Оказалось, что собирать особо и нечего. Какое имущество может быть у рабыни? Она переоделась, сменив костюм для выступлений на обычное платье из легкого шелка. Еще одну смену одежды завязала в узелок. Вот, пожалуй, и все. Доспехи придется оставить — они не принадлежат ей. Также как и леопардовый плащ. Но Зан не жалела. Если честно, она сейчас все, что угодно оставила, лишь бы уйти отсюда прямо сейчас, больше не задерживаясь! Хорошо, что норлу не придется бросать. Бойцы такого уровня, как Зан, за каждый выигранный бой получали немного денег — часть от ставок, делавшихся на них. Сумма, конечно, смешная. Но от боя к бою, если не тратить, скопить можно было достаточно. Именно на такие деньги она в свое время и приобрела свое оружие — прекрасную тонкую норлу. Зан привычным движением закинула ножны за спину, застегнув ремни на груди. Рукояти клинков, казавшиеся из-за плеч, конечно, не слишком-то сочетались с платьем. Зато с ними сочетался Кор, уже взобравшийся ей на руки. Он тоже больше не хотел ждать.
Зан оглядела свою комнату глубоко под трибунами годрумского цирка, в которой провела последние три года, равнодушно скользнула взглядом по куче вещей, оставленных ею валяться на полу, и закрыла за собой дверь. Ей еще нужно зайти к Али-Хазиру — он должен снять с нее ошейник.
От ее бывшей комнаты до покоев старшего надсмотрщика идти было не так уж далеко, особенно если разбираться во всех хитросплетениях коридоров годрумского цирка. А их Зан за прошедшие годы успела выучить наизусть. Она и собиралась дойти за каких-нибудь пару минут. Она просто не учла, что весть о ее освобождении уже успела прогреметь по всему цирку. И чуть ли не каждый из рабов, который считал себя ее знакомым, теперь спешил подойти к ней, поздравить, прикоснуться, словно она была каким-то талисманом! Зан и в обычные-то дни не была особо общительной, а уж сегодня!.. Она чувствовала, как надетая на лицо улыбка медленно превращается в оскал, а руки сами собой тянутся к клинкам, висящим за спиной. Эти люди тратят ее время! Как они смеют, ведь ей осталось только уйти!
Кор выглянул из-под ее волос, длинные оскаленные клыки угрожающе клацнули в тефахе от лица очередного приблизившегося раба. Тот отшатнулся назад, чуть не налетев на стену, а Зан поспешила пройти мимо, пока кто-нибудь еще ее не перехватил. Она прикоснулась рукой к пушистой кисточке на конце длинного хвоста:
"Молодец, звереныш! Отлично справляешься!"
Кабинет старшего надсмотрщика располагался уже над поверхностью земли, на первом этаже цирка. И чтобы добраться до него, Зан пришлось подняться по небольшой лестнице. Она, не стучась, распахнула дверь и вошла. Али-Хазир ждал ее, стоя у окна, выходившего куда-то на прибрежные скалы. Впрочем, самого моря отсюда видно не было, и слышно тоже, только ветер доносил едва заметный солоноватый запах. Зан прошла в центр комнаты, положила на стол свой узелок с вещами, на него посадила Кора, не без труда выпутав его из волос. Али-Хазир, молча наблюдавший за ее действиями, усмехнулся. Он все прекрасно понял: она сделала все, чтобы ему было удобно снять с нее ошейник. И ей не надо было ничего говорить — нетерпение, сиявшее в ее темно-серых глазах, было уже достаточно красноречивым. Что ж, она права.
Старший надсмотрщик достал из специального кошеля на поясе ключ и, приблизившись к девушке, отпер замочек на ее ошейнике. Он постарался не прикоснуться к ней, но Зан все равно вздрогнула, словно едва слышный щелчок причинил ей боль. Широкая золотая полоска распалась в руках мужчины на две полукруглые половинки. Он протянул их ей:
— Возьми.
Зан машинально приняла кольцо гладкого светло-желтого металла и только потом посмотрела на то, что держала в руках.
— Зачем? Разве это принадлежит мне?
Ала-Хазир неопределенно покачал головой:
— Хозяева цирка подарили его своей рабыне в знак особого расположения. Я думаю, ты вполне имеешь право его себе оставить.
