Я фыркнула и поплелась на кухню. Спускаясь по лестнице, я с тоской разглядывала дом, уже давно переставший быть мне родным. Без матери он пришел в запустение. Когда-то величественный и вызывавший в моей душе благоговейный трепет, сейчас он производил жалкое впечатление. Бархатные обои местами отклеились, паркет потрескался, хрустальная люстра была покрыта слоем пыли и воска от свечей, которые уже давно затвердели и рассыпались. Отец не утруждал себя зажиганием света, ему вполне хватало магии. Это мама постоянно пыталась придать этому дому хоть немного уюта.

Я вздохнула. Мне ее не хватало. Очень не хватало.

— Супер, еды нет,— мрачно возвестила я холодильнику. Там лежал только сухой лед, не позволяющий холоду уйти.

— Где-то там были сухари,— раздалось сзади.

Отец кивнул на навесной шкафчик, а сам подошел к небольшому разделочному столу, где обычно свежевали рыбу и мясо.

— Сухари,— фыркнула я, открывая дверцу.— Не густо.

— Мне хватает,— отозвался он и размашисто махнул рукой.

Разделочный стол со скрипом отодвинулся в сторону. Кастрюли, что находились в его нижней части, жалобно зазвенели. Я с удивлением разглядывала люк в деревянном полу.

— Что это?

— Подвал,— криво усмехнулся отец, распахивая люк.

Я заинтригованно хрустнула сухарем и подошла ближе.

— А что там?

— Можешь полюбопытствовать,— отозвался он, медленно спускаясь вниз.

Я пожала плечами и, захватив сухари, двинулась следом.

* * *

— Фу, какая гадость!— поморщилась я и с сожалением отбросила пакет с сухарями в сторону:— Даже аппетит пропал.

— Не страшно,— сказал отец.

Я удержалась от ядовитой реплики и просто яростно пнула чью-то кость, валявшуюся на каменном полу.

— Осторожнее!— прошипел отец.— Это берцовая кость пустынного трицетипята.

— Кого-кого?— оторопела я, с опаской оглядываясь на множество других костей, висевших на стенах.

Он закатил глаза, нагнулся и вернул кость на ее прежнее место. А я с содроганием огляделась. Мне не понравилось здесь с первой секунды. Это место было чем-то вроде ритуального зала. Факелы на стенах горели смертельной магией огня, отбрасывая зловещие блики. Толстая черная линия на полу рассекала зал на две части, и каждая была исчерчена непонятными для меня знаками.

— Жу-уткое место,— еще раз содрогнулась я.— Как будто что-то высасывает все тепло изнутри.

— Есть такое дело,— растерянно согласился отец, копаясь в тайнике в стене. Выдвинутый камень валялся рядом.— Демон тебя раздери!

Я вздрогнула и попятилась. Учитывая акустику в этом месте, это прозвучало действительно зловеще.

— Я, пожалуй, пойду,— пробормотала я, продвигаясь к выходу.

— Стоять!— рыкнул отец, раздраженно пихая камень обратно.— Мне надо чтобы ты забежала к старику Кехо и взяла для меня пару капель яда темной саламандры.

— Я тебе не девочка на побегушках!— отозвалась я, поднимаясь на кухню. Я, между прочим, амулет Иррке ищу.

— Ищешь?— раздался его напряженный голос. Он поднялся следом.

Я насторожилась и поправилась:

— Точнее нашла, мне осталось его только получить.

— Поторопись, послезавтра последний день,— посмотрев мне прямо в глаза, сказал отец.

— Я знаю,— огрызнулась я, с беспокойством думая, удастся ли Морту достать артефакт. Потом помолчала и спросила:— А что будет, когда я его тебе отдам?

— Отдашь и узнаешь.

Отец вышел из кухни, знаком велев следовать за ним. В коридоре он взял свой плащ и опустил руку в его карман.

— Вот, держи. Здесь три тысячи золотом.

Я, расширив глаза от удивления, взяла протянутый мне небольшой кожаный кошелек. Весь его вид говорил о высоком положении его хозяина и пах магией огня и смерти. Опасно пьянящее сочетание.

