— Вот это дух, — сказал Питер. — Но помнишь, что я говорил о смирении?
— Я буду иметь это в виду.
Она подождала, пока он уйдет, прежде чем отнести вазу со всеми засохшими цветами на кухню, где выбросила цветы в мусорное ведро.
— Верити Оже?
— Да.
— Встаньте, пожалуйста.
Предварительное слушание проходило в зале с высокими сводами в Отделе древностей, который она никогда раньше не посещала, но до которого потребовалась лишь короткая поездка с сопровождением из ее квартиры. По всей комнате были развешаны огромные фотографические фрески, изображающие сцены из жизни Земли, существовавшей до Нанокоста.
— Давайте начнем, — сказала председательствующая, обращаясь к Оже с возвышения, на котором висел флаг Соединенных штатов ближнего зарубежья. — Специальный дисциплинарный комитет пришел к предварительному выводу, что ваши действия в Париже привели к смерти студента Себастьяна Нерваля...
Оже была единственной, кто не повернулся, чтобы посмотреть на мальчика, лежащего в вертикальной кушетке для восстановления, а вокруг его черепа все еще суетился ореол изящных машин, изготовленных слэшерами, подобно множеству сопровождающих его херувимов и серафимов.
— Протестую, — сказал адвокат защиты Оже из Отдела древностей, шурша бумагами на своем столе. — Сегодня в комнате присутствует сам студент.
— К чему вы клоните? — спросила председательствующая.
— Я хочу сказать, что вряд ли можно сказать, что он "умер" в каком-либо значимом смысле.
— Закон не делает различия между постоянной и временной смертью, — ответила председательствующая усталым тоном человека, который уже неоднократно подчеркивал это. — Мальчик выжил только благодаря тому, что под рукой была медицина Политий. Поскольку обычно на это нельзя рассчитывать, это не сыграет смягчающей роли на слушании.
Круглое, похожее на родинку лицо адвоката защиты никоим образом не подчеркивалось круглыми, похожими на родинку очками, которые он предпочитал. — Но простой факт заключается в том, что он не умер.
— Возражение отклоняется, — сказала председательствующая. — И — если позволите, я внесу предложение — вам было бы разумно ознакомиться с основными положениями законодательства Соединенных штатов ближнего зарубежья, прежде чем снова входить в это помещение.
Адвокат порылся в своих бумагах, как будто искал тот полузабытый пункт, который доказал бы его правоту. Оже наблюдала, как бумаги соскользнули со стола ему на колени и рассыпались по полу. Он наклонился вперед, чтобы собрать их, и стукнул очками о край стола.
Председательствующая проигнорировала его, вместо этого повернувшись к женщине, сидевшей справа от Оже. — Кассандра... это имя, под которым вас знают согласно вашим предпочтениям, не так ли?
— Мое любимое имя... — и она открыла рот и издала сложную, жидкую трель, быструю последовательность нот и трелей. Генная инженерия дала всем гражданам Политий звукообразующий орган, созданный по образцу птичьего сиринкса, плюс необходимую нейронную сеть для генерации и декодирования звуков, издаваемых этим органом. Поскольку теперь это стало частью их генома, слэшеры сохранили бы способность к быстрой коммуникации, даже если бы они потерпели еще одно забвение или технологический сбой.
Кассандра печально улыбнулась. — Но я думаю, что пока подойдет "Кассандра".
— Почти наверняка, — сказала председательствующая, повторяя улыбку. — Прежде всего, я хотела бы поблагодарить вас от имени Отдела древностей и более широкого руководства Соединенных штатов за то, что нашли время вернуться в Тэнглвуд, особенно в этих трудных обстоятельствах.
— Это не составит труда, — сказала Кассандра.
