Начало любого пути переполняло восторгом нетерпения, а сегодня они плыли в Боктерсу!
Серегил накрыл одетую в перчатку ладонь Алека своей рукою и склонился к нему.
— Ты задумчив, тебя что-то тревожит?
— Да нет. Просто беспокоюсь, как бы поскорее...
— Нет, молчи! — Серегил в притворном ужасе распахивая свои серые глаза. — Ещё накличешь на нас беду.
Алек усмехнулся.
— Ладно. Надеюсь, Астеллус будет благосклонен к этому путешествию. Так лучше?
— Я бы не стал искушать судьбу.
— Ты же не веришь в судьбу.
Серегил в задумчивости уставился на стайку краснокрылых крачек, вьющихся впереди.
— Возможно теперь я начинаю думать иначе. Я очень много размышлял над тем, что произошло в Пленимаре.
— С этим покончено, тали, — тихо сказал Алек, взяв руку Серегила и поднеся её к губам — весьма смелый жест для северянина, особенно здесь, на палубе, где каждый мог их видеть.
— Я не о рабстве и унижениях, Алек. Прежде всего о том, как мы вообще там очутились. О человеке, с которым я был знаком пять десятков лет тому назад и который изменил весь ход моей жизни.... А там, в доме Ихакобина, Илар оказывается в самом центре паутины, в котороую мы угодили.
Он снял с плеча Алека длинный волос Себранна.
— И опять этот сукин сын резко меняет мою судьбы, не находишь?
Он отдал волосок ветру.
— И твою тоже.
— Я тоже много думал про Илара. Когда ты впервые упомянул о нём, ты поклялся, что убьёшь его при первой же встрече. А в итоге ты вместо этого его пожалел.
Серегил опёрся локтями о борт и тяжко вздохнул.
— Всё ещё ревнуешь? Уж не считаешь ли ты меня слабаком оттого, что я его спас?
— Слабаком? Ну нет, ты проявил милосердие. Знаю, тали, я тогда был ужасно зол, но, оглядывясь назад, могу сказать, что я рад.
Серегил скептически поднял бровь.
— Так значит, ты больше уже не ревнуешь?
Теперь настал черед Алека уставиться на волны.
— К этому жалкому евнуху? К чему там ревновать?
— Помнится, ещё совсем недавно ты не был так философски настроен.
— Естественно, когда застал его пристающим к тебе с поцелуями возле ручья. Он предал меня точно так же, как и тебя. И это после того, как заставил меня довериться ему, пока я находился в доме Ихакобина.
— Но это всё было до того, как ты узнал правду. Что ты думал о нём, пока считал его "Кениром"?
Алек отвёл взгляд, вдруг почувствовав себя неловко. Если быть честным до конца, следовало признать, что тот ему нравился. Но только лишь потому, что Илар был добр к нему... казался единственным другом в том доме.
— И всё равно, он всё время лгал, — ответил Алек, упрямо отбрасывая ненужные мысли. — Как считаешь, он ещё жив?
— Всё может быть.
— А может быть он умер, вместе с Ихакобином и остальными, от песни Себранна. Он не мог далеко убежать.
Серегил задумчиво глянул вниз на Себранна.
— Быть может. Мы пока ещё не знаем какова сила воздействия Себранна. Как бы ни было, сомневаюсь, что мы снова увидим Илара. Да и шут бы с ним, тали.
Алек повернулся и глянул на берега.
Туман рассеивался и уже можно было рассмотреть линию зубчатых заснеженных горных вершин. Ашекские горы протянулись с севера вдоль всего Ауренена, опоясав тёмно-синее Осиатское море наподобие гигантского ожерелья.
Боктерса, фей'таст зеленых долин и пресных ручьёв, находилась далеко в горах, на западе. Сен'гаи Адзриэли и Мидри, длинные концы которых развевал сейчас ветер, были того же ярко-зелёного цвета.
— Итак, которая по счёту попытка? — Микам присоединился к ним, оказавшись возле борта.
— Третья, — отозвался Алек.
Микам усмехнулся:
— Три — счастливое число. Однако не помешало бы подстраховаться. Кинуть Астеллусу монетку через правое плечо, чтобы вернее достичь цели.
