Жанна

В тот день их, вероятно, охраняло какое-то волшебство, поскольку, хотя их хватились и искали, никому не пришло в голову искать их в спальне Ее высочества. В конечном счете Жанну все-таки нашли, но, поскольку в том, чтобы вернуться в спальню из-за неважного самочувствия, не было ничего предосудительного, никто ее ни в чем не упрекнул — наоборот, все ужасались, что Ее высочеству было так плохо, что она даже не смогла кого-нибудь предупредить или позвать на помочь, и провела несколько часов совсем одна. А Грейг, сумевший еще раньше потихоньку выбраться из комнат Жанны, сошел вниз и как ни в чем ни бывало появился на обеде. Требовалось как-то объяснить свое отсутствие в гостиной королевы, так что Грейг соврал, что он улизнул из дворца и провел это время в Старом городе.

Он был уверен в том, что это ему даром не сойдет, но, видимо, Бьянка и правда привязалась к нему за последние несколько месяцев. Ее величество сказала Грейгу, что, если он сотворит нечто подобное еще раз, она велит его высечь и напишет сиру Ульрику — но тем дело и кончилось.

Конечно, узнай королева правду, Грейг никогда не отделался бы так легко.

* * *

Сир Ульрик возвратился в Ньевр только в феврале, когда рождественские торжества и праздники давно забылись и стали казаться частью другой жизни, от которой Грейга и его товарищей отделяла бесконечная череда будних дней, занятий переводами и тренировок с Алессандро Моллой.

Грейг знал, что его сюзерен был ранен. Вести эффективную осаду было невозможно из-за поддержки захваченной бескарцами крепости с моря, и руководители похода приняли решение о штурме. Крепость была захвачена, но Ульрика ранило стрелой, которая пробила и кольчугу, и нагрудную пластину, и сломала Риу пару ребер. Грейгу сообщили, что он жив и понемногу оправляется от ран, и Грейг не слишком беспокоился о нем. Ему казалось, что, если бы Ульрик находился при смерти, никто не стал бы скрывать это от него, а раз ему сказали, что лорд Риу идет на поправку — значит, так оно и есть. В конце концов, сир Грегор, которого его отец сопровождал во время войн на Островах, тоже не раз был ранен, и Грейг успел уяснить, что треть походной жизни любого из рыцарей так или иначе протекает либо в лазарете, либо в собственной постели, где выпущенные из лазарета люди понемногу оправляются от ран. Так что Грейг просто добавил к ежедневным молитвам, которые он читал в часовне королевы, еще одну — о скорейшем выздоровлении своего сюзерена.

Однако после возвращения Ульрика в Ньевр стало ясно, что дело куда серьезнее, чем представлялось Грейгу.

Ульрика доставили в столицу на носилках — хотя со дня штурма прошло уже больше трех недель, он по-прежнему не вставал с кровати. Выглядел Ульрик ужасно — его светлые волосы потускнели и как будто даже перестали виться, кожа туго обтянула скулы, глаза лихорадочно блестели. Он все время хотел пить, но его губы, покрытые каким-то странным белым налетом, казались сухими и потрескавшимися от жажды даже в тот момент, когда он жадно глотал воду.

Рыцаря перенесли в его комнаты и уложили на кровать, и осматривавший его врач выглядел непривычно хмурым. Грейг при перевязке не присутствовал, поскольку его выставили вон, но через запах мазей, которыми пропитали чистые бинты, явственно пробивался запах воспаленной, гноящейся раны — и Грейг не был ни настолько беспечен, ни настолько глуп, чтобы не понимать, что это значит. Он с страхом смотрел на красные пятна, которые покрывали грудь Ульрика над повязкой, расползаясь на ключицу и на бок.

Для того, чтобы осмотреть и, по возможности, очистить рану, хирург королевы дал Ульрику столько маковой настойки, что Риу стал заговариваться, а к вечеру Ульрик принял мак еще раз — но ему все равно было больно. Он не жаловался, но Грейг, сидевший с ним и постоянно подававший ему воду, видел это по его лицу. Грейгу внезапно пришло в голову, что в таком состоянии Ульрику лучше было бы не отправляться ни в какое путешествие, а остаться на месте — это бы избавило его от трудной и мучительной для человека в его положении дороги. Промелькнула даже мысль — уж не было ли решение Ульрика вернуться в Ньевр как-то связано с самим Грейгом?

