Доля попаданская

Муарри прерывисто дышала сквозь сжатые зубы, изредка рвано хватая воздух, и мелко трясла головой — то ли отрицая что — то, то ли пытаясь сказать что-то известное лишь ей. Вытягивалась в струнку, поднимаясь на кончиках пальцев, стараясь хоть как — то облегчить натяжение рук и спины, и бессильно обвисала после особо сильных ударов.

А разъярённый хозяин и не думал останавливаться.

И неизвестно ещё, чем бы всё закончилось, не появись в поместье его отец.

К счастью рабыни, она уже ничего не видела и не слышала, провалившись в чёрный омут беспамятства.

Как не слышала горестного воя хойроссов, предусмотрительно запертых кем — то на кухне.

И не видела ехидного удовлетворения и восторга на лице новенькой 'птички'.

— ЧТО? ЗДЕСЬ? ПРОИСХОДИТ? — усиленный магически голос в данный момент мог принадлежать только одному человеку.

Денщик облегчённо вздохнул и отправился докладывать обстановку хозяину.

— Ты с ума сошёл, Илай? — звуки голосов доносятся, словно из подвала, искажённые до неузнаваемости.

— Прости, отец, сорвался, но она...

— ТЫ? Опустился до публичной порки рабыни? Поднял руку на женщину? Сын? Ты ли это?

— Она виновата в порче имущества и воровстве...

— И у тебя есть неопровержимые доказательства её вины? Сандор, всех гостей поместья ко мне в кабинет.

Голоса слились в один сплошной гул, боль начала пульсировать с новой силой и тьма вновь поглотила едва проснувшееся сознание.

...Глаза открывались с трудом. Вернее, совершенно не хотели открываться.

В голове звенели цикады. Раньше я любила слушать летом их сумасшедшие хоралы в Приморской роще.

А может, это звенели валдайские колокольцы? Не надо! Не люблю — их звоны заставляют плакать душу. А мне сейчас и без них тошно.

Или, всё — таки, стрекотали кузнечики. Но почему — то их было очень много, и звенели они не меньше, чем сводным оркестром.

Мне бы сверчка. Одного. Маленького. Как у бабушки в доме. Она воевала с ним каждое лето, но он всякий раз заводил свою весёлую песню то из — под комода, то из — за шкафа с посудой, то из — под половицы на веранде.

Но его незамысловатые рулады дарили покой и умиротворение.

Всё тело ощущалось одним огромным сгустком боли с эпицентром во всю спину. Да ещё не оставляла в покое крупная дрожь. Руки и ноги, правда, контролю поддавались, но голоса не было и дышалось через раз с великим трудом.

Но... Дыши, Марья, дыши... Во что бы то ни стало дыши! Русские не сдаются!

А вот слух никуда не делся. И что мы имеем? О! Грозный отец воспитывает нерадивого сына. Опоздал ты, папенька. Лет, эдак, на сорок опоздал.

— Я забираю Муарри в столицу, — отец.

— Нет! — сын.

— Это не обсуждается! И полагаю — ты уже достаточно здоров, чтобы приступить к исполнению своих прямых обязанностей, — снова отец.

— Нет! — рассерженный сын.

— Что это значит? — голос отца становится холоден, как глыба льда.

— Я! Ещё! Нездоров! В данный момент никаких столиц и никаких служебных обязанностей! Рабыня останется в поместье! — снова сын.

Отец не успевает ответить.

Резкий звон старинного корабельного (на мой земной взгляд) колокола, сообщающий о приходе незванных гостей, приостановил скандал, но накала страстей не сбавил. Открывать никто не спешит. Слышно только тяжёлое дыхание разъярённых мужчин. А рванувшего было к дверям денщика, остановил рык дана Илая.

— Стоять!

Поэтому никто не удивился, когда дверь открылась сама, впуская в холл низко кланяющегося зеленгирца. Не дойдя нескольких шагов до хозяина дома, он резко выпрямился, аккуратно повесив на спинку кресла роскошный меховой плащ.

Быстрым взглядом оценив обстановку и всего лишь на одно мгновенье задержавшись на теле рабыни, распростёртом на кушетке, старик обратился к Огорро-отцу.

— Мне нет прощенья за то, что ворвался в ваш дом и помешал беседе, благословенный тан цендераль, но дела не терпят отлагательств, — старый алхимик был предельно вежлив, хотя взгляд оставался насторожен, то и дело возвращаясь к Муарри.

— Чем обязан такой чести?

— Сами боги направили мои стопы к вам и указали верный путь. Мне несказанно повезло застать вас в поместье, господин Огорро. И пусть вседержательница Тилара навеки благословит ваш дом...

— К делу, уважаемый! — похоже, благородный дан был совершенно не настроен на конструктивный разговор.

— Я приехал просить у вас в жёны рабыню по имени Муарри, — алхимик манерно поклонился, не отводя взгляда от напряжённо замерших мужчин.

— Н — Е — Т!!! — слаженных дуэт удивил даже самих исполнителей.

— Я готов заплатить любую сумму выкупа...

— Нет! Рабыня не продаётся и замуж, тем более, не идёт, — тан цендераль раздражённо прихлопнул ладонью по столешнице.

— Она необходима вам для того, чтобы в один прекрасный момент ваш сын забил её до смерти, тан Огорро? — старый мастер тонко улыбнулся. — Вы ведь даже не понимаете, чем владеете. Муарри — алхимесса. Редчайшее явление, когда женщина, абсолютно не имеющая магической силы, обладает уникальными знаниями в этой сфере.

