Эрвин фон Эльке. Книга I. Осень Аллюстрии

Проснулась любимая фрейлина гроссгерцогини совершенно усталой и разбитой, словно и не спала в эту ночь вовсе. К своей госпоже она шла, как на эшафот, слушая ее обычную пустую болтовню, с трудом скрывала свое раздражение, а за завтраком не смогла съесть ни крошки. Тяжелое, давящее беспокойство не давало ей сосредоточиться ни на одной мысли, ни на одном разговоре. Все, что удавалось Мафальде — это делать вид, что у нее все хорошо, и поддакивать обращающимся к ней собеседникам. Но даже для этого ей с каждой минутой требовалось все больше усилий. А ведь притворяться спокойной фон Шиф научилась еще в юности и с тех пор долгие годы совершенствовала это мастерство!

Фрейлина прислушивалась к себе, пытаясь понять, что привело ее в такое волнение, но все ее усилия были тщетными. Причина была не в сбежавшем на войну юном фон Айсе. Несмотря на то, что Мафальда относилась к нему с симпатией и ей было бы жаль, если бы он погиб, для нее он все-таки был чужим человеком и сходить с ума от страха за его жизнь она бы не стала. Но причина не могла быть и в брате — ведь Эрвин уже давно был там, среди пуль и снарядов, и раньше Мафальда, хоть и переживала из-за него, никогда не теряла головы. И никаких новых известий о брате она не получала с тех пор, как узнала о поражении его войска...

"Старею я, что ли? — пыталась шутить про себя Мафальда в надежде, что хотя бы это поможет ей успокоиться. — Раньше ни от каких дурных предчувствий не страдала, пока не знала точно, что с кем-нибудь из наших родных случились неприятности. И что дальше с тобой, душечка, будет — дурные сны, истерики, обмороки на ровном месте, как у нашей обожаемой госпожи Эвелины?" Эта мысль немного развеселила камер-фрейлину, и на ее лице появилась легкая улыбка, которую рассказывавший ей что-то сосед по столу — еще один молоденький паж — с радостью принял на свой счет. Но потом обитатели замка встали из-за стола и разошлись по своим комнатам, и Мафальда, снова оставшаяся наедине со своими мыслями, почувствовала, что опять погружается во все возрастающее беспокойство.

За окном шел мелкий противный дождь, а это значило, что Эвелина проведет весь день в замке, и Мафальде придется из кожи вон лезть, чтобы придумывать для нее разные развлечения. "Ну, ничего, одна я мучиться не буду, уговорю ее сиятельство позвать и других фрейлин!" — злорадно решила Мафальда, отправляясь к госпоже. А потом ее мысли снова вернулись к Эрвину. Что, если предчувствия не врут? Что, если раньше она была слишком черствой, и поэтому не придавала им такого значения, а теперь просто научилась слышать свое чутье? Или раньше ее предчувствия не были такими сильными, потому что Эрвин не бывал в такой большой опасности, как сейчас?

Герцогиню Эвелину Мафальда застала тоже испуганной и страшно расстроенной.

— Ты представляешь?!! Франц! Этот мальчишка!!! — принялась сбивчиво рассказывать она своей любимице, картинно заламывая руки. — Он сбежал на войну!

— Что вы говорите, ваше сиятельство?! — в голосе Мафальды прозвучало такое естественное изумление, что она сама почти поверила в то, что ничего не знала о побеге молодого человека.

— После всего, что мы для него сделали! После всех благодеяний, которые мой муж ему оказал!!! — возмущалась герцогиня. — Как он мог так поступить?! Как ему вообще могло прийти такое в голову?!

— А это точно? — теперь Мафальда спрашивала с сомнением и недоверием, жалея, что ее превосходную актерскую игру некому оценить.

— Совершенно точно, он обо всем написал нам с Максимиллианом, и поскольку моего августейшего супруга сейчас нет в замке, письмо передали мне! — казалось, герцогиня вот-вот расплачется. — Ему, видите ли, совестно прятаться в замке, когда все мужчины, способные держать оружие, защищают страну!

