Der Sohn des Regiments (Рейхов сын)

— Укажите ваше место расположения.

— Валендорф.

— Точно Валендорф?

— Точно.

— Совсем точно?

— Совсем точно.

— А не в Герзе?

— Нет. А где это, Герзе?

— Это в Северной Турции. Так вы точно в Валендорфе а не в Герзе?

— Да пошли вы все на х...й! Точно!

Если перевести обмен радиограммами с казенного, на нормальный немецкий язык, то так все, примерно, и было.

Вот, спрашивается, что он мог делать в этом самом Герзе? Он его и на карте-то едва-едва отыскал.

Гудериан устало потер глаза, и глянул на часы. Пора было ехать к русским танкистам с инспекцией — автомобиль уже должны подать.

Окрестности города Мерзифон (Турция)

19 марта 1940 г., 16 часов 54 минуты

— Так, ну и где этот чертов зондерфюрер?!! — если "Быстроходный Гейнц" в далеком Валендорфе был просто очень зол, то майор Шранк уже вплотную приблизился к точке перехода из ярости в неуправляемое бешенство. — Цугфюрер (19) Кнопф, я вас спрашиваю, где вы шлялись?!! Молчать! Боевая тревога была объявлена четверть часа назад! А если бы это был враг, на трофейной технике? Противник в прямой видимости, а переводить с румынского некому!

Понять настроение комбата было можно. С самого утра нервотрепка, тяжелый труд (а работал на укреплениях позиций Макс-Гюнтер наравне со всеми), а тут прибегает юная головная боль, и на скверном немецком докладывает, что к недооборудованным позициям приближается бронетехника. Причем с юга, откуда бронетехнику можно ждать только вражескую.

Короче говоря, когда чудом успевшие убраться поближе к тылам румыны появились в прицелах горных пушек, Шранк едва не отдал приказ открыть огонь.

Дальше, когда машины все же добрались до позиций горных стрелков, было еще веселее. Выскочивший из OA vz.30 молодой мужчина, в форме локотенанта, что-то горячо, импульсивно размахивая руками, попытался объяснить майору, поминутно указывая то назад, на юг, то в сторону, куда двигалась его маленькая колонна. Увы, его пламенная речь оставила ни бельмеса непонимающего по-румынски Шранка абсолютно равнодушной, а вот поведение... Поведение румына майора раздражало, потому когда локотенант, поняв, что его доводы не доходят до холодного немецкого разума, что-то скомандовал своему водителю — ну, что, положим, дураку понятно, — и попытался укрыться в своем бронеавтомобиле, то был схвачен за шкирку старшим по званию, изрядно встряхнут... Вот тут-то нервы майора и не выдержали. Сначала Шранк высказал все что думает своему визави, а потом, когда понял, что тот его понимает с тем же успехом, что и он сам — румына, взревел белугой, требуя переводчика. Ну, накипело на сердце у мужика, чего уж.

— Осмелюсь доложить, герр майор, что и от позиций радистов, где вы приказали мне находится, я этого олуха Царя Небесного отлично слышал. — окрысился Густав Кнопф. — Локотенант Яковина имел вам сообщить, что был в арьергарде, который почти полностью уничтожен массированным авиаударом, что ему, еще одному бронеавтомобилю, бензовозу, и автомобилю, который перевозил противотанковое орудие и его расчет, удалось уцелеть, что Дэскелеску разбит, и локотенант спешит выдвинуться в расположение остатков своей дивизии, чего и вам желает.

Майор отпустил румына, задумчиво поглядел на пушку, потом на бронеавтомобили, и произнес:

— Скажите ему, цугфюрер, что уже никто никуда не едет.

Окрестности города Валендорф, расположение XIX корпуса

19 марта 1940 г., 17 часов 10 минут

Неторопливая езда несколько успокоила Гудериана. Генеральский "Хорьх" вальяжно переваливался с кочки на кочку, двигаясь по изрытой танковыми траками грунтовке и периодически чавкая колесом в очередной луже, за окнами авто проплывали окончательно освободившиеся от снега поля, начавшие зеленеть кусты, армейские палатки и бронетехника. Пейзаж умиротворял, а свежий аромат весны, проникающий в салон через чуть приоткрытое окошко, окончательно выдул из генеральской головы все недовольство. Даже фуражка не помогла.