Зан в недоумении приподняла тонкую серебристо-светлую бровь.
— Я правильно поняла: твоя бывшая, а теперь освобожденная рабыня пришла к тебе, чтобы ты снял с нее ошейник, а ты предлагаешь ей его оставить? — ее губы как-то странно кривились, словно не могли решить, стоит ли им усмехнуться.
— Я просто хочу, чтобы ты подумала, как ты собираешься жить дальше! — прикрикнул на нее Али-Хазир. Хотя, если уж его крик ее и раньше никогда не впечатлял... — У тебя ведь совсем нет денег!
— Это не деньги, — Зан задумчиво покачивала на пальцах раскрытое кольцо ошейника.
— Это золото. Его можно продать на переплавку. На первое время тебе хватит.
— Это не деньги, — повторила девчонка. — Не деньги для меня, Али-Хазир. И ты это знаешь, — она вдруг осторожно, словно еще не смогла поверить до конца, прикоснулась кончиками пальцев к своей шее, к тому месту, где еще совсем недавно был золотой ошейник. Нащупала тонкую ниточку шрама, почти незаметную.
— У тебя кожа здесь немного светлее, — Али-Хазир заметил ее жест.
— Какое-то время все будут знать, что перед ними бывшая рабыня, — кивнула Зан.
— Это ненадолго, — Али-Хазир вздохнул, возвращая себе деловой тон, и провел рукой по лицу, по гладко зачесанным и заплетенным в косу серо-седым волосам. — К тому же я дам тебе специальные бумаги, подтверждающие твою свободу, — он прошел мимо Зан, и обогнув стол, уселся за него. — Я их уже подготовил. Я только... — он на мгновение запнулся, словно подыскивая слова. — Я хотел спросить у тебя, какое имя мне туда записать?
— Зан Звон Стали, — она недоуменно пожала плечами. Точнее, постаралась пожать недоуменно. На самом деле она явно ждала этого вопроса. И ответ на него уже знала. А от этого Али-Хазиру отнюдь не становилось легче. Он бросил назад на стол перо, которое уже успел взять.
— Это не имя! Это прозвище, которое я тебе придумал!
Еще более недоуменное пожатие плечами.
— Меня устраивает.
— Но у тебя ведь есть настоящее имя? — Али-Хазир задумчиво смотрел на нее. Кажется, он действительно перестал понимать, что происходит с его рабыней. С его бывшей рабыней. — Я помню, ты называла его. Занила.
Она вскинула руку к губам, словно просила его замолчать.
— Но почему?! — старший надсмотрщик уже не скрывал, что ничего не понимает.
— Оно больше не принадлежит мне. Или я — ему.
Они смотрели друг на друга, пристально, словно испытывая волю. И взгляд темно-серых глаз даже не думал опускаться. В нем не было ни страха, ни сомнения, только спокойная, какая-то равнодушная уверенность. Али-Хазир подобрал перо, развернул сворачивающийся в трубочку пергамент и, придерживая его край одной рукой, вписал на положенное место имя бывшей рабыни.
Спокойствие в темно-серых глазах дрогнуло, раскалываясь, словно корочка тонкого льда. Она протянула руку. Али-Хазир неторопливо подул на пергамент, словно ожидая, пока чернила высохнут, и посмотрел на свою бывшую рабыню.
— Скажи мне все-таки, чем ты собираешься заниматься?
Кор, по-прежнему сидевший на столе, весьма заинтересованно посматривал на покачивающийся в руке пергамент. Но старшего надсмотрщика было не так-то просто застать врасплох. Зан опустила руку.
— Не знаю. Я еще не решила.
— Ты можешь остаться здесь. Хозяева цирка поручили мне предложить: ты можешь снова продать себя. Они предлагают сотню золотых!
— И зачем мне тогда будет нужна сотня золотых? — недоверчиво переспросила Зан, не решив, стоит ли вообще воспринимать эти слова серьезно.
— Даже рабам есть, на что потратить золото, если оно у них появляется! — взвился Али-Хазир.
— Я не спрашиваю тебя про других рабов! — вместо того, чтобы испугаться Зан тоже повысила голос. — Я спрашивала: зачем мне сотня золотых?!
