Гонщик

К пансиону я подходил в самом радужном настроении. Его не портили ни гудящие от продолжительной ходьбы ноги, ни надвигающийся неумолимо срок оплаты. Сегодняшние переговоры с Маннером прошли примерно так, как я и ожидал, если не считать удачного фото, которое сегодня ожидается в вечернем выпуске "Ведомостей". В результате я остался почти что без гроша, и через два дня мне придется перейти в разряд бездомных. Вряд ли моей трехрублевки хватит надолго, так что это время следует потратить максимально эффективно, чтобы успеть обеспечить себя если не жильем, то, хотя бы, заработком.

Мне оставалось пройти два-три квартала, но тут какой-то тип, лениво щелкавший семечки возле малозаметного безлюдного проулка, внезапно дернул меня за рукав, да с такой силой, что я потерял равновесие и чуть было не упал. Не давая опомниться, тип втолкнул меня в тот самый проулок. Пока я пытался затормозить, в голове был только один вопрос: Т.Ф. или тот, кто послал стрелка? Если первый, будут бить. Ну, попытаются. Если второй — будут убивать, и это намного хуже.

Утвердившись на ногах, я быстро огляделся. Справа и слева высокие деревянные заборы. Не запрыгнуть, не перескочить. Сзади тот, с семечками. Караулит, чтобы не сбежал и закрывает спиной грядущую драку от любопытных глаз. А передо мной глумливо щерится здоровенный бугай. Ширина его плеч меня впечатлила не меньше, чем выдающиеся формы мадам Грижецкой: как раз от забора до забора, мышь не проскочит. Насчет мыши, пожалуй, преувеличение, но мне даже боком не протиснуться.

— Ну чего, бла-ародный гаспадин, — с ленцой протянул здоровяк, — тут, эта, велено поучить тебя манерам. Чтобы, значица, в другом разе супротив уважаемых людей не тявкал.

И он принялся нарочито медленно закатывать рукава рубахи.

Драться я умею. Детство и юность прошли в не самых благополучных кварталах, вот и пришлось научиться. И не благородному английскому боксу, а жестокой уличной драке, с ее подлыми приемчиками. Отец, бывало, рассказывал о своей молодости. Там у них среди пацанов было некое подобие кодекса чести: дрались до первой крови, равным числом бойцов, без кастетов и заточек, не били ниже пояса... У нас было намного суровее. Зачастую случалось и так, что реально жизнь на кону стояла. Как, спрашивается, по-честному отбиться от банды отмороженных торчков? Да они и боль не всегда чувствуют. Впрочем, сейчас положение у меня не лучше. В прямой схватке мне этого бычка не одолеть, а за спиной еще один, и на что он способен — неизвестно. Так что следующий взгляд я бросил под ноги в поисках средств, могущих стать оружием. Рывком присел, зажал в правой руке небольшой — не больше кастета — камушек, а левой скребанул по земле, загребая в горсть размолотую до состояния пыли землю.

Не вставая, я швырнул бугаю в рябую щербатую харю горсть земли и тут же, не дожидаясь результата, подался вперед и пробил ему правой в область мотни. Вложил в удар и силу руки, и вес тела, и, распрямляясь, ногами скорости добавил. Попал удачно. Морда "учителя манер" сморщилась, из глумливой превратившись в физиономию обиженного ребенка.

Позади послышался легкий шорох — наверняка помощник спешит на помощь. Я выпрямился, одновременно разворачиваясь навстречу новому врагу и отклоняясь вбок, к забору. Мимо с легким свистом мелькнула цепочка с гирькой на конце. Не сдвинься я в бок — запросто могла и темечко проломить. А так — попала в лоб здоровяку, который как раз, выпучив глаза и зажав руками причинное место, с сипением рухнул на колени. Попала и отскочила. "Броневой" — подумал я.

В умелых руках такая гирька — страшное и жестокое оружие. У меня же — только камешек. Я махнул рукой, имитируя бросок, и гопник, неожиданно для меня, повелся на эту примитивную уловку: отпрянул в сторону и даже чуть прикрыл глаза. А я тут же швырнул свой снаряд в лоб любителю подсолнечника. И опять мне повезло: брошенный почти в упор камень попал прямо по центру, на полпальца выше третьего глаза. Бандюган закатил глаза и принялся оседать на землю.