Алек выудил из своего кошелька сестерций и немного подержал его на ладони, любуясь игрой четкого рисунка в лучах солнца. Полумесяц с пятью исходящими лучами качал в колыбели пламя: Луна и огонь, Иллиор и Сакор, покровители Скалы и королевской семьи. Впервые он увидел такую вскоре после встречи с Серегилом и тот научил его одному фокусу.
Загадочно улыбнувшись, Алек вдруг ловко спрятал монетку, заставив её исчезнуть меж пальцами, а затем вытряхнул из руква, проведя по нему рукой.
Микам рассмеялся.
— Не удивительно, что тебе нет равных за игровым столом.
Алек кинул монетку через плечо и она шлёпнулась в воду.
Серегил достал из кошелька маленькое совиное пёрышко и пустил его по ветру.
— Удачи во тьме.
— И при свете дня, — тихо отозвался Алек.
Старый Моряк в этот раз был явно на их стороне. Они миновали несколько небольших штормов, и пару раз их осыпало внезапным градом, но ветер всё же всегда оставался попутным. Алеку нравились штормы, порывистый ветер, корабельная качка. Всё это было захватывающе. Но даже в ясные дни Осиат оставался слишком суровым и каждый вечер они были вынуждены подплывать поближе к берегу. Пока судно стояло на якоре Алек, Микам, и Серегил пели для корабельной команды или слушали чьи-нибудь небылицы и рассказы о давних несчастьях. Они коротали время за картами, играли в кости или бакши, и деньги так и курсировали между путешественниками и моряками. Серегилу особенно везло и однажды ночью он едва избежал кулаков, когда кто-то из матросов обвинил его в шулерстве, и когда — в кои-то веки — он, как раз не мухлевал.
В иные ночи в тиши их каюты мысли Серегила обращались к дому, и он рассказывал о старинных приятелях, в том числе о друге детства Ките'и'Бранине. Алек познакомился с Китой в Сарикали и тот весьма понравился ему, особенно когда Алек прекратил переживать по поводу того, не были ли они с Серегилом больше, чем друзьями. Серегил называл Киту не иначе, как "братец", но это было вполне распространено внутри клана, особенно среди равных по социальному статусу. Иногда казалось, что все обращаются друг к другу или "кузен", или "тётя", "дядя","брат", "сестра". И порой было невозможно определить, следует ли понимать это буквально.
Серегил мягко рассмеялся.
— Интересно, что скажет по поводу тебя мой дядя Акайен?
— Надеюсь, одобрит, — Алек шутил только наполовину.
Акайен был одним из немногих членов семьи Серегила, о которых тот позволял себе упоминать в те первые годы, когда они были вместе. Тот самый дядя, по профессии оружейник, который был ещё и контрабандистом. Согласно Аурененскому Эдикту об отделении Виресса являлась единственным легальным портом для торговли с Тремя государствами. Однако это не остановило нелегальной торговли, и Акайен приобщил к этому своего юного племянника. Серегил поведал Алеку истории, как они плавали под тёмной Луной предателя, ради встречи и торговли со скаланскими судами. Нежность в его голосе заставляла Алека подумать, что этот Акайен'и' Солун должно быть совсем другой человек, чем его брат, отец Серегила. Именно тогда Серегил впервые познакомился с чужаками— тирфейе и познал нечто из совсем другого мира. Серегил ещё смеялся, что столь раннее вступление на преступный путь закалило его характер.
— Он одобрит, тали. В этом я даже не сомневаюсь,— заверил Серегил. — А вот мои остальные сёстры. Тут я ничего не могу обещать.
Себранн, как всегда, настойчиво держался поближе к Алеку. И так как Алек не мог всё время оставаться взаперти в своей каюте, тот момент, когда члены экипажа сумели таки заглянуть под объёмистый плащ и низко надвинутый капюшон не заставил себя долго ждать. Даже Серегилу не удалось придумать правдоподобного объяснения серебристому цвету глаз Себранна, и в сторону рекаро было кинуто множество отвращающих беду знаков.