Избавленная от какой-либо необходимости маскироваться, женщина теперь безошибочно считалась гражданкой Федерации Политий. Ее основная внешность осталась прежней: маленькая, непритязательная девушка с кособокой челкой темных волос и надутым выражением лица человека, привыкшего к тому, что его отчитывают. Но теперь ее сопровождало бродячее облако автономных машин, их непрерывное движение размывало границы ее тела и разума. Как у всех слэшеров, вокруг нее кишмя кишели бесчисленные толпы невидимо маленьких машин: дальних родственников микроскопических фурий, которые все еще бесновались на поверхности Земли. На ней была простая белая одежда строгого покроя, но сами машины образовывали вокруг нее своего рода подвижную броню, серебристый ореол, который мерцал и искрился по краям. Несомненно, элементы ее окружения уже отделились от основного облака, чтобы улучшить обзор комнаты и ее обитателей. Вполне возможно, что некоторые из этих машин даже проникли в тела присутствующих, подслушивая мысли.
— На данный момент, — сказала председательствующая, — вы единственный полезный свидетель, который у нас есть. Возможно, когда мальчик заново выучит язык...
— Если, — поправила Кассандра. — Ни в коем случае нельзя гарантировать, что наши методы смогут восстановить такого рода жестко запрограммированные нейронные функции.
— Что ж, посмотрим, — сказала председательствующая. — Тем временем у нас есть вы, и у нас есть катушки с пленкой, извлеченные из краулера.
— И показания Верити, — сказала Кассандра, устремив на Оже невыразительный взгляд из своей ауры мерцающих машин. — Это у вас тоже есть.
— Мы знаем. К сожалению, это скорее противоречит вашему собственному мнению.
Девушка моргнула, затем пожала плечами. — Какая жалость.
— Да, — согласилась председательствующая. — Очень даже. Оже утверждает, что место на Елисейских полях, по-видимому, было безопасно для человеческих команд. Разве это не так?
Оже сказала: — Полагаю, вы прочитали мое заявление, ваша честь.
Председательствующая взглянула в свои записи. — Анализ обработанных катушек с пленкой показывает, что раскопанное место не было помечено как безопасное для посетителей-людей.
— Маркировка часто слишком слабая, чтобы ее можно было прочесть, — сказала Оже. — Экскаваторы помечают их краской, потому что транспондеры ненадежны, но и краска тоже долго не держится.
— Записи подтверждают, что помещение никогда не охранялось, — повторила председательствующая.
— Записи часто устаревают.
— Вряд ли это достаточная причина для того, чтобы вести исследования под землей.
— При всем моем уважении, никто нигде не заявлял обратного. Это было осторожное исследование, которое, к сожалению, привело к неприятностям.
— Это не то, что говорит Кассандра.
— Нет? — Оже попыталась что-то прочесть по выражению лица слэшера, но безуспешно. Все еще было трудно мысленно привыкнуть к тому факту, что Кассандра была не девочкой, а взрослой личностью, по крайней мере, такой же умной и амбициозной, как Оже, а возможно, и больше.
— Кассандра говорит, что риски были очевидны с самого начала, — сказала председательствующая, — и что вы приняли обдуманное решение игнорировать их. Записи, сделанные в кабине, — то, что нам удалось из них извлечь, — похоже, подтверждают ее слова. Вы спустились в эту яму, Оже, даже зная, что на вашем попечении двое уязвимых детей.
— Прошу прощения, ваша честь: один ребенок и одно лживое маленькое дерьмо. Мне следовало бы сообщить, что с нами был слэшер. Облака знали, не так ли? Они ее вынюхали.
— Смотрите куда идете, — предупредила председательствующая. — Возможно, это всего лишь предварительное слушание, но я все равно могу обвинить вас в неуважении к суду.
— Продолжайте. Это могло бы сэкономить нам всем немного времени. — Оже наклонилась вперед на трибуне, положив сжатые кулаки на деревянные перила. Какое-то время она действительно пыталась играть так, как предлагал Питер, честно и смиренно. Теперь она могла видеть, как он за узким стеклянным экраном обзорной галереи качает головой и отворачивается от происходящего.
— Я притворюсь — в этом единственном случае — что я этого не слышала, — сказала председательствующая. — Однако могу ли я считать, что вы не изменили свою позицию с момента подачи вашего письменного заявления?
— Вы можете считать это данностью, — ответила Оже.