За спиной громыхнуло, я обернулся. Туша педагога-любителя рухнула-таки на землю, напрочь перекрыв проход, зато открывая вид на второй конец проулка. И там, в этом конце, стоял, перегораживая выход, грузовой мобиль. Наверняка на нем гопники и приехали за мной. Но, все-таки, кто их послал? Допрашивать их в городе, среди бела дня, не вариант. Да и не станут они ничего говорить. Шуметь примутся, на шум полиция прибежит, а там уже они начнут обвинять меня во всех смертных грехах, себя же выставлять непорочными ангелочками. Это надо везти их в подготовленное место, да спрашивать серьезно, с применением кузнечного инвентаря — клещей там, кочерги, утюга и прочих аксессуаров. Но у меня, как назло, нет ни подвала, ни даже кочерги, так что придется ограничиться экспресс-обыском.

В карманах пошедших по шерсть нашлись неплохой выкидной нож, газетный кулек с семечками, кисет с махоркой, коробок серных спичек и четыре десятирублевых ассигнации на двоих. Ну как не постричь таких баранов? Деньги я прибрал в кошелек, спички сунул в карман, нож, по размышлению, перекинул через один забор, а цепочку с гирькой, сняв с запястья гопника, через другой. Махорка и семечки мне были ни к чему, поэтому решил их оставить: пусть люди, как в себя придут, хоть чем-то утешатся. Покончив с экспроприацией экспроприаторов, я зашагал к мобилю. Возможно, в нем найдется что-нибудь полезное. Или, по крайней мере, интересное.

Надеялся я напрасно: ни в кузове, ни в кабине не было ровным счетом ничего. По крайней мере, ничего не было видно. Я вздохнул, оглядел свой костюм, поправил ворот сорочки, отряхнул полы сюртука и пошел к пансиону. Как бы там ни было, а к обеду лучше не опаздывать. Мадам Грижецкая ждать не будет.

На повороте я оглянулся. На заднем борту мобиля было старательно выведено: "Успех". И ниже добавлено: "Товарищество на паях".

* * *

Увидев надпись, я выдохнул с облегчением: все же, это Т.Ф. Маннер послал своих мордоворотов. Правда, я ждал, что посыл случится не раньше завтрашнего дня, но так тоже неплохо вышло. Хотя, если честно, сегодня мне удалось отбиться по чистой случайности. Не ждали от меня подручники-криворучники такой прыти. Да и уловок таких не ждали. Знать-то наверняка знали, да только мой двойник, судя по всему, был рохлей, мямлей и тюхтей. И сказочным, фантастическим педальным лохом. Как он умудрялся совмещать эти свои удручающие качества с талантом гонщика — загадка.

Уже у самого пансиона меня нагнал крик мальчишки-газетчика:

— "Ведомости"! Покупайте "Ведомости"! Вечерний выпуск! Самые свежие новости!

Две копейки у меня нашлись. Я обменял их на свежую прессу и тут же, у дверей пансиона, развернул газету. Как я и ожидал, на третьей полосе, там, где накануне была статья о гонках, крупными буквами выделялся броский заголовок: "Расплата за жадность". И чуть ниже мусорная корзина с тушкой господина Маннера. Управляющий свирепо сверкал глазами со снимка, растопырив конечности во все стороны. Выглядело все это настолько уморительно, что удержаться от улыбки было решительно невозможно.

В гостиной было оживленно. Все обитатели пансиона расселись на диванах и креслах в ожидании обеда. Один из молодых людей готовился читать вслух ту самую статью. Я остановился на пороге, не торопясь входить и желая вместе со всеми послушать творение журналиста Игнатьева.