Однажды Алек оказался один на один с Адзриель, когда они оба стояли у борта и наблюдали за игрой дельфинов, плывущих впереди корабля. Он заметил, что она продолжает сторониться Себранна.
— Если Вы так боитесь Себранна, зачем позволили ему ехать в Боктерсу? — не выдержав, он задал вопрос.
Адзриель на мгновение онемела. Алек всегда поражался, насколько сильно она напоминала своего брата: и то как она смотрела, и как бывала нема, как рыба в соответствующем настроении.
Когда она наконец заговорила, ее голос был лишён своей обычной теплоты.
— Как я уже сказала в Гедре, наш клан несёт ответственность за него . И если вы не можете уничтожить эту опасную тварь, лучше держать под контролем его местонахождение.
"Тварь". Это слово резануло по сердцу.
— Дракон, и всё же не дракон. Его внешность настолько обманчива. Вам лучше моего известно, сколь он опасен.
— Так значит, вы собираетесь навсегда запереть его где-нибудь? Вам придётся заточить и меня вместе с ним.
— Нет, конечно же нет. — Она взяла его руку в свои ладони. — Маленький братец, я ни за что в жизни не стала бы делать плохо вам, или тому, кто вам дорог. Я очень сильно надеюсь, что мы сумеем найти способ, чтобы ваш малыш смог жить, не причиняя никому вреда и сам оставаться в безопасности. И при этом настолько свободным, насколько это возможно.
Она подняла руку Алека повыше и посмотрела на многочисленные следы от уколов на кончиках его пальцев.
— Готов ли ты провести вот так всю оставшуюся жизнь? И что за найтраннер, с ребенком за спиною?
— Мне не хочется думать об этом, но....
— Но у тебя и моего брата должна быть личная жизнь, — закончила она с мягкой улыбкой. — Обещаю, я применю все свои власть и влияние, чтобы найти какое-то решение этому. Ты уверен, что он не может пить кровь другого `фейе? Ему же так мало надо.
— Серегил пытался, но Себранн выплюнул.
— Тогда следует поискать что-то другое.
Тени уходящего дня протянулись по воде им навстречу, когда они входили в бухту Полумесяца. Её окружил густой сосновый лес, раскинувшийся до самого подножия далёких гор.
Где-то там, за горами, — подумал Алек ,— находится родина Серегила.
— А, так вот где ты с дядюшкой проворачивал свои делишки? — сказал Микам, стоявший на палубе рядом с ними.
— Да, — пробормотал Серегил. — И тут всё так же, как в былые времена, не считая этого дневного света.
Разглядывая покрытые зеленью горы, Алек снова припомнил навязчивый мотив песенки изгнанника, которую напевал Серегил, и сам начал насвистывать её мелодию. Серегил криво усмехнулся ему, а затем вдруг запел во весь голос.
На сей раз то была песня любви, полная тепла и радости.
У любви моей зеленый покров,
Повенчана она Луной
Опоясана цепями из плавного серебра,
А в зеркалах отражается небо.
О, как бы побродить по этому зеленому плащу,
При свете венценосной луны!
Напьюсь ли я текущего серебра,
Увижу ли зеркала небес?
Когда он закончил, Алек увидел, как обе — и Адзриель и Мидри — быстро промокнули глаза.
Глава 6. Нежданный гость
УЛАН-И-САТХИЛ, кирнари Вирессы, работал в своём кабинете, когда его родственник Элизир-и-Макили вошёл к нему и осторожно прикрыл дверь. Элизир даже не снял ещё своих покрытых солью плаща и башмаков, а его красно-синий сенг'гаи слегка сбился набок.
— А, вернулся, — сказал Улан откладывая перо в сторонку, рядышком с валяющимся на столе смятым носовым платком и протянул для приветствия руку.
— Боюсь, я послал тебя на заведомо провальное дельце. Твоя жертва объявилась в Гедре неделю тому назад.
Вовсе не было нужды сообщать кому бы то ни было, что он послал ещё один отряд высокооплачиваемых пленимарских наёмников сразу вслед за первым — и что на поверку оказалось такой же безуспешной затеей.
