все стороны. Наружу.

Больше всего то, что случилось потом, походило на стоячую волну, которой нас обычно пугают теленовости с ближнего края мира. Только эта была прозрачной, как стекло, и на месте простояла недолго: качнулась и поползла прочь. От меня.

Картинку она все-таки искажала. По мере продвижения. Но практически сразу все возвращалось обратно, к привычному виду. Вот и контуры девицы, через которую странное марево прошло тоже, сначала словно бы чуть расплылись, совсем смешивая незнакомку с темнотой, а потом...

А потом я вдруг прочувствовал вес Хэнка. Всем плечом. И услышал растерянное:

— Странно... Вроде выпил совсем немного, а на ногах стоять не могу.

Я машинально посмотрел вниз, пригляделся и честно сообщил о результатах наблюдения:

— Это потому что у тебя одна нога короче другой.

2

'Да-да, леди и джентльмены, какой бы чудовищной и невообразимой ни представлялась вам изложенная идея, не спешите давать свой ответ немедленно! Именно поэтому голосование по проекту назначено на столь отдаленную дату: нельзя торопливо и бездумно отказываться от того, что, возможно, станет новой, знаменательной и, не побоюсь этого слова, замечательной вехой в истории развития человеческой цивилизации.

Оно уже внутри нас, будущее. Неотвратимое и непреклонное. Каждый человек на планете... О, простите, за исключением незначительных групп, не прошедших вакцинацию в силу различных непреодолимых причин. Да, я помню о их существовании, господин представитель. Но при всем моем уважении, права вето они лишены. Да, я учту это в своем выступлении, не беспокойтесь. Итак... Надеялись сбить меня с волны? Шучу, шучу.

Вспомните, как обстоит дело с идентификацией личности в настоящее время. Из рук вон плохо. При современном развитии технологий репродуцирования тканей полагаться на отпечатки пальцев, сетчатку глаза или анализ внутренних жидкостей довольно неблагоразумно. Не говоря уже об изображении в документах. Стоит слегка изменить прическу, даже не цвет волос, и любой человек, а особенно женщина преображается до неузнаваемости. Отсюда и возникают ограничения, которые не устраивают прежде всего активных, творческих членов общества.

Подумайте, насколько упростится ситуация, если будет введена система идентификации по биомагнитной матрице, в просторечии именуемой 'Молли'. Исчезнет проблема визуального наблюдения — на тех объектах и в тех местах, где оно жизненно необходимо. Никто не станет воровать чужие удостоверения личности, потому что они попросту перестанут существовать. А наши прекрасные дамы получат возможность меняться так, как того пожелают, хоть ежечасно!

Да, я отдаю себе отчет в том, что и у этой технологии могут возникнуть проблемы в применении. Но как уверяют эксперты... Страницы с двухсотой по двести семидесятую, взгляните, пожалуйста. Риск минимален. Особенно в сравнении с традиционными способами.

Что вы говорите? Наступает эпоха тотальной слежки? Отнюдь. Экранировать сигнал магнитного радара не так уж и сложно. И разумеется, в ваше личное пространство никто не станет вторгаться. Но общественные места должны быть открыты для всех и потому безопасны, а общественные службы смогут избавиться от многих бюрократических операций в своей деятельности.

К тому же, господа... Время перемен и в самом деле пришло. Мир не спрашивал нашего мнения. И судя по всему, никогда не станет спрашивать. Может быть потому, что мы слишком редко приходим к единогласию в таких важных вопросах?

(Из стенограммы выступления на заседании Конгресса ООН сэра Кеннета Фицпатрика, председателя комиссии по правам человека)

* * *

— Охрана!

Я не ошибся. Покушение состоялось. Не угадал только, с какой стороны последует удар. Мне почему-то думалось, что семья воспользуется 'домашними' средствами, а вместо того специалиста пригласили со стороны.

— Охрана!

Нет, так они шаги точно не ускорят.

— На помощь!

Кто смог бы заподозрить убийцу в этом тщедушном создании? А кстати... Где оно?

Кусты на месте. Примятая трава перед ними — тоже. Но мутный силуэт исчез, как будто его и не существовало. Надо было срываться с места сразу же, как мир прекратил мерцать, тогда у меня оставался бы приличный шанс догнать злоумы...

И я бы бросился за ним? Рисковал бы жизнью, которую сейчас сохранил только каким-то чудом?

— Да хоть кто-нибудь меня слышит?!

Плечу заметно полегчало: должно быть, Хэнк смог восстановить равновесие без поддержки. Или...

— Эй!

Нет, колени все-таки подкосились. Осел вниз. Наверное, основной удар пришелся на моего друга, и получается, что он закрыл меня собой. Защитил от... А что это вообще было?

— Ты ранен?

Его ладони зарыты в траву. Свет здесь плохой, не то что вблизи главных аллей, но даже в рассеянных сумерках заметны свежие пятна на прежде безукоризненной белой рубашке. Темные.

Неужели кровь?!

Нет. Пальцы чувствуют влагу, но больше похоже на пот или что-то в этом роде. Вот только разве кто-то потеет жидкостью цвета карамели?

— Хэнк, я должен знать, что с...

— Кто здесь кричал?

Ага, вот и охрана. Как всегда, запоздавшая к раздаче.

— Я кричал. Вы хорошо следите за периметром?

— Сеньор?

Конечно, кому же понравится, когда сомневаются в его профессиональной пригодности? Теперь этот парень запишет меня в личные враги. На крайний случай, в недруги. Но мне все равно, что вдруг подумает какой-то цепной пес.

— Девица. Невысокая, щуплая. Одета, как побирушка. Она не могла просто так выйти за ворота. Возможно, вовсе не выходила с территории.

— И что же с ней не так?

Ну ты еще скрести руки на груди! Не слишком ли много важности для человека в униформе?

— Она только что совершила покушение.

На меня смотрят безразлично и одновременно торжествующе, а потом медленно, смакуя каждое слово, спрашивают:

— И на кого же, сеньор?

Что он себе позволяет? Пользуется тем, что рядом больше никого нет? Зря. Отсутствие свидетелей не помешает мне добиться любого дисциплинарного взыскания. Вплоть до увольнения. Достаточно будет одного только слова. Но раз уж сейчас перевес сил не в мою пользу... Продолжим бессмысленные переговоры. В ожидании лучшего.

— На меня и моего друга.

— Сдается мне, на вас обоих покушалась вовсе не девица, а лишняя пара бокалов. И ваш приятель, в отличии от вас, не пытается это скрывать.

— Ему нужен врач. Срочно!

— Ну да, ну да...

Плюнуть и отправиться на поиски самому? Нет. Хэнка нельзя оставлять вместе с...

— Что тут стряслось?

Ну наконец-то!

— Петер, где тебя носило так долго?

Меланхоличная незыблемость черт сменилась ничуть не более подвижной, но явной угрозой. Не значит ли это, что мое первое предположение насчет исполнителя тоже недалеко ушло от истины? И сейчас, когда он увидел, что попытка не удалась, можно предположить...