— Не хочешь снова становиться рабыней — прекрасно! — Али-Хазир не собирался давать ответа на вопросы, которые в этом не нуждались. — Давай тогда просто подпишем договор, как свободный со свободным: ты будешь драться на арене, как делала это раньше, и получать за это деньги. Много денег! Я бы мог, конечно, предложить тебе стать учителем. Но учитель из тебя не получится — ты и сама знаешь. А дерешься ты как никто другой!..
Она смеялась. Али-Хазир резко замолчал, словно натолкнувшись на стену этого смеха. Зан хохотала, больше не слушая его слов. И Кор, жуткий звереныш, скалил да ряда своих длинных бритвенно острых зубов, словно ему тоже было весело.
— Темные Боги, Али-Хазир, просто дай мне уйти! — Зан закусила губу, заставив себя остановиться, и вновь протянула руку. — Прощай, Али-Хазир. Мне действительно пора. Ты ведь и сам знаешь, что я не соглашусь остаться.
Старший надсмотрщик вложил свиток в ее руку. Тонкие пальцы сомкнулись на мягком пергаменте. Но Али-Хазир не выпустил своего конца.
— Я знал, что ты не согласишься остаться, — повторил он, кивнув головой, словно подтверждая свои мысли. — Но еще я знаю, что у тебя нет денег даже на то, чтобы сесть на корабль в порту! И в Годруме тебе тоже нечего делать.
— Я умею сражаться. Ты хорошо научил меня!
— Вот именно, — Али-Хазир наконец-то отпустил свой конец свитка, и Зан поспешно перехватила его, развернула и принялась изучать, словно не доверяла старшему надсмотрщику годрумского цирка. Али-Хазир полюбовался на это зрелище: нечасто увидишь рабыню, пусть и бывшую, умеющую читать. Нечасто увидишь рабыню для утех вне стен какого-нибудь богатого дома. — У меня есть один старый знакомый, — заговорил он, когда Зан, налюбовавшись пергаментом, аккуратно убрала его в свой узелок. — Его зовут Зуру. Он служит управляющим в доме одного богатого господина, который не держит рабов. Не доверяет им, особенно если дело касается охраны. Скажешь Зуру, что ты от меня, и может быть, он возьмет тебя на работу. Это поместье на северной окраине Годрума, на берегу залива, который называют Скоба.
— Что это за имя такое Зуру? Он не годрумец? — спросила Зан, которая за три года, проведенных в полисе успела привыкнуть к двойным именам местных жителей.
— Он не годрумец. И это не имя. Так ты знаешь, где это?
Зан кивнула.
— Ты пойдешь туда?
Зан пожала плечами.
Старший надсмотрщик грязно выругался.
— Ты не хочешь остаться здесь! Ты не собираешься наниматься на работу! Куда вообще ты пойдешь?
Он смотрел на ра... на свободную, стоявшую перед ним и улыбавшуюся, и думал о том, сколько же раз ему удавалось видеть на ее лице такую улыбку? Хватит пальцев на одной руке, чтобы пересчитать. Такое выражение у нее бывало только после самых лучших ее боев. Что ж, наверное, сегодня действительно был самый удачный.
— Ты знаешь. У меня есть только один путь, — Зан посадила Кора на плечо, взяла почти невесомый узелок со своими вещами и направилась к двери.— Я иду вперед.
Она приостановилась, словно вспомнив о чем-то, положила на стол надсмотрщика разомкнутое золотое кольцо ошейника, которое все это время машинально вертела в руках, и вышла из кабинета.
От массивного сооружения цирка к Годруму вела прекрасная мощеная камнем дорога. Она сбегала с холма и, причудливо извиваясь, скрывалась в небольшой рощице, деревья в которой обещали путнику немного тени в этот послеполуденный час. Зан не пошла по ней: ей не нужно было в город. Поместье, в которое она направлялась, располагалось на северной окраине Годрума, вне его крепостных стен. Конечно, к заливу Скоба можно было выйти и, пройдя полис насквозь, но бывшая рабыня, никогда не любившая толпы, решительно предпочла проселочную дорогу, отходившую в сторону от главной. Тем более что там через сотню аммов ходьбы тоже начиналась уютная рощица.
Зан направлялась в поместье, управляющим в котором работал старый приятель Али-Хазира, некто по прозвищу Зуру. Если честно, она ни на секунду не задумалась прежде, чем принять предложение старшего надсмотрщика годрумского цирка: ей действительно просто некуда было идти. А точнее, ей было абсолютно все равно, куда податься. Служба в поместье, хозяин которого не держит рабов, — это точно не самый плохой из возможных вариантов!
