Гома молчала. Она предположила, что существовала вероятность того, что список звезд и дат был обманом, недавно подстроенным ее матерью. Но у Ндеге не было истории подобного рода фальсификаций. Более того, обман не послужил бы никакой очевидной цели и не принес бы пользы никому из них.
— Я не знаю, что с этим делать.
— Кто-то послал нам сигнал, Гома. Это было человеческое послание. Личное. Там было написано — "Отправить Ндеге". — Кто-то знал мое имя. Как это могло произойти, если в системе Глизе 163 не было людей? И как люди могли попасть туда, если не на борту "Занзибара"?
— Занзибар был разрушен!
— Возможно, большая часть, но не обязательно все. Кстати, сколько обломков находится в кольцевой системе? Травертин не думал, что массы складываются в целое. Мы полагали, что существует значительное расхождение — что огромный кусок "Занзибара" никогда не был учтен. Конечно, больше никому не было до этого дела.
— Потому что это безумие.
— Кто-то все равно должен пойти туда и выяснить. Я бы так и сделала, будь я помоложе. Но вместо этого моя храбрая дочь займет мое место. Не думай, что я не горжусь тобой, Гома, но ты позволишь мне немного поревновать.
— Я тебе завидую. У тебя был шанс пожить и погулять среди танторов. Ты их знала.
— Я так и сделала, и это было чудесно. Но раз уж мы затронули эту тему, ладно? Когда это событие произошло, большинство танторов все еще находились на "Занзибаре". Все это время мы предполагали, что они были убиты, потеряны для истории. Чудесное обещание было растрачено впустую. Поверь мне, я испытала свою долю этой потери. Но если что-то уцелело при переводе, то есть шанс, что это сделали и танторы. — Ндеге опустила взгляд на свои пальцы, на несколько секунд погрузившись в себя. — Мне пришло в голову, что, возможно, Ру счел бы это интересным.
Гома так долго не позволяла себе надеяться, что было довольно странно чувствовать, что все двери еще не заперты. Но Ндеге знала их обоих достаточно хорошо. Танторы были ответом на любой спор.
— Он может мне не поверить.
— Ему это и не нужно. Простой возможности того, что там могут быть танторы, будет достаточно. Признай это, Гома — ты такая же.
— Ты сказала, что это может навлечь на нас обоих неприятности.
— Я сделала это и не шутила. Но если бы это повлияло на решение Ру, тогда, я думаю, риск того стоил бы для нас обеих.
— Я... — начала Гома.
— Ты не знаешь, что сказать. Это понятно. Ты не знаешь, получила ли бомбу или подарок. Мое предложение? Используй это с умом. С Ру у тебя будет только один шанс.
— Спасибо, — ответила Гома.
Ндеге вернула листок бумаги в "Путешествия Гулливера", постучала книгой по столу, а затем встала, чтобы вернуть ее на место в книжный шкаф. Она быстро улыбнулась, а затем улыбка исчезла. — Жду развития событий, дочь моя.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Кану и робот двигались по воде рядом друг с другом. Они находились в широком, спокойном море, где на пределе видимости не было ничего, кроме океана и неба. Плавание было достаточно естественным для Кану — он всегда был счастливее в воде, чем на суше, — но мысль о том, что роботу приходится делить с ним одну и ту же неумолимую стихию, показалась ему одновременно смешной и нелепой, глубоким нарушением всего, что было правильным.
— Разве ты не сделан из металла? — продолжал спрашивать он. — А ты не слишком тяжелый для такого рода вещей?
— Ты тоже, — каждый раз отвечал Свифт. Его сюртук выглядел тяжелым и промокшим.
— Но мне нужно всего лишь немного грести, чтобы поддерживать свой вес.
— Это твоя проблема, — сказал Свифт. — Ты вообще не ходишь!
Очередь Кану делать ход наступила уже довольно давно, но всякий раз, когда он чувствовал себя на пороге совершения чего-то, какое-то сомнение останавливало его. Чем дольше он откладывал свой ход, тем сильнее становилась нерешительность.