Гудериан лениво скользил взглядом по окрестностям, когда что-то привлекло его внимание. Пару секунд он соображал, что же именно, а потом коснулся плеча водителя, и указал на группу танков, судя по всему, подвергающихся профилактическому осмотру.

— Заедь-ка туда, Ганс. — негромко приказал генерал.

"Хорьх" подъехал к указанному Гудерианом танку почти бесшумно. Командующий XIX-го корпуса выбрался из салона, закурил, и минут пять наблюдал за двумя советскими и одним немецким танкистом (все трое с боевыми наградами), что-то горячо обсуждающими у открытого моторного отсека Pz-III Ausf. F, и совершенно не обращающих внимание на окружающую действительность.

— А я говорю, это полная ерунда! — категорически заявил на скверном, с сильным славянским акцентом, немецком языке мужчина в форме батальонного комиссара РККА. — У нас этого конструктора лет на пятнадцать в лагеря отправили бы, за вредительство.

— Но ведь создателя Т-35 не отправили! — парировал немец.

— Ты наши линкоры, Андрюша, не трогай! — возмутился русский и предупреждающе помахал перед лицом немца пальцем. — Вон, Максим Александрович, — тут комиссар указал на стоявшего рядом советского капитана, — на нем даже на таран японца ходил, и ничего! Раздавил как консервную банку.

— Кхе-гм. Я вас ни от чего не отвлекаю? — подал голос Гудериан.

Все трое повернулись к нему с явно написанным на лицах намерением немедленно послать куда-то очень далеко и нецензурно, и вытянулись по стойке смирно где стояли.

— Капитан Андреас Бейттель, если не ошибаюсь. — задумчиво произнес генерал танковых войск. — Я вижу, вы уже нашли общий язык с нашими советскими камрадами. Похвально, похвально... Что вы там такое обсуждаете?

Гудериан начал карабкаться на боевую машину, к своим подчиненным, проигнорировав протянутые для вспоможения в этом занятии руки.

— Капитан Хальсен.

— Батальонный комиссар Вилко. — красные командиры козырнули представляясь.

Следующие полчаса Вилко до хрипоты спорил с Гудерианом, доказывая командиру корпуса, что кроме оптики в немецких танках нет ничего хорошего вообще, а Хальсен и Бейттель тихо офигевали от такой непосредственности.

— Это ж не машина, это вредительство! — горячился комиссар, указывая на стоящий рядом Pz-IIF. — Самоходный гроб!

— Можно подумать, что ваши Т-26 или "Кристи", (20) это образец высокотехнологичных боевых машин. — обиделся на критику германской техники бывший генерал-инспектор танковых войск. — Бронированные самовары! А Т-28 — вот это уж воистину гробы.

— Советский Т-28, это крейсер степей, не чета вашим Panzerkampfwagen Neubaufahrzeug, которых Рейх и выпустил-то всего ничего. — экспрессивно ответствовал Вилко. — А БТ-7 и Т-26 броней может и не вышли, хотя БТ-7 то как раз мало чем уступает тем вон братским могилам танкистов, зато вооружены сорокапятимиллиметровками. Не то что убогие "двойки" Вермахта. И это я еще молчу про БТ-7А!

— Вот лучше и помолчите! — взъярился Гудериан. — БТ-7А не танк, а вообще один Бог знает что!

— Бога нет. — машинально буркнул кандидат в члены ВКП(б) Хальсен.

— И наша KwK 30, это лучшая и точнейшая артсистема в своем классе! — не услышал его генерал.

— Так точная-то она точная, только толку от этого? — усмехнулся Вилко. — Попадает, но nifiga не пробивает. — Зато наша как жахнет, так и выноси супостата вперед ногами. И это я уже не говорю про наши КВ и БХ. (21) А у вас что? Вот это вот убожество?