Подумав об этом, Грейг рывком поднялся на ноги, распахнул ставни, так что в натопленную спальную Ульрика потек февральский холод — и стал яростно разбрасывать дрова в камине кочергой.

Рыцарь удивленно приподнял голову.

— Ты что творишь?.. — спросил он хриплым голосом.

— Отец говорит, при воспалении нельзя лежать в тепле, — ответил Грейг, с ожесточением колотя кочергой по протестующе искрящим деревяшкам. — Он говорил, что на Островах раны гноятся от того, что кругом страшная жара. А надо, чтобы тело было холодным... Я сейчас схожу за снегом, — загорелся он и выскочил из комнаты быстрее, чем Ульрик успел что-нибудь возразить.

Снега в Ньевре было совсем немного — совсем не так, как в Фэрраксе, где они с Лорел строили на заднем дворе дома ледяные крепости — но Ульрику должно было хватить. Грейг расстелил на земле плащ и стал собирать на него снег, тонким слоем лежавший на земле и на каменных парапетах галереи, и следя только за тем, чтобы вместе со снегом не прихватить грязь или песок. Потом он поднял мешок со снегом, получившийся из плаща, и поспешил обратно к Ульрику.

— У меня вся кровать промокнет, — сказал Ульрик, когда Грейг начал горящими от холода пальцами перекладывать мокрый снег прямо на раненого, уделяя особое внимание пугавшим его красным пятнам над повязкой. Остановить его рыцарь, впрочем, не пытался.

— Ничего, я потом перестелю, — нетерпеливо сказал Грейг, не отвлекаясь от своего дела.

Ульрик поморщился от холода.

— Спасибо... Хотя, говоря по правде, я не думаю, что тебе следовало это делать. Ни один лекарь — ни хирург из лагеря, ни врач Ее величества — мне ничего подобного не предлагал. А твоими заботами я просто получу в придачу к воспалению обычную простуду.

— Отец ухаживал за ранеными в лагере. Он знал, что говорит, — упрямо сказал Грейг.

О том, что раненого лучше всего уложить в сугроб, Сайм, правда, тоже ничего не говорил. Идея со снегом пришла Грейгу буквально пару минут назад — исходя из общего смысла сказанного Саймом. Это была чистой воды импровизация, но Грейг очень надеялся, что это сработает. И он заставил себя верить в то, что Саймон, будь он здесь, всецело поддержал бы его план.

Ульрик вдруг как-то странно усмехнулся — и сказал :

— Всю жизнь завидовал Черному Сайму...

— Почему? — опешил Грейг. Ульрик дернул плечом.

— Сперва он ездил с отцом на войну, а мне говорили, что я слишком мал, чтобы его сопровождать... Как будто я не видел, что товарищи отца спокойно брали своих сыновей — моих ровесников! — вместе с собой на Острова... Потом-то я сообразил, что отец нажил слишком влиятельных врагов на Архипелаге, и не хотел вводить их в искушение, давая им возможность навредить его наследнику. Но все равно, Сайму отец доверял — а вот меня он, видимо, считал слишком молодым для того, чтобы делить с ним его трудности.

"Ага, прямо как ты — меня" — подумал Грейг. Но вслух ничего не сказал. Да и нельзя сказать, что он на самом деле сожалел о том, что он провел последние несколько месяцев при дворе Бьянки, а не с Ульриком в военном лагере.