— Мне надо три капли яда. И поживее.

— Я же сказала...— начала я, но мне пришла в голову идея.— Ладно, но мне тоже нужны деньги.

— Сколько?— даже не удивился отец.

Я подумала о трех каплях яда, стоимостью в три тысячи золотых, и смело сказала:

— Сто!

— Держи два и закатай губу обратно,— посоветовал мне он, протягивая золотые.

— Ну хоть что-то,— уныло сказала я уже на улице, поплотнее запахивая плащ.

На улице все так же бушевала непогода. Черные тучи низко нависали над городом, зловеще громыхая и поблескивая молниями. Дождя на удивление не было, зато дул такой сильный ветер, что многие вывески поотрывало напрочь. Одну оторвало прямо над моей головой и меня только чудом не убило. Не обратив на это никакого внимания, я с беспокойством продолжала думать о Морте.

— Покажи ручку, красавица,— схватил меня кто-то за подол плаща.

Я не заметила, как пересекла границу самого темного, грязного и опасного района Ривелла. Здесь законы Империи не действовали, в почете была лишь сила и деньги, здесь правили Запретные Гильдии.

Меня всегда поражал контраст, царивший в городе. Центр был образцово-показательный. Вылизанные улицы, ухоженные клумбы, просторные мощеные дороги и чисто вымытые витрины дорогих магазинов. А стоило пройти чуть дальше, то сразу натыкаешься на узкие улочки, где торговых лавок, как тараканов на свалке; никаких пешеходных дорожек, сплошная грязевая дорога, на которой еле-еле разъезжаются повозки.

Но этот район... Его так и называли — Дно.

Двухэтажные обшарпанные дома с маленькими квартирками, куда даже не была проведена канализация, и люди выливали нечистоты прямо на улицы. Темные фигуры, неслышно скользящие в тени, всевозможный сброд, собирающийся по грязным углам, и попрошайки, цепляющиеся за прохожих и клянчащие у них мелочь.

— Ах, какая ручка, красавица,— поцокала языком женщина, схватив мою руку и поднеся ее к своему лицу.

Ее волосы прочным колтуном дыбились на макушке, под глазом на скуле красовался лиловый синяк, а ее грязные руки с почерневшими и гниющими ногтями вызвали у меня приступ тошноты. Я попыталась вырвать из ее цепкого захвата руку, но она оказалась намного сильней чем могла показаться на первый взгляд.

— Ах, какие линии красивые! Вот это линия жизни, она всё может о тебе рассказать, всё-всё-всё,— быстро бормотала она, раскачиваясь и сильнее сжимая мою ладонь.— Плохо тебе будет, очень плохо будет, еще хуже чем было будет.

— Отвали!— я грубо пнула ее ногой. Она сложилась пополам, но руку мою не отпустила.

— Смерть, смерть вижу рядом с тобой. Много-много смерти, ты пропитана ею сильно-сильно,— еще быстрее начала бормотать она.— Перемены-перемены-перемены большие ждут тебя, ох как ждут, поджидают. И снова вижу смерть, очень-очень-очень...

— Довольно!— рыкнула я и полыхнула ослепительно голубая вспышка.

Женщина вскрикнула и отпрянула от меня. Я бросилась прочь, дико злясь на себя. Какой бы сумасшедшей она не была, она все же человек. За пару секунд совесть умудрилась выгрызть в моем сердце огромную брешь, которую могло заполнить только одно. Я быстрым шагом вернулась, кинула женщине пару серебряников и пошла прочь.

* * *

— Три капли?— подозрительно осмотрел меня с ног до головы старик Кехо.

Это был низкорослый полугном с жесткой седой щетиной и черными глубоко-посаженными глазами. Отец познакомил меня с ним, сказав, что если мне вдруг понадобится какое-нибудь опасное или запретное снадобье, то добро пожаловать к Кехо.