"Нашему корреспонденту удалось попасть в контору товарищества "Успех" в тот момент, когда управляющий упомянутым товариществом Т.Ф. Маннер имел разговор с известным гонщиком Владимиром Анатольевичем Стриженовым. Господин Маннер давно известен своей невоздержанностью и склонностью к непристойным выражениям, но в этот раз он превзошел себя. По случайности, дверь кабинета, где проходила беседа, была приоткрыта, и корреспонденту было слышно буквально все, до последнего слова. Вместе с ним свидетелями разговора были полтора десятка служащих товарищества "Успех", пришедших в контору за своим жалованием. Господин Стриженов тоже намеревался получить причитающиеся ему за прошедший месяц средства, но управляющий "Успеха" отказал ему, причес сделал это в крайне грубой форме. Когда гонщик напомнил господину Маннеру о его обязательствах, зафиксированных в контракте, тот пришел в ярость и принялся осыпать своего бывшего сотрудника такой отборной бранью, что употреблять оную постеснялись бы даже портовые грузчики. Когда же господин Стриженов пригрозил судебным разбирательством, то господин Маннер настолько рассвирепел, что напал на Владимира Антоновича со спины и попытался ударить его мраморным пресс-папье. Если бы ему это удалось, то господин Стриженов наверняка получил бы тяжелую травму. В ответ, защищаясь, Стриженов оттолкнул своего бывшего начальника. И тут произошло совершенно невероятное событие: господин Маннер потерял равновесие и, падая, рухнул всем весом в корзину для бумаг, где и застрял, оскорбляя слух всех присутствовавших при этом дам и господ самыми отвратительными ругательствами. По счастливой случайности, корреспонденту удалось запечатлеть этот момент, и теперь уважаемые читатели "Ведомостей" могут воочию убедиться, к чему приводит жадность и невоспитанность."

На мой вкус, написано было чрезмерно сухо. Но кто знает — вдруг здесь так принято, и иное посчитают дурным тоном. Так что я воздержался от критики, что вслух, что про себя, и, наконец, вошел, благовоспитанно приветствуя честнУю компанию:

— Добрый день, дамы и господа!

Завидев меня, публика разразилась восторженными возгласами и аплодисментами.

— Браво, Владимир Антонович! — поднялся мне навстречу чтец. — Наконец-то нашелся человек, который не побоялся поставить на место этого наглеца!

— Да-да, — поддержал его другой. — Вам давно следовало это сделать. Удивительно, как вы терпели подобное отношение к себе на протяжении стольких лет!

Я сделал вид, что не в теме:

— Произошло что-то, чего я не знаю?

Одна из дам решила пояснить мне ситуацию:

— Дело в том, Владимир Антонович, что Степан Ерофеевич сейчас читал нам статью в свежем номере "Ведомостей". И там журналист Федор Игнатьев, коего вы вчера представили нам, описал подробности вашего посещения конторы этого грубияна Маннера. Ну а фото, конечно, восхитило и позабавило решительно всех. Даже...

Она понизила голос.

— Даже наше квартирная хозяйка изволила хохотать. Да так, что едва не развалила табурет.

Теперь и я улыбнулся, представив хохочущую мадам Грижецкую посреди груды обломков несчастной мебели.

— Думаю, это было незабываемое зрелище, — ответил я в тон даме и позволил себе подмигнуть ей.

Дама смущенно заулыбалась, зато ее муж тут же нахмурился. Но сказать он ничего не успел, потому что в эту самую минуту часы пробили четыре удара и в комнату величаво вплыла сама домохозяйка. Подойдя к нашему кружку, она повернулась всем корпусом ко мне и, блеснув загадочно глазами, произнесла своим тяжелым контральто:

— Владимир Антонович, вы поступили как настоящий мужчина. Я горжусь вашим поступком и горячо его одобряю.

И, наклонившись поближе, так, что ее выдающийся бюст едва не уперся мне в грудь, добавила театральным шепотом:

— Мужество должно быть вознаграждено. Я понимаю ваше нынешнее положение, и даю вам неделю без требований оплаты, чтобы вы могли приискать себе новое место службы.

В ответ я лишь поклонился и приложился к могучей ручке мадам Грижецкой. Прочие квартиранты благоразумно сделали вид, что ничего лишнего не слышали и не видели. А мадам, уже в полный голос произнесла:

— А теперь, дамы и господа, прошу за стол. Сегодня у Авдотьи получилась замечательная стерляжья уха.