Мафальда в ответ лишь развела руками со скорбным выражением лица:

— Что ж делать, молодые юноши — они такие...

Про себя она в тот момент впервые всерьез пожалела, что не родилась мальчиком, как Эрвин. Была бы сейчас в походе рядом с братом — там, где не нужно притворяться и терпеть чужие глупости! Увы, об этом фрейлина могла только мечтать...

Эвелина, тем временем, выкрикнула еще несколько горьких упреков "глупому, бессовестному и неблагодарному" Францу и, схватив с туалетного столика полупрозрачный батистовый носовой платок, принялась промокать сухие глаза. Мафальда поняла, что настал момент для утешения расстроенной герцогини, и не упустила его:

— Не переживайте так, этот мальчишка не стоит ваших слез!

— Да, ты права, — скорбно вздохнула гросс-герцогиня. — Нельзя так переживать из-за неблагодарного мальчишки, но ведь ты же меня знаешь... Знаешь, какая я чувствительная...

— Знаю, но так все-таки нельзя, ваше сиятельство, — понимающе закивала в ответ Мафальда. — Надо вам как-то развеяться, давайте я позову Розалинду и остальных? Давно мы все вместе не собирались...

— И правда, позови наших дам, может, они знают еще какие-нибудь подробности о побеге Франца! — глаза "чувствительной и не жалеющей себя" Эвелины загорелись любопытством, и Мафальда с удовольствием отправилась выполнять ее распоряжение.

Вскоре в покоях гроссгерцогини собрались все ее приближенные, и Мафальда получила возможность немного поразмышлять обо всем, что ее беспокоило, пока Эвелину занимали остальные фрейлины. Большинство из них действительно рассказывали всевозможные подробности о побеге Франца, приукрашивая их на ходу и отстаивая друг перед другом правдивость своих версий. Больше всех, как и следовало ожидать, сочиняла Розалинда. По ее словам, фон Айс покинул замок, потому что пообещал жениться сразу на двух горничных и на одной из помощниц главного повара, после чего испугался скандала. Правда, другие дамы утверждали, что дело совсем не в этом, а в том, что бедный юноша был безответно влюблен и ускакал воевать в надежде героически погибнуть в бою, поскольку иначе излечиться от своей несчастной любви не мог. Разногласия у них начинались только в одном: в том, кто был той роковой женщиной, из-за которой Франц захотел умереть. Одни приписывали эту роль кому-нибудь из известных знатных дам, хотя Мафальда сильно подозревала, что с половиной из них он вообще никогда не встречался, другие — все тем же горничным и прочим служанкам, третьи — крестьянским девушкам из ближайшей деревни.

Мафальда слушала их болтовню краем уха и поначалу надеялась, что хоть кто-нибудь из ее товарок назовет истинную причину, по которой молодой человек отправился воевать. Но то, что он просто захотел быть полезным своей стране, ни одной из женщин так и не пришло в голову. Впрочем, госпожу фон Шиф это не слишком сильно удивило.

Сплетни о Франце плавно перешли в пересказ не менее пикантных историй о других пажах и господах, которых фрейлины знали великое множество. Большинство из этих историй Мафальда слышала, а о некоторых из них ей даже было доподлинно известно, как все обстояло на самом деле, но о некоторых любовных авантюрах она слышала впервые и постаралась запомнить их во всех подробностях. Это помогло ей немного развеяться и даже развеселиться, но все же полностью гнетущее настроение госпожи фон Шиф не прошло. Мысли ее все чаще возвращались то к брату, то к маленькому сыну, и безотчетное волнение за них обоих усиливалось с каждым часом. Ей надо было увидеть их, надо было убедиться, что с ними все хорошо. Но если встретиться с Эрвином фрейлина не смогла бы при всем желании, то навестить сына ей было не так уж трудно: единственным препятствием для этого была ее капризная госпожа.