Арсений Тарасович Вилко кивнул в сторону командирского Pz-IVD Бейттеля. "Быстроходный Гейнц" побагровел.

— Танки Pz-V "Donner" в корпус еще не прибыли, потому что ОКХ отчего-то решило в первую очередь прислать на мою голову ваши недотанкетки!

Вот в таком духе комиссар с генералом и беседовали все полчаса. Что по поводу этой беседы командир бригады, комдив Фекленко, впоследствии сказал майору Бохайскому, в батальоне которого служили Вилко и Хальсен, и как эту информацию, творчески дополнив, довел до комиссара сам Егор Михайлович, истории доподлинно неизвестно, но, видимо, печатными там были только междометия и восклицательный знак в конце фразы.

Аахен, штаб XV корпуса

19 марта 1940 г., 19 часов 00 минут

Генерал-майор Эрвин Ойген Йоханнес Роммель устало опустил свою бритую голову на сомкнутые "в замок" ладони. Мозг просто взрывался от вала рапортов, предписаний, инструкций, директив и докладов, который обрушился на него с того самого момента, как Папашу Гота перевели в Турцию. Не то, чтобы недавнему командиру 7-ой танковой дивизии их раньше совсем не поступало, но все же явно не в таком объеме. Дивизионный и корпусной уровень бюрократии, это совсем не одно и то же. Конечно, опыт руководства Терезианской военной академией — старейшим военным учебным заведением в мире, — ставкой Фюрера и, недолгое, 7-ой танковой дивизией, пока помогало справляться, но... не так, чтоб очень. Тем более, что преобразование академии в сержантскую школу, это не то достижение, которым следовало бы гордиться. Товарек, может, и глупо поступил, но не посрамил честь офицера... (22) За что пострадала вся академия.

Приняв дела у нежданно-негаданно получившего генерал-полковничьи погоны Гота, Роммель оказался с головой накрыт девятым валом задач и забот, требующих немедленного, как бы еще даже и не вчера, решения.

Сам генерал-майор никак не мог взять в толк — с чего б это такая милость, на его лысую голову? Конечно, Гитлер ему благоволил, но не до такой же степени, чтобы ставить под большой и жирный вопросительный знак успешность действий целого корпуса в грядущей операции "Гелб". Или до такой?

Факт, впрочем, оставался фактом. Прощаясь, Гот прямо заявил: "Эрвин, не обижайтесь, но будь моя воля — корпус бы достался кому-нибудь другому. Не ваш это пока уровень. Но — это личное решение Гитлера, не мне с ним спорить". Оба генерала, не посвященные в тайну существования пришельца из будущего, не могли и представить, какими красками расписал Карл-Вильгельм Геббельс Эрвина Ойгена Йоханнеса — практически единственного генерала, про которого хоть что-то знал.

Роммель поначалу был несколько уязвлен словами Гота, но последовавшие несколько дней, за которые он осунулся, похудел, а из всех желаний сохранил лишь мечту о крепком и длительном сне, уверили его в правоте генерал-полковника. Не его это уровень, ох не его. Если бы не помощь начальника штаба, полковника Бернуча, он бы не справился.

"Вот так и начинаешь ценить генштабовских", невесело усмехнулся Роммель, и выпрямился. Работы на сегодня было еще много — он не мог себе позволить долгий отдых.

Взяв список со штатами дивизий и бригад генерал-майор нахмурился. "Ну, и куда же мне впихнуть бронированных уродцев майора Касперского?" — подумал он, и нахмурился еще сильнее. 7ТР и TKS Речи Посполитой в штаты укладываться не хотели.

Окрестности города Мерзифон (Турция)

20 марта 1940 г., 10 часов 22 минуты

— Вот, Гейнц, это пистолет-пулемет MP.41. — произнес Бюндель, присаживаясь рядом с Кудриным.

— Угу. — кивнул Генка, зашивая прохудившийся носок прямо на ноге.