— Саймону вообще всегда во всем везло, — продолжил Ульрик, помолчав. — Он бывал дома так же редко, как и мой отец — но все равно каким-то образом сумел жениться на самой красивой девушке в своей деревне. Учитывая, сколько раз Саймон выхаживал отца и спасал ему жизнь, отец даже хотел поехать к ним на свадьбу и отвезти подарки Сайму и его жене. Но накануне его дернули в город из-за какой-то дурацкой тяжбы из-за пахотных земель. Я вел дела, когда отец был на Архипелаге, но кое-какие бумаги были подписаны еще двадцать лет назад, так что, как только отец оказался дома — судейские тут же вцепились в него, как пиявки. И тогда он сказал мне — будет нехорошо, если я просто не приеду, езжай ты. Поприсутствуешь на венчании, покажешь Сайму, что мы его ценим. Передашь подарок от меня... Я, в общем, даже и не возражал. Взял с собой парочку своих приятелей, которым тоже делать было нечего, и поехал на свадьбу Сайма. Мы рассчитывали отлично провести время. Деревенские свадьбы в Фэрраксе — штука веселая. Угощение, танцы, крестьянские девушки, и каждая не прочь потанцевать со знатным гостем. А потом мы собрались у церкви, и я в первый раз увидел твою мать. И тогда я подумал про себя — это же надо!.. Такая красавица могла бы выйти за кого угодно, за ней, надо думать, полдеревни бегало. А она решила выйти за Черного Сайма. И ведь она знает, что он через месяц снова уедет с отцом и оставит её одну — и все равно ей не пришло в голову выбрать кого-то другого...

"Вот оно что! Ты, значит, положил на нее глаз еще на свадьбе?.." — внутренне ощетинившись, подумал Грейг. Ульрик заметил его потемневший взгляд — и покачал головой.

— Нет. Все было не так... Хоть я тогда и посчитал твою мать красавицей, я ничего особенного не почувствовал. Да и с чего бы? Влюбленность с первого взгляда — такое бывает только в рыцарских романах, а насчет всего остального — у меня и так уже была любовница. Одна из самых дорогих и знаменитых куртизанок в Фэрраксе, из-за которой мне тогда завидовали все мои приятели... хотя тебе этого, наверное, не нужно знать, — перебил Ульрик сам себя. — Я с этой маковой настойкой уже сам не понимаю, что несу... Дай-ка воды.

Грейг молча вылил в кружку Ульрика остатки воды из огромного, кварты на три, кувшина, который Риу успел за это время осушить почти до дна. Кружка оказалась наполнена едва наполовину.

— Больше нет. Я схожу, принесу ещё... — Грейг попытался встать с низкого табурета, стоявшего возле изголовья Ульрика, но рыцарь удержал его за рукав.

— Потом, — залпом проглотив воду, сказал он. — Я всю дорогу думал, что надо с тобой поговорить. Может, другого случая потом не будет.

— Перестаньте! — разозлился Грейг. От мысли, что Ульрику тоже страшно и он тоже думает, что может умереть, его собственный страх как будто бы стал в три раза сильнее. — Вы разве не знаете — нельзя так говорить! Несчастья цепляются к тем, кто о них вспоминает.

Запекшиеся губы лорда Риу дрогнули, как будто бы он собирался улыбнуться.

— Так считают крестьяне в Фэрраксе. Но капеллан Ее величества должен был тебе объяснить, что это просто суеверие... Тебе пора уже избавиться от этих деревенских предрассудков.

Но, встретившись с яростным взглядом Грейга, Ульрик уступил.

— Ну хорошо... давай будем считать, что я просто не хочу ждать, пока ты спустишься на кухню и вернешься. Мне надо поспать... В дороге с такой раной не очень-то выспишься. Стоило мне закрыть глаза — как меня тут же встряхивало на какой-нибудь очередной колдобине. Не могу утверждать наверняка, но у меня такое ощущение, что за последние несколько суток я ни разу не проспал больше пары минут подряд...

Ульрик отдал пустую кружку Грейгу и откинулся обратно на подушку. Выглядел он совершенно обессиленным.

— Я вообще совсем не так себе представлял этот разговор, — почти с досадой сказал он. — Но, в любом случае, теперь надо его закончить. Я хочу, чтобы ты понял — когда мой отец погиб, и мне сказали, что Сайм тоже погиб вместе с ним, я собирался помочь твоей матери без всякой задней мысли. Я просто подумал, что, раз уж отец просил меня вместо него поехать на свадьбу к Сайму, то он тем более захотел бы, чтобы я что-нибудь сделал для его вдовы. Так что я съездил к ней, отдал ей кошелек с деньгами и выразил свои соболезнования. А потом мне пришло в голову, что надо снова навестить ее, узнать, как у нее дела и не нужно ли ей еще чего-нибудь. И я поехал снова. А потом еще раз. И ещё...