Подошло время обеда. Эвелина выпроводила остальных фрейлин и собралась переодеваться, и измучившаяся дурными предчувствиями Мафальда заговорила с ней со смиренным и даже слегка виноватым видом:

— Ваше сиятельство, простите, могу я обратиться к вам с просьбой?

— Дорогая моя, для тебя — все, что угодно! — после трех часов сплетен герцогиня пребывала в превосходном настроении.

— Я хотела бы съездить на несколько дней в имение моего бедного покойного мужа, — сказала Мафальда. — Очень уж давно я там не была, а оставлять моего управляющего без присмотра — дело рискованное... Да и сына я долго не видела...

— Да, понимаю, — без особой радости отозвалась Эвелина, и ее губы недовольно скривились. Отпускать от себя Мафальду ей не хотелось, и она уже жалела, что так легкомысленно пообещала выполнить любое ее желание.

— Благодарю вас от всей души, госпожа! — с жаром воскликнула фрейлина, отрезая герцогине все пути к отступлению. — Я знала, что вы не будете против!

— Да, конечно же... — сникла Эвелина и от огорчения даже сама застегнула одну из поддерживающих ее платье булавок. — Но, надеюсь, ты ненадолго меня покинешь?

— Всего на несколько дней, клянусь вам! — убедительно заверила ее Мафальда.

"Два дня на дорогу туда, два дня — обратно и хотя бы неделя в имении! — решила фрейлина про себя. — Одиннадцать дней без Эвелины — что может быть прекраснее на этом свете?.."

Глава VII

— Навались! Поднажмите, черти, еще немного!.. — увязшая в грязи пушка, с громким чавкающим звуком дернулась вперед и измазанные липкой жирной глиной обода колес вышли из ямы, вкатились на накиданные впереди ветки. Эдвин фон Гогенштаузен выпустил спицу и сделал шаг назад и в сторону: дальше его солдаты могли справиться и без помощи своего генерала.

Покуда вытягивали застрявшее орудие, плащ слетел с плеч эрцгерцога, ледяной дождь вымочил его насквозь, и теперь, оглядывающийся по сторонам, поминутно отирающий глаза от небесной влаги, разгоряченный трудом наследник престола парил, словно забытый на огне кофейник. Кто-то из свитских сунулся было к нему с новым плащом — прежний был безнадежно испачкан и годился теперь разве только на то, чтобы скатав, бросить его под колеса очередной конной упряжки, — однако Эдвин с мрачным смешком отмахнулся.

— Поздно, поздно господа, я уже насквозь, — про себя он отметил, что невзирая на то, что тут целый дивизионный генерал августейших кровей вровень с нижними чинами около пушки корячится, большинство господ офицеров запачкали лишь обувь, но никак не перчатки. Действительно помогавшим в возне с орудием выглядел один лишь фон Шиллинг, чей плащ сбился куда-то за спину и на бок, отчего ротмистр также изрядно промок.

— Ваше сиятельство, извольте в карету, в тепло, — подал голос другой адъютант.

— Карету к черту! — зычным голосом отозвался фон Гогенштаузен. — Коня мне! Барон, едемте в авангард, надобно глянуть, отчего задержка там.

Йоахим фон Шиллинг молча склонил голову и, громко чавкая ботфортами по грязи, двинулся к своему жеребцу. Когда коня подвели эрцгерцогу, он был уже в седле и, окончательно избавившись от бесполезного теперь плаща, терпеливо ждал своего командира, не обращая, казалось, ни малейшего внимания на потоки ледяной воды, низвергающиеся с небес.

— Ну вы-то, вы куда разоблачились? — выкрикнул эрцгерцог, трогая коня с места. — Не хватало еще, чтоб вы простыли!

— Как вы изволили метко заметить, господин эрцгерцог, — невозмутимо ответствовал барон, поравнявшись с генералом-наследником, — уже поздно, я тоже промок до нитки.