После обеда я поднялся к себе, добыл из секретера папку с документами, вложил в него сегодняшнюю бумагу и еще раз проглядел контракт. Судя по дате, мой предшественник проработал на Маннера пять с половиной лет. Вряд ли он каждый раз выигрывал гонки. Вряд ли он ни разу не косячил, и уж точно у него случались и поломки, и аварии, и всякие прочие неприятности. Но, тем не менее, его не выгоняли. Наверняка Маннер орал на беднягу, уничтожал его морально и продолжал пользоваться парнишкой, который находился у него на положении полураба.

Сорок рублей стоит месячное проживание в бедноватой комнатушке, правда, с хорошим столом. Столько же, как я понимаю, стоит найм двух бандюганов, посланных пересчитать мне ребра. Навряд ли это такая уж большая сумма. А хороший гонщик — товар штучный, дорогой. В прошлой жизни, в своем родном мире, я как сыр в масле катался. А если бы удалось еще и гонку выиграть, мог бы... Многое мог бы себе позволить. Неизвестно, чем Т.Ф. зацепил беднягу, но платил он ему явно самый мизер. По сути, он имел в полном своем распоряжении почти бесплатного гонщика элитного класса. И вот раз — и решил уволить. Причем не только вслух озвучил свое желание, но и оформил его официально. Что же заставило эту толстую сволочь избавиться от столь ценного актива?

Я поднялся из-за стола и в задумчивости прошелся по комнате. Никаких вариантов мне в голову не приходило. Маннер был хамом и мерзавцем, да. Но вот дураком он совершенно точно не являлся. Я плюхнулся на жалобно скрипнувший пружинами диван, потянулся к графину, чтобы налить себе воды, и тут мой взгляд упал на лежавшие на журнальном столике разбитые гогглы. И по спине пополз холодный червячок страха. А что, если тюфяк и разиня Володя Стриженов сумел перейти дорогу кому-то настолько могущественному, что сам великий и ужасный Т.Ф. Маннер сдрейфил и отошел в сторону, едва узнав правду о настоящей причине аварии на этих злополучных гонках?

Глава 6

На завтраке я все еще ощущал себя героем дня. Восхищенные взгляды молодежи, одобрительные взгляды мужчин, поощряющие женщин... Все это было приятно. И я бы совсем растаял, если бы не отравляющие сознание мысли: во что такое умудрился вляпаться мой здешний двойник? Ведь, казалось бы, тишайший парень, от воплей Маннера готов под лавку спрятаться. Ан нет, его пытаются убить, причем тишком. Интересно, а Маннер ли послал тех вчерашних бандитов? Машина — его, люди — тоже его. А приказ мог ведь и не он отдать. А кто? Одно очевидно: этот человек, кто бы он ни был, огласки не желает, действует втихаря и чужими руками.

С этими мыслями я встал из-за стола несколько рассеянный, что было приписано нервному потрясению от вчерашней схватки с матерым сквернословом. Тем не менее, мне удалось подняться к себе без происшествий. Задвижки или какого-либо другого запора на двери в мою комнату не было, так что я просто плотно прикрыл ее. Прежде, чем отправиться смотреть фотоархив господина Игнатьева, надо было выложить вчерашнюю добычу. Те сорок рублей, что я поимел со вчерашних бандитов в качестве компенсации за испорченное настроение и потраченные нервы до сих пор лежали в кармане сюртука. Брать их с собой мне совсем не хотелось. Кроме того, я еще не решил, стоит ли отдавать эти деньги мадам Грижецкой за месяц пансиона. Может, за ближайшую неделю я найду более интересное вложение своим капиталам.

Ключа от секретера я так и не смог найти. Но замок на дверце был настолько примитивен, что при некоторых навыках ключ был не так и нужен. А у меня после вчерашних похождений появился кривой и ржавый, но вполне привычного для меня вида гвоздь. С помощью этого подручного инструмента я и запер замок, потратив на это не более десяти секунд времени. Конечно, за те дни, что я провел в пансионе, неприятных инцидентов не случалось, но теперь я мог быть уверенным, что без помощи специалиста никто не получит доступа ни к моим деньгам, ни к капиталам, ни к выпивке.