Зан подумала о том, почему не созналась в этом Али-Хазиру сразу же. И даже самой себе не смогла дать ответ. Не захотелось признаваться в том, что она принимает его помощь? Глупость! Гордость никогда не была главной чертой в ее характере. Гордые рабыни, знаете ли, не выживают. Непокорные, правда, обычно тоже! Зан усмехнулась.
В рощице, деревья которой давали небольшую, но все же тень, дышалось немного легче, и она прибавила шаг. Она не торопилась попасть в поместье. Но ей хотелось идти, бежать, лететь вперед по дороге просто потому, что она могла это сделать!
Кор бежал рядом с ней, то исчезая в придорожных кустах, то вновь выскакивая прямо ей под ноги, словно проверяя, достаточно ли хорошо она чувствует его, чтобы не наступить. Зан чувствовала, даже не особо задумываясь над этим. А Кору не понравилось ее платье: ткань оказалась слишком тонкой для его когтей. Пару раз зацепившись и выпутавшись только при помощи Зан, он предпочел спрыгнуть на землю, выразив громким щелканьем все, что он думал о ее новой одежке.
"Зато мне в нем не жарко!" — резонно возразила она.
Дорога постепенно спускалась к морю, и в разогретом летнем воздухе все отчетливее ощущался его горьковато-соленый аромат. Зан не знала, сколько времени занимает дорога от цирка до залива Скоба, или как сказали бы местные жители, просто до Скобы. Для этого она слишком редко выходила за пределы цирка. Так уж получалось в ее жизни: она пять лет прожила в Догате, три — в Годруме, но ни один город не смогла изучить достаточно хорошо, чтобы свободно ориентироваться в нем. Что ж, может быть, теперь она сделает это. Теперь она свободна это сделать!
А мысли в голове летели также легко, как и дорога под ее ногами. Они кружились, цеплялись друг за друга, вытаскивая все новые и новые. Слишком много мыслей.
Али-Хазир сказал, что этот Зуру возможно возьмет ее на работу. Интересно, ключевое слово здесь "возьмет" или "возможно"? Что она будет делать, если управляющий не примет ее, если она покажется ему недостаточно подходящей для работы охранником? Охранницей?.. Может быть, ей не стоило надевать платье?
"На редкость женская мысль! — Зан фыркнула и продолжила. — Ага, а еще сбрить волосы и вставить в левое ухо сотню колечек!" Она вспомнила госпожу Дарину — надсмотрщицу в салевской школе для рабынь. При виде ее ни у кого не возникало сомнений в ее воинских способностях. А у кого возникали, Дарина быстро находила способ разубедить.
Кор недоуменно поднял на нее темно-фиолетовые глаза: о чем это его хозяйка смеется сама с собой? Зан бросила ему образ себя с прической, как у госпожи Дарины. Кор возмущенно фыркнул и убежал вперед по дороге, демонстративно помахивая хвостом с пушистой кисточкой.
Что она будет делать, если ее не примут в этот дом? Да все, что угодно! Просто потому, что она свободна это делать!
Зан не знала, как выглядит поместье, в которое она направляется. Но когда увидела перед собой, то сразу узнала. Просто потому, что это не могло быть ничем иным.
Ее встретила ограда, довольно странная на вид: низ примерно на два амма в высоту был сложен из весьма приличного размера небрежно обтесанных глыб желтоватого песчаника, а дальше, совершенно непонятно как вплавленная в камень, еще амма на четыре поднималась кованая решетка, оканчивающаяся острыми пиками, загнутыми во все стороны, хотя неизвестный мастер, наверное, пытался изобразить декоративные листики. Весьма внушительная стена. Ничего особо уж неприступного, конечно. Взбреди Зан в голову такая идея, и она перебралась бы через нее без особого труда. Вот только начинать устройство на работу с проникновения в чужое поместье — это, пожалуй, было не лучшей идеей даже с точки зрения Зан. Тем более что и дорожка, сворачивая вправо, шла вдоль ограды. Зан продолжила идти по ней: рано или поздно она выведет ее к воротам — ведь именно для этого она здесь и проложена. Не так ли?