— Да, три капли,— раздраженно подтвердила я, стараясь не расчихаться от свербящих горло запахов трав и вызывавшей тошноту непонятной вони.— И побыстрей, пожалуйста.

Старик блеснул глазами, соскочил со стула и скрылся за прилавком, который и так доходил ему лишь до носа. Я огляделась, пытаясь определить источник вони, и довольно быстро его нашла. Это были глаза. Большие янтарные глазные яблоки, подвешенные за веревку к потолку. Размером они были с мой кулак и при жизни принадлежали либо огромной ящерице, либо змее, о чем красноречиво говорил узкий черный зрачок. Сам глаз был покрыт мутной пленкой, которая судя по всему и издавала эту жуткую вонь. Небось гнить начала.

— Глаза плосконосого ящура, отличный оберег от сглаза и красивое украшение,— Кехо принял мою скорченную от отвращения рожу за выражение восторга.— Продам всего за десяток золотых.

Я хмыкнула.

— Как-нибудь в другой раз, день рождение, увы, прошло. Вот три тысячи за... Ого,— вырвалось у меня, когда я достала монеты.

Мне, обычной смертной, доводилось видеть лишь золотые монеты номиналом в один золотой, и я даже представить себе не могла, что существуют монеты в сто золотых! Размером они были в пол-ладони, тонкие, гладкие... Оттиск был виден намного четче, да и золото было более высокой пробы.

— Давай-давай,— нетерпеливо помахал Кехо сложенной ладошкой.— Вот твой яд,— показал он тонкую маленькую пробирку с чем-то зеленым внутри.

С тяжелым вздохом я вывалила на прилавок гору монет. Как любой уважающий себя кошелек, носящий в своем нутре множество монет, он был пропитан заклинанием вместимости. Я снова тяжело вздохнула, похлопав рукой по внутреннему карману, где лежал мой потрепанный, старый и совершенно не уважающий себя кошелек. Ничего старичок, и на нашей улице будет праздник.

— Удачного дня,— хмыкнул Кехо, пряча монеты.

Проводив их страдальческим взглядом, я накинула капюшон и вышла на воздух. Втянув в себя свежий, как мне сначала показалось, воздух, я поперхнулась им.

— В лавке пахло намного лучше,— прокашлявшись, просипела я, пряча нос за воротником плаща.

Вытерев заслезившиеся от ветра глаза, я быстрым шагом направилась прочь из этого зловонного места. Хотелось скорее отдать отцу этот чертов яд и погреться у камина.

— Дай монетку!

— И мне!

— И я хочу-у...

Я выругалась. Меня обступили попрошайки. Все же не надо было давать той сумасшедшей столько денег, для них пять серебряников это очень много. Да и для меня на данный момент эта сумма была существенной. За нее можно было купить чего-нибудь съестного. Совесть, все-таки, крайне затратная вещь!

— Дай, дай, дай,— раздавалось со всех сторон.

Все, кто сидел, ползли по земле ко мне поближе, а самые смелые нагло и требовательно тянули ко мне свои загребущие ручонки, дергая за подол плаща. А я стояла и не знала что мне делать.

..— Никогда не связывайся с попрошайками,— говорил отец, пока мы бесшумно шли по темным улицам Ривелла.— Мало кто знает, но все они входят в так называемую нищенскую братию. Это огромная и могущественная сеть, с которой вынуждены считаться все Запретные Гильдии, и даже сам Повелитель.

— Серьезно?— удивилась я, с легким отвращением глядя на кутающихся в замызганные одеяла фигуры.

— Да. Все не так просто, как кажется...

В голове крутились эти слова отца, и я на пару мгновений растерялась — магией их не отшвырнешь, мечом (на рукояти которого лежала моя рука) тем более. Оставалось только одно.

Я с силой сжала лезвие меча.

— Пошли прочь!— воскликнула я, встряхивая окровавленной рукой.