— Что ж, тогда, — сказал Свифт достаточно любезно, — я просто сделаю еще один ход, пока ты будешь думать об этом.
— Это есть в правилах?
— Разные правила для разных времен. Сейчас мы должны мыслить инновационно. Нет ничего хорошего в том, чтобы сдерживать себя старыми шаблонами.
Свифт взял одну из своих собственных фигур, коня, готовясь поместить его на плавающую доску. Шахматная доска поднималась и опускалась на тончайших волнах, изгибаясь посередине таким образом, что Кану подумал о вялом взмахе крыльев гигантского ската-манты.
Теперь, когда он обратил на это должное внимание, ему показалось странным, что все фигуры были одного цвета. У Кану, похоже, не было никаких своих фигур на доске.
Затем Свифт ослабил хватку на коне. Он выскользнул у него из пальцев, отскочил от бортика доски и исчез под водой.
— Я принесу это, — сказал Кану.
— Не будешь ли ты так добр?
Кану погрузился под воду. Ослепительное солнце было мягче под волнами, и его дрожащий свет падал на тонущую шахматную фигуру. Когда конь спускался, из его рта вылетела струйка пузырьков. Кану потянулся за ним, но его пальцы сомкнулись на воде. Конь все еще падал.
Кану последовал за ним в более темные и прохладные воды. Не бери в голову, он был создан для этого. Он мог оставаться под водой так же долго, как кашалот, и нырять так же глубоко. Он уже чувствовал, как старый двигатель его сердца начинает замедляться, кровь отходит от конечностей.
Но даже с его перепончатыми руками и ногами становилось все труднее соответствовать скорости спуска коня. Вода теперь была почти полностью черной, движение шахматной фигуры было отмечено только серебристой ниточкой пузырьков.
Под ним что-то было.
Это была огромная фигура, сгусток еще более глубокой черноты, чернила на чернилах. На мгновение ему показалось, что это вершина, выступающая из океанского дна. Но черная тварь поднималась ему навстречу. Было удивительно, что он вообще мог это видеть; еще более удивительно, что след из пузырьков все еще был серебристо-ярким. Он удвоил свои усилия, хватаясь за него, даже когда втягивался все глубже. Конь направлялся прямо в сгущающуюся тьму. В черноте начал открываться рот и продолжал открываться, становясь все шире, туннель черноты внутри черноты. Конь спустился в нее, и пасть внезапно захлопнулась, разрезав цепочку пузырьков ножницами.
— Тебе следовало бы повернуть, Кану.
Он узнал ее голос, и он знал ее имя.
Аретуза.
— У меня твой конь. Я проглотила его. Я забрала его в чрево кита. Ты бы хотел получить его обратно?
— Это конь Свифта, не мой.
— Ты можешь получить его, если подплывешь ко мне. Смотри, я снова открываю рот. Просто заплывай внутрь и забирай то, что принадлежит тебе. Или сдайся и вернись к свету.
— Не знаю, что делать.
— Ты можешь умереть. Это решило бы множество проблем. Ты хочешь умереть, не так ли? Ты был так сильно ранен, Кану, что никто не стал бы тебя винить.
— Я не пострадал.
— Ты умер на Марсе. Или ты не помнишь?
Он оторвался от кита. Конь был неважен. Он поднимался и поднимался. Его сердце забилось чаще, кровь возобновила свое нормальное кровообращение. Он догнал пузырчатый след коня и уцепился за него, как за веревку, так что тот тащил его всю дорогу к яркой дрожи поверхностных вод.
А потом он вырвался на свободу, на воздух и дневной свет, за исключением того, что Свифт исчез, как и шахматная доска.
Неподалеку стояла лодка. Он подплыл к ней, и красивая женщина с широким лицом и добрыми глазами перегнулась через борт и попыталась помочь ему выбраться из воды.