— Рад слышать это, дядя! Я-то считал, что подвёл Вас, — ответил ему молодой человек. — Хотя, кое-кого я вам всё-таки привёз. Благодаря Сорану-и-Брителу и его магическому видению я отыскал в захолустье к востоку от Риги Илара-и-Сонтира из клана Чиптаулос. Правда, он был едва жив и совершенно безумен. Всю поездку просидел, забившись в угол каюты и никого не подпуская к себе. Однако мне удалось кое-что выудить из него, так что есть основания полагать, что ему что-то известно про исчезновение Ихакобина.
— Отлично, племянничек! Давай-ка его сюда.
Конечно, Улан с гораздо большим удовольствием получил бы рекаро, но и это было лучше, чем ничего.
Элизир вернулся вместе с худым, сгорбленным человеком, закутанным в плотный плащ грубой шерсти и с капюшоном, надвинутым чуть ли не до самого подбородка. Тот вошёл и замер возле двери, немилосердно дрожа. До Улана донесся запах его немытого тела и звук затрудненного дыхания. Кирнари поднялся, стараясь по привычке не замечать боли в суставах и груди, и направился к нему.
Илар так плотно закутался в фалды плаща, что Улан мог пересчитать сквозь ткань костяшки его пальцев.
Улан ласково ухватил его под локоть и подвел к креслу.
— Приветствую тебя, Илар-и-Сонтир. Проходи, грейся. Элизир, он ел что-нибудь?
— Чуть-чуть хлеба и каши пока мы ехали. Коку показалось, это — все, что он может проглотить без ущерба для себя, в его-то состоянии, да и с тем были проблемы. Юнге то и дело приходилось прибираться за ним.
— Спустись вниз и попроси у Морейи немного бульона.
Улан ласково глянул на дрожащего Илара. Капюшон его теперь был слегка приподнят, позволяя увидеть облупившийся красный нос и подбородок, и прикушенную нижнюю губу.
— Теперь, когда ты здесь, всё будет хорошо. Поверь мне, тут ты в абсолютной безопасности, друг мой.
Одна из худых дрожащих рук появилась из-под плаща и Илар, откинув назад капюшон, позволил Улану увидеть и глаза, с темными кругами под ними. На шее плащ не был завязан и Улан разглядел светлую кольцеобразную полоску кожи на его горле, там, где так много лет находился металлический ошейник.
Улан отлично помнил Илара ещё с того летнего сбора в лагере много лет тому назад, и потом часто видел его, навещая Ихакобина. То, насколько он изменился сейчас, просто шокировало. И больше всего, конечно, — этот налёт безумия в обведенных тенями глазах, да и перенесенные недавно невзгоды наложили свой явственный отпечаток. И все же, несмотря ни на что, в нём ещё сохранились остатки былой красоты.
Улан подошёл к буфету и плеснул в чашку воды из кувшина, затем добавил туда немного бренди. Однако когда он попытался дать это Илару, тот с очевидным ужасом уставился на чашку и дрожащим голосом спросил:
— А вторую мне не дадут?
— Вторую? Зачем?
— Дваи шоло. Должно быть обязательно две! Так не честно!
По ауренфейским законам наказание преступника завершалось заключением в небольшую каморку, и тому полагались две чаши с едой или напитком — одна отравленная, вторая нет. Если заключенному везло и он умудрялся выжить год и один день, его отпускли на свободу. Очень мало, кто сумел продержаться так долго.
— Это не яд, мой дорогой друг. Тебе совершенно нечего опасаться. По отношению к Вирессе ты всё делал верно, так что здесь тебе рады, как я уже сказал. Прошу тебя, попытайся выпить хотя бы немного. Это тебя успокоит.
Илар вцепился в чашку обеими руками, и его капюшон упал. Темные волосы были покрыты пылью, полны набившихся в них веток, и свисали клочьями с его головы. Он осторожно отпил немного, а затем сделал большой глоток. Вода побежала по его подбородку, оставляя тёмные пятна на его тунике под плащём. Кажется, это было его единственной одеждой, помимо пары обуви, да и та уже расползалась по швам. Покончив с питьем, он вернул чашку Улану и поглубже забрался в кресло, съёжился.