Капли крови замерли в воздухе и начали растекаться дымкой, которая темнела и разрасталась, обретая контуры. Секунда, и передо мной зависла черная, отливающая серебром фигура атакующего коршуна. Его клюв был разинут в беззвучном крике, крылья широко распахнуты, а когти были готовы вот-вот в кого-нибудь вцепиться. Это был личный знак отца, хорошо известный в темных кругах Империи. Он полыхнул серебром, и у меня все внутри скрутилось от холодного ужаса, заставив прерывисто вздохнуть.

Все в страхе отшатнулись от меня, а кто-то сплюнул:

— Ван Доррк.

Кто-то разочарованно загудел, а особо впечатлительные до сих пор не могли дышать от сковавшего их ужаса. Но как бы там ни было, они отступили. Да... отец обладал огромным авторитетом в этом криминальном и насквозь пропахшем нечистотами мире. Даже не знаю, радоваться этому или нет. Мотнув головой и отгоняя ненужные мысли, я сунула порезанную руку в карман и быстро зашагала по грязи. Неожиданно пальцы нащупали пустоту на том месте, где должна была лежать пробирка с ядом.

— Какого черта?!— я резко обернулась и успела увидеть босую пятку, скрывшуюся за дальним поворотом.

Я живо кинулась за убегающими тремя тысячами золотых, седея от страха перед тем что сделает со мной отец. Резко завернув за тот самый угол и пробежав буквально метра четыре, я споткнулась обо что-то и чуть не упала прямо в гостеприимно раскинувшуюся передо мной зловонную жижу. Обретя равновесие, я обернулась и... и остолбенела. На земле лежало тело босоного мальчишки, его лицо на глазах покрывалось черными язвами и синело. В сведенных судорогой пальцах была зажата злополучная пробирка с густыми зелеными каплями яда, рядом валялась пробка. Видно мальчишка пытался определить что же он такое украл и лизнул содержимое.

Я зажмурилась. О, Всевышние...

Яд темной саламандры один из самых сильнейших и опаснейших ядов в мире. Противоядия нет. Он убивает за долю секунды, даже если просто попадет на кожу... Точнее не убивает, а парализует тело и заставляет организм гнить изнутри. Три минуты мучительной смерти.

Я открыла глаза, выхватила свой меч и резко вонзила его прямо в сердце ни в чем не повинного ребенка. Он не заслуживает такой мучительной смерти. Пусть уж лучше так...

Дрожащей рукой вытерев подолом плаща кровь с лезвия, я, на подгибающихся ногах, поплелась к лавке старика Кехо. В ушах шумело, а внутри что-то противной горечью растеклось и все глубже и глубже впивалось в меня, сдавливая грудь. Если бы я положила этот проклятый яд во внутренний карман к кошельку! Но нет, я побоялась держать эту дрянь так близко к телу... положила в карман, который топорщился и так и зазывал воришек опустить в него свою руку...

— Сколько не хватает до трех капель?— мрачно спросила я Кехо, пинком открыв дверь и с размаху поставив на прилавок пробирку.— Мне точную цифру. В золотых.

Полугном даже чуток побледнел, увидев мою мрачную физиономию.

— Семьсот пятьдесят три,— пробормотал Кехо, спустя некоторое время.

— Семьсот пятьдесят три...— эхом повторила я.

Такова стоимость жизни этого мальчишки. Жалкие семьсот пятьдесят три монеты! Ничтожная капля яда стоила больше чем все те деньги, которые он когда-либо видел в своей жизни! Украл свою смерть... Какая ирония...

По моим губам скользнула кривая усмешка.

— Доливай до трех капель.

Полугном кивнул и скрылся за прилавком. А я напряженно размышляла где же достану столько денег. Это же... семьсот пятьдесят три моих стипендий! Которой меня кстати лишили. Это дочерта денег! Я... я не знаю что мне делать.

— С тебя семьсот пятьдесят три золотых,— сказал Кехо, протягивая пробирку.

Я выхватила ее из его рук и посмотрела на просвет. Словно ничего и не произошло, зеленая субстанция с черными прожилками растеклась по дну, как ленивая ящерка.

— До сколько работаешь?

— Через полчаса закрываюсь,— прищурился полугном, почуяв неладное.— Деньги давай.