— Не пытайтесь доказать мне, Йоахим, что саксонцы сделаны из железа. Мне отлично известно, что их черепушки изготавливают из дуба.

— Как будет угодно вашему сиятельству, — фон Шиллинг с легкой улыбкой склонил голову, выражая видимую покорность.

До головы колонны они добрались достаточно быстро, однако выяснить, отчего была заминка не успели — солдаты уже продолжили движение, вытягивая артиллерийские упряжки с раскисшей проселочной дороги на мощеный брусчаткой, по подобию древних карфагенских дорог, тракт. Впрочем, на покрытии сходство заканчивалось — если античные большаки тянулись подобно лучам, прямо, никуда не сворачивая, разрезая, если была в том надобность, неровности местности, поздний аллюстрийский собрат карфагенского шляха петлял между деревьями и холмами, словно змея.

— Да как же так, господа? — донесся до приближавшихся эрцгерцога и барона юный взволнованный голос. — Отчего же вы отступаете?

Обладатель этого голоса, промокший, скорчившийся в седле темноволосый юноша не старше шестнадцати лет, в некогда светлом, а теперь буро-грязном заляпанном плаще поверх партикулярного платья, в шляпе с обвисшими от накопившейся в них влаге полями, видимо, только что появился из-за ближайшего изгиба тракта и теперь не мог поверить своим глазам.

— Что же случилось? — в отчаянии вопрошал он у мрачных, усталых солдат и офицеров. — Что произошло?

— Конфузия. — подал голос фон Шиллинг, решительно обгоняя эрцгерцога. — Полнейшая конфузия, юноша. А что вы, позвольте узнать, здесь делаете?

Тот обернулся на голос, увидал барона, и глаза его вспыхнули огоньками радости и испуга одновременно.

— Господин фон Шиллинг, как я рад вас встретить! — воскликнул он. — Но... как же так, мы что же — разбиты?..

— Если успеем отступить и перегруппироваться, то еще нет, фон Айс, — решительно ответил тот. — Однако вы не ответили мне.

Франц смутился под прямым, испытующе-выжидательным взглядом барона, столь разительно отличавшегося от его же надменно-ленивых взглядов, которыми он щедро одарял всех в Лихтервинде.

— Я... Я решил вступить в армию, господин лейбгвардии-ротмистр, — выдохнул он. — Для чего спешил в бригаду генерала фон Эльке, надеясь, что он не побоится принять меня под свое начало.

Грязный, потерявший где-то головной убор Эдвин, менее чем когда-либо похожий в этот момент на наследника престола, сдавленно хрюкнул.

— Вот только вас ему сейчас не хватало, молодой человек, — резко бросил Йоахим. — Генерал фон Эльке остался прикрывать нашу ретираду во главе остатков своей бригады и двух мушкетерских полков.

— Как видите, ему и впрямь терять нечего, — подал голос эрцгерцог. — Однако, признайтесь, молодой человек умеет выбирать себе покровителей. Во всей нашей армии только два человека способны наплевательски отнестись к непременному неудовольствию со стороны гроссгерцога за то, что дадут этому юноше эполеты.

— Я счел невозможным обращаться к наследнику, к тому же имею честь быть другом госпожи фон Шиф... — молодой человек осекся, признав Эдвина в этом грязном и мокром офицере.

— А вы сильно подросли, Франц, — тепло улыбнулся ему эрцгерцог, но тут же посерьезнел. — Однако барон совершенно прав, кузен остался на верную гибель, и если от его сил спасется хоть треть, я буду почитать это великим чудом. Вам определенно нечего там делать.

— Ваше сиятельство! — вспыхнул фон Айс. — Я... я обещал его сестрице, что попрошусь именно в его бригаду и непременно позабочусь о господине генерале!

Пускай слова эти и были сильным преувеличением с его стороны, однако же сам паж в них, в этот момент, искренне верил. Перспектива оказаться в свите наследника престола Великого Герцогства ему, едва улизнувшему из-под опеки двора, казалась ужасной.