Ульрик вздохнул.

— Не очень-то это было умнО, по правде говоря. Мне следовало бы понять, что не следует ездить к молодой красивой женщине, чтобы ей "помогать". Но те, кто потом говорил, что ее соблазнила моя щедрость — просто идиоты. Твоя мать не из тех, кого можно купить подарками, да я ей почти ничего и не дарил, только всякую ерунду — корзину фруктов, шерстяную шаль... Те деньги, которые я отвез ей в самый первый раз, не в счет — мой отец назначил бы вдове Саймона не меньше, если бы у него было время оставить какие-то распоряжения на случай своей смерти. Но сблизило нас совсем другое... Все соседи тогда говорили твоей матери: "Ты еще молодая, ничего, найдешь себе другого мужа. Вдове, понятное дело, полагается поплакать, но зачем же убиваться? Дети за подол не тянут, лет тебе тоже пока немного, и фигура, и лицо — не хуже, чем у многих молодых девчонок. Найдешь для себя кого-нибудь еще получше Саймона"... Они, наверное, считали, что это как раз и есть самый логичный способ ее утешать. Но твоя мать на них ужасно злилась. Ей было приятно, что я не пытаюсь убедить ее, что у нее все еще впереди, а готов её слушать. Я и сам рассказывал ей то, что знал о Сайме — о том, как он служил отцу, когда они с Хелен еще даже не познакомились. О том, как он выхаживал отца от ран. Даже о том, как я ему завидовал. Хелен тоже меня жалела — что я слишком мало виделся с отцом в то время, когда он был еще жив. И что он никогда не брал меня с собой, не впускал меня в свою жизнь, даже когда я уже стал мужчиной. И особенно — что мы с ним даже не простились перед тем, как он погиб. Ее тоже все время грызла мысль, что она не простилась с Саймом. Словом, у нас с твоей матерью было общее горе, и от этого нам начало казаться, что мы замечательно друг друга понимаем, а все остальные люди в мире не способны нас понять... Нетрудно было предсказать, к чему в итоге приведет подобное "сочувствие" друг другу. Но мне даже в голову не приходило, что Саймон все еще жив. Если бы я об этом знал — то я бы вытащил его оттуда. Ведь любого раба на Архипелаге можно просто выкупить — были бы деньги... а у меня деньги были. Достаточно было попросить друзей отца с Архипелага, чтобы они выяснили, не доставляли ли вскоре после того сражения в Аратту пленников с материка, и если да — то не было ли среди них кого-нибудь похожего на Саймона... но я об этом просто не подумал. Я беседовал с Саймом несколько лет назад, когда он только что вернулся после плена. И тогда я позавидовал ему еще раз, потому что — видит Бог, я не сумел бы в его положении вести себя с таким достоинством. Он ни словом, ни намеком не осудил Хелен. Отказался отдать мне тебя, когда я предложил забрать тебя с собой, чтобы они с женой могли начать новую жизнь. Он даже на меня не злился — хотя мог бы, в его положении, и был бы прав...

Грейг удивленно заморгал.

— Вы хотели меня забрать?.. — не веря собственным ушам, повторил он.

Ульрик поморщился.

— Я хотел сказать тебе правду. Так что я не буду сейчас врать, что собирался сделать это из отцовских чувств. Если бы Саймон тогда принял мое предложение и отдал тебя мне, я бы, скорее всего, сплавил тебя в замок, к своей матери, и попросил ее о тебе позаботиться. Причем не думаю, что это привело бы ее в восторг. Но я считал, что Саймон не захочет постоянно видеть в своем доме чужого ребенка, и в итоге Хелен будет вынуждена разрываться между тобой и мужем. Но как видишь, в этом я ошибся... Все вышло не так. Совсем не так...