— У меня достаточно сил, чтобы сделать это самому.
— Нет, это не так, — сказала она. — Ты на Марсе, и ты мертв.
— Кану, — говорил голос. — Ты можешь мне ответить? Нейронные следы предполагают наличие понимания на глубоком уровне, но я был бы очень рад получить это подтверждение. Попробуй заговорить. Попробуй сказать пару слов.
Спустя целую вечность он почувствовал, что у него есть силы и сосредоточенность, чтобы услужить. — Свифт.
— Да!
— Что случилось?
— Это твой вопрос — что произошло? Не где я нахожусь? Не в каком я состоянии?
— Я жив.
— Да, ты жив. Но только с очень небольшим запасом.
Через некоторое время Кану повторил: — Что случилось?
— Ты помнишь тот террористический инцидент? Произошел взрыв, довольно сильный.
Кану изо всех сил старался вспомнить. — Далал... Корсаков. Люсьен.
— Это было очень плохо.
Ему пришло в голову нечто важное. — Я ничего не вижу.
— Скоро будешь видеть. Некоторые соединения все еще нуждаются в повторном подключении.
— А как насчет остальных?
— К сожалению, — сказал Свифт, — были жертвы.
На этот раз он оказался в комнате. На мгновение ему показалось, что он находится в посольстве, но вид из окна был неправильным. За стеклом виднелось что-то вроде городского пейзажа, только это был не тот город, который он когда-либо знал. Там были освещенные здания, не столько соответствующие человеческой архитектуре, сколько угловатым пропорциям древних радиодеталей. Между зданиями, соединяя их, тянулись толстые светящиеся рукава. Вместо неба возвышался свод из вырытой породы.
Свифт сидел напротив него. Между их стульями был установлен низкий столик, но, к счастью, на нем не было шахматной доски.
— Мне приснился самый странный сон.
— Я чувствую себя обязанным указать, что не все твои сны были снами. — Свифт указал на кувшин с водой и стакан на столе. — Если ты хочешь пить.
Кану продолжал оглядываться по сторонам. — Я действительно нахожусь в этой комнате, или ты вводишь информацию в мой череп?
— Это реально. То, в чем ты находишься, — это твое настоящее тело. Оно нуждалось в довольно большом ремонте, так что надеюсь, что оно все еще придется тебе по вкусу.
Кану посмотрел на свое предплечье, на свободный покрой рукава с зеленой вышивкой. Он растопырил пальцы. Перепонка между ними все еще существовала.
— Я спрошу еще раз: что случилось?
— Ты был серьезно ранен во время инцидента с возвращенцами. На самом деле это убило тебя. Но мы вернули тебя к жизни, стабилизировали состояние и приступили к устранению повреждений.
Он чувствовал, что сейчас ему нужно попить. Он налил немного воды в стакан и поднес его к губам.
— А остальные?
— Гаруди и Люсьен погибли на месте — флаер был слишком близко, когда произошло крушение.
Кану воспринял эту новость, но на данный момент она просто была там, необработанная.
— А Корсаков?
— Ранен, но не слишком серьезно. Он выбрался из-под обломков флаера, и его скафандр сохранял свои функции жизнеобеспечения до тех пор, пока его не спасли.
— Но вы спасли и меня.
— Это потребовало огромной концентрации машинных ресурсов. Мы могли бы попытаться спасти кого-нибудь из остальных, но вероятность неудачи была бы больше. — Помолчав, Свифт добавил: — Мне жаль терять и Гаруди, и Люсьена. Но я очень рад, что мы смогли спасти тебя.
— Весь мир знает, что я здесь?
— Пока нет. Вскоре после инцидента мы выступили с заявлением по обычным дипломатическим каналам. Это было почти три недели назад. Мы сказали, что обнаружили человеческие останки и что они будут возвращены законным властям в надлежащее время. Теперь мы можем перейти к значительно лучшим новостям о том, что мы вернули тебя к жизни.