— Очень хорошо. Через пять дней мы проведем полное дисциплинарное слушание. Вряд ли мне нужно напоминать вам о серьезности этого инцидента, Оже.
— Да, мэм. Вам вряд ли нужно напоминать мне об этом.
Председательствующая стукнула молотком. — Слушание отложено.
Оже сложила письмо для дочери, затем вскрыла пластиковую печать на одном из вложенных цилиндров. Наружу вывалилась и раскрылась бумажная карта. Она опустила письмо в пустой цилиндр, запечатала его, затем набрала код пункта назначения в Тэнглвуде, где жил Питер. Цилиндр унесся прочь, ускоряясь в умопомрачительной сложности пневматической сети. В зависимости от ограничений маршрута, у него были хорошие шансы добраться до Полы в течение нескольких часов. Но когда ты уже опоздала с днем рождения более чем на неделю, предположила Оже, еще несколько часов практически ничего не изменят, даже для девятилетнего ребенка.
Что-то привлекло ее внимание.
Это была карта из вложенного цилиндра. Она расправила его, озадаченная отсутствующей деталью. Где была эта Периферик? Кольцевая автострада с ее надземными и подземными участками окружала Париж подобно серому рву из предварительно напряженного бетона. Даже когда город оказался подо льдом, Периферик по-прежнему оставалась важной достопримечательностью. Именно там Древности установили высокий бронированный барьер, который служил двойной цели — сдерживать как лед, так и вторжения фурий. За пределами Периферик машины-мутанты во всех своих бесчисленных формах обладали абсолютным господством. Полевые поездки за пределы этой границы были еще более опасными, чем та, которую предприняла Оже.
Но на этой карте не было никакой Периферик. Во времена Нанокоста дорога существовала уже более ста лет; ее перестраивали, отстраивали заново, расширяли и прокладывали с помощью систем наведения, чтобы справиться с автоматизированным движением, но все еще более или менее узнаваемая, окруженная зданиями и препятствиями, которые не позволяли ей измениться слишком радикально. На немногих физических картах, которые Оже держала в руках или изучала, Периферик присутствовала всегда: такая же часть городского пейзажа, как Сена или многочисленные сады и кладбища.
Так почему же этого не было на этой карте?
Со смешанным чувством любопытства и подозрительности она перевернула карту и стала искать информацию о том, когда она была напечатана. Внизу обложки карты было небольшое заявление об авторских правах и 1959 год. Карта была напечатана более чем за столетие до конца; даже до того, как была закончена Периферик. Было более чем странно, что вообще не было никаких свидетельств о строительстве автомагистрали — даже каких-либо незавершенных участков или призрачных указаний на то, где они будут построены, — но, возможно, карта устарела еще тогда, когда была напечатана.
Почему кто-то посылает ей бессмысленные факсимильные сообщения? Если они намеревались напомнить ей о том, что произошло на Елисейских полях, то могли бы придумать менее окольные способы сделать это.
При повторном изучении карты ее взгляд уловил что-то еще, что было не совсем правильным, еще одну назойливую деталь, которая никак не могла проникнуть в сознание... но она отказывалась быть втянутой в чьи-то утомительные интеллектуальные игры. Она сложила карту и сунула ее обратно в другой тубус, готовая к тому, что ее можно будет отправить в произвольный пункт назначения.
— Мне это не нужно, — пробормотала она.
Раздался стук в дверь. Питер? Но стук был слишком резким и деловым, чтобы принадлежать ему. Она подумала о том, чтобы проигнорировать звонившего, но если это был кто-то из Отдела древностей, то рано или поздно они все равно нашли бы способ проникнуть в ее дом. И если у них есть новости о трибунале, она предпочла бы услышать их сейчас.
Она рывком распахнула дверь. — Что?
Их было двое: молодой мужчина и молодая женщина. Они были одеты в очень темные, очень строгие деловые костюмы, подчеркнутые жесткими белыми воротничками. У них обоих были аккуратные желтые волосы, зачесанные назад блестящими прядями, как будто они были братом и сестрой. Они излучали напряженную энергию, как пара сильно сжатых пружин. Они были опасны и эффективны, и они хотели, чтобы она это почувствовала.