На "германизацию" своего имени он не обижался: ну привычнее людям так, чего уж теперь? Колобком не называют, в печку не ставят — уже хорошо. А пистолет-пулемет этот он уже видел, и даже в руках давали подержать. У половины егерей такой был, ну или может быть у трети. У остальных, кроме пулеметчиков и офицеров, были карабины Mauser 98k — эти ему тоже подержать давали, еще в самый первый день после госпиталя.

— Бери. — Курт протянул автомат Гене. — Оберфельдфебель Фишер приказал тебе выдать оружие.

Неслышно проходивший в паре метров за их спинами фон Берне замер, как был, с поднятой для шага ногой, затем медленно опустил ботинок на камень, и повернул голову в сторону Кудрина/Гудериана и оберягера. Лицо герра оберлейтенанта в этот момент выражало крайнюю степень изумления. Лицо Генки — тоже.

— Мне? Оружие?!! Vsamdelischnoe?!! — парень неверящими глазами уставился на Бюнделя.

— Бери. — рассмеялся Курт, и добавил, уже по-русски: — Дают — берьи, бьют — беги, так?

— Ага. — со счастливой физиономией ответил мальчик, и принял пистолет-пулемет обеими руками.

Все так же молчащий фон Берне сделал пару неслышных шагов назад, огляделся и с очень нехорошим выражением лица поманил к себе Фишера, как раз закончившего разнос кого-то из егерей.

— Иголку-то из носка вынь, чучело. — хмыкнул оберягер. — Потом дозашьешь, обувайся. Сейчас обучу тебя сборке и разборке, а там и стрелять пойдем.

— Стрелять?!! — казалось, глаза парня сиять сильнее уже не могут (а где вы видали пацана, который не мечтал бы об оружии, хоть на время — не убить кого-то, а так... из неизжитого еще обществом и цивилизацией инстинкта охотника и воина), однако, поди ж ты. Еще как могут.

— Ну, а для чего еще нужно оружие? Стрелять из него, конечно. — рассудительно ответил Бюндель.

Генка мигом упрятал иголку, воткнув ее за отворот воротника и обмотав остатком нитки, натянул ботинок поверх недоштопанного носка и всем видом изобразил готовность и желание учиться. Оберягер усмехнулся. Оберлейтенант тоже.

— А скажи-ка мне, Ролле, — фон Берне обнял Фишера за плечо с самым заговорщицким видом, и кивнул в сторону Курта и Генки, — что вот это такое есть?

— Это? — Папаша Браунбёрн ожидал неприятностей от своего решения, но не думал, что они наступят так скоро. — Это, герр офицер, старший товарищ обучает младшего устройству и применению пистолета-пулемета Эм-Пэ сорок один.

— Знаешь, мне очень жаль, что мы находимся в мусульманской стране. — как насытившийся тигр промурлыкал оберлейтенант.

— А, осмелюсь спросить, почему? — поинтересовался столь неожиданным поворотом в разговоре Рольф.

— Потому что тогда, — фон Берне не сменил тона, — я бы послал тебя на ближайший рынок за свиной головой. Чтоб ты ей мозги пудрил, а не мне. Скажи-ка мне для начала, друг любезный, кому это пришла в голову такая светлая мысль — дать мальчику оружие? Боевое.

— Ну, мне... герр оберлейтенант. — набычился Фишер. — Не вижу в этом ничего плохого. Не сегодня-завтра здесь будут французы с англичанами, а пареньку, кроме как лопаткой, и отбиваться нечем. Уж коли вы изволили посадить его мне на шею, мой долг вернуть его вам потом в целости и сохранности. Что, в боевых условиях, сделать будет затруднительно, если не вооружить парня. И не обучить использовать оружие, конечно, герр оберлейтенант. Опять же, оформлен он в батальоне как кандидат в егеря.

Фон Берне издал неопределенный смешок.

— Законник... Обербеомтенмайстер бейм райхскригсгерихт (23) Фишер... Он у тебя под весом вооружения и амуниции не загнется, Ролле? Пять килограммов, не считая патронов и запасных обойм же. Ты б ему хоть карабин бы дал что ли, всё на девятьсот грамм легче.