— Почему вы не сказали об этом раньше?
— Мы не хотели вселять ложные надежды. Твое выживание было далеко не гарантировано.
— Мне нужно поговорить со своими людьми.
— Конечно. Ваши великие державы все еще ломают головы над всем этим инцидентом, решая, кто виноват, а кто нет в уничтожении трех четвертей межправительственной дипломатической делегации.
— Половины, — поправил Кану. — Я не умер.
— Но долго был мертв, — ответил Свифт.
Когда машины сочли, что он достаточно здоров, чтобы оставить их заботы — а это было всего через два дня после того, как он впервые пришел в сознание, — Кану предоставили транспорт обратно в посольство. Он был рад, когда самолет доставил его на вершину и посадочная площадка посольства открылась, чтобы поприветствовать его дома.
Свифт сопровождал его от флаера.
— Мы опубликовали официальное заявление о вашем выживании, — сказал робот, когда они спускались на уровень главных кают. — Новости распространяются, и, конечно, есть критика наших действий. Полагаю, мы можем рассчитывать на то, что ты будешь отстаивать нашу точку зрения?
— Я скажу им правду, Свифт, ни больше, ни меньше. Тебе не за что извиняться.
— Надеюсь, это не создаст для тебя трудностей в более широкой сфере человеческого общения.
Кану толкнул одну из тяжелых дубовых дверей и шагнул в комнату, которая показалась ему больше и холоднее, чем он помнил. — Почему меня должно волновать, что думают обо мне за пределами Марса? Все, что для меня важно, находится здесь. Это моя жизнь. Довольно скоро они назначат новых послов, и мы продолжим в том же духе, что и раньше.
— Но ты должен быть внимателен к мнению других. Мы не часто говорили о личных делах — наверняка у тебя есть друзья и любимые в других частях системы?
— Не так много, как ты думаешь.
— Но ты прожил очень много лет.
— Спасибо, что напомнил мне. Однако правда в том, что ты теряешь друзей и возлюбленных, когда живешь так долго, как я. Я тот, кто я есть, Свифт — старый житель моря. Слишком древний и странный, чтобы большинство людей чувствовали себя рядом со мной комфортно. — Он остановился, чтобы осмотреть каюту, обнаружив, что все в точности так, как было до экспедиции к месту крушения, но в то же время каждая нота в комнате была раздражающе фальшивой.
Далал оставила открытую книгу на одном из столов. Кану подошел к ней и провел пальцем по страницам. Текст был на урду, одном из ее четырех или пяти языков. Он уставился на сценарий, пытаясь вспомнить, каково это — видеть, как слова растворяются у него на глазах, как раскрываются тайны. Как это было до Вавилонской эры.
— Я буду скучать по Гаруди.
— И мы тоже. Но, возможно, из этого бедствия может выйти какое-то большее благо?
Раздраженный банальностью этого высказывания, Кану захлопнул книгу. Это, в свою очередь, вызвало у него раздражение на самого себя, как будто он потерял закладку Далал в тексте. Где, черт возьми, жила ее семья? — задумался он — в Мадрасе? Возможно, ему следует взять за правило вернуть им книгу. Это было бы небольшим одолжением, и его костям время от времени не помешала бы доза земной гравитации.
— А они говорят, что я оптимист.
Свифт стоял у окна с высокой решеткой. — Всегда существовал разлад в отношении того, как лучше всего бороться с экстремистами. Теперь, возможно, будет не так трудно привести убедительные доводы в пользу пресечения действий возвращенцев.
— Будь осторожен, чтобы кто-нибудь не привел столь же убедительных доводов в пользу того, чтобы прижать тебя.
— Я думал, это уже произошло.
Консоль издала негромкий раздражающий сигнал, указывающий на ожидание сохраненного сообщения. Кану догадался, что она издавала этот звон уже некоторое время.
— Возможно, это частное дипломатическое дело, Свифт. Ты не возражаешь насчет выхода из комнаты?