— Верити Оже? — спросила женщина.
— Вы точно знаете, кто я такая.
Женщина помахала перед лицом Оже значком, сверкающим фольгой и голографическими вставками. Под звездно-полосатым флагом Соединенных штатов ближнего зарубежья изображены голова и верхняя часть тела женщины, повернутые на 360®. — Совет по ценным бумагам. Я агент Рингстед. Мой коллега — агент Молинелла. Вы должны пойти с нами.
— У меня есть еще пять дней до суда, — сказала Оже.
— У вас есть еще пять минут, — сказала Рингстед. — Вам хватит этого времени, чтобы собраться?
— Подождите, — сказала Оже, стоя на своем. — Мой трибунал занимается древностями. Возможно, я там облажалась — кстати, это не признание, — но даже если бы я это сделала, это никак не связано с ценными бумагами. Я думала, в ваши обязанности входит защита интересов всего сообщества. Неужели вам больше нечем заняться, кроме как тратить свое время, делая мою жизнь еще более трудной?
— Вы слышали, что в вашем деле фигурируют нарушения? — спросила Рингстед. — Говорят, им нужна ваша голова. Они говорят, что процедуры становятся слишком мягкими. Люди думают, что могут просто вальсировать по Земле, как им заблагорассудится, не задумываясь о последствиях.
Молинелла кивнул в знак согласия. — Нарушения говорят о том, что уголовное осуждение и суровое наказание могут быть как раз тем сигналом, который им нужно послать.
— Под "суровым наказанием" вы имеете в виду то, которое оканчивается колонкой в некрологах? — язвительно осведомилась Оже.
— Вы поняли идею, — сказала Рингстед. — Дело в том, что на данном этапе вы, возможно, предпочтете иметь дело с ценными бумагами, а не с правонарушениями.
— Разве вы не должны работать на то же правительство?
— Теоретически, — согласилась Рингстед, как будто это была идея, которая только что пришла ей в голову.
— Это слишком сюрреалистично. Что я должна делать?
— Вы должны пойти с нами, — сказала Рингстед. — Нас ждет корабль.
— И еще кое-что, — сказал Молинелла. — Захватите карты.
Корабль представлял собой простой шаттл делового дизайна без опознавательных знаков. Он стартовал от ближайшего к дому Оже стыковочного порта, рассекая местное движение по скоростной траектории, для которой требовалось правительственное разрешение высокого уровня. Вскоре они двигались по отдаленным районам, приближаясь в опасной близости к зоне отчуждения вокруг Земли. Очевидно, они выбрали короткий путь на другую сторону Тэнглвуда, вместо того чтобы ехать более длинным и экономичным с точки зрения расхода топлива путем в обход.
Когда Оже осталась одна — агенты сели впереди вместе с экипажем, оставив ее одну в пассажирском салоне, — она достала единственную карту, которую взяла с собой в поездку. Она засунула ее в карман куртки, все еще спрятанную в трубку, в которую ее вложила. Какой-то противоположный импульс заставил ее отказаться брать с собой остальные, после того как ей сказали это сделать, но было что-то в этой конкретной карте — последней, доставленной в бункер, и единственной, которую она изучила должным образом, — что задело ее любопытство. Раньше это было похоже на подстрекательство, но теперь она начала задаваться вопросом, не выполняет ли это какую-то другую функцию. Она еще раз изучила карту, чтобы убедиться, что не ошиблась в первый раз. Но так оно и было: те же приглушенные цвета, то же отсутствие Периферик, та же дата авторского права 1959 года и то же озадачивающее ощущение, что что-то еще было не так, как должно было быть. Она уставилась на карту, поворачивая ее то в одну, то в другую сторону, надеясь, что то, что ее беспокоило, станет очевидным. В тишине своего кабинета она могла бы определить эту деталь после нескольких минут терпеливого осмотра. Но по мере того, как шаттл поворачивал и набирал высоту, ее мысли продолжали сбиваться с пути. Ей, по крайней мере, так же не терпелось узнать, куда ее везут, как и разгадать тайну карты.