— Тем более, не продаётся...

— Вы же бессмысленно уничтожите носителя ценнейшей информации.

— Разговор закончен. Покиньте мой дом, мастер Урхаат!

— Уделите мне ещё толику вашего светлейшего внимания, тан цендераль! — старый зеленгирец демонстративно втянул тонкими хищными ноздрями воздух. — Я ведь не ошибаюсь, ваш аромат называется 'Победитель'? Именно он имеет сейчас бешеный успех в столице, несмотря на запредельные цены, а мои лавки едва справляются с заказами. Так вот, я хочу, чтобы вы знали — его создала Муарри. Она сказала: 'Этот запах для настоящих мужчин. Свежий и неукротимый, как ураганный ветер, как шторм в океане или буря в пустыне, но тонкий и изысканный, как истинный джентльмен'.

Она рассказывала, что на её планете в древности был полководец, сумевший завоевать полмира. Как же его звали? — старик поморщился. — Алек С'Анадаэр Великий или как — то похоже. Я не запомнил — очень сложный язык! Так вот, 'Победитель' — это в его честь. Вскорости будет и 'Адмирал'. Я не выяснил пока, что это означает. Но аромат практически готов, осталось подобрать к нему соответствующий флакон. 'Когда морские офицеры надевают парадную форму, они становятся воплощённой мечтой всех женщин и похожи на сказочных героев'. Так сказала Муарри.

А какие ароматы в моде у придворных дам? Не напомните мне, тан Огорро?

Хранитель имперских кладовых тан Миккей высказал мне недавно странную для его возраста мысль: 'Каждую встреченную во дворце женщину хочется прижать к себе и дышать ею, дышать, дышать, пока не закружится голова...'. Знаете, почему? Всё верно. 'Грёзы любви'. Мы создавали этот аромат вдвоём с Муарри. У нашей алхимейи великолепный вкус, хоть пока и маловато опыта в магической сфере . Но идея и исполнение принадлежат исключительно ей.

А что попросила у вас ваша новая пассия? — не обращая внимания на взрогнувшего тана цендераля, продолжил алхимик. — Разве не 'Царицу ночи'? Ведь у императрицы она уже есть. А все женщины пока только мечтают о ней.

И ещё. Думаю, вам будет интересно знать: в гномьем банке братьев Конд — Гройтхоор на имя вашей рабыни открыт счёт. И там уже скопилась неприлично большая сумма для одинокой женщины. А для рабыни и подавно. Это доля Муарри от прибыли. И она к ней не прикасается — копит на услуги мага для возвращения домой. Подумайте над этим, тан цендераль.

А теперь разрешите удалиться. Завтра в это же время я приду за ответом. Надеюсь, он будет положительным. Кстати, с вашего позволения, — и, не дожидаясь согласия, подошёл к неподвижно лежащей женщине. Покачал головой и зашептал, склонившись к самому её уху. — Сейчас, моя бедная девочка, сейчас тебе станет легче...

Тихо бормоча что-то на своём напевном наречии, старик медленно начал рисовать руками замысловатые узоры, соединяя их в звенья, заплетая в косы, разравнивая и разглаживая, как густой мех, как будто покрывал тело женщины невидимым покрывалом. Затем пару раз резко встряхнул кистями и незаметно для всех надел на мизинец Муарри маленькое невзрачное колечко.

— Ну, вот и всё, лай'танне. Спи спокойно, к вечеру ты даже не вспомнишь о боли.

Медленно разогнулся, испепеляющим взглядом окинул компандаруса и, обращаясь только к нему, выплюнул:

— Счастье, убитое собственными руками, приходит бессонными ночами и рвёт когтями наше сердце всю жизнь, мальчишка.

И едва обозначив поклон, покинул дом.

Казалось бы, потрясений для этого дня было вполне достаточно. Увы, Вседержательница Тилара в этот раз забыла о своём милосердии.

Едва за зеленгирцем захлопнулась входная дверь, денщик, сняв с руки широкую металлическую полоску, очень похожую на стандартный солдатский браслет, с поклоном отдал её старшему тану Огорро.

При этом фигура его поплыла, добавляя в росте и плечах, исчезла седина, сменившись густой медью, кожа посветлела, разгладились морщины, а глаза сменили цвет с невзрачно-серого на яркое золото.

— Прошу простить, тан Огорро, но я тоже покидаю вас — полагаю, свой долг исполненным до конца.

Компандарус ахнул.

— Великие боги Космоса! Кого мы видим? Любимый бастард тана цендераля? Отец! Как прикажешь это понимать? Все эти годы Сантайрос был рядом? — потрясение Илая было столь велико, что он на время забыл, по какому поводу прибыл в поместье отец. — Следил? ЗА МНОЙ?

— Не передёргивай, Илай! Он прикрывал твою спину. Я не мог доверить свооего сына человеку со стороны.

Горький смех был ему ответом.

— Тан цендераль, перед уходом я тоже хотел бы просить у вас руки Муарри.

Немая сцена длилась несколько мгновений, но раздавшийся следом едкий голос Огорро — сына прозвучал откровенно мерзко.

— Неужели она ответила взаимностью, и ты решил взять себе в жёны эту шлюшку, правильный ты наш? Или не ответила? Хочешь напоследок урвать для себя иномирянку? А что, отец, хорошая парочка получится: оба рыжие, оба выродки — мерзкие и нахальные. Хорошо, хоть богиня озаботилась и детей у бастардов не бывает, не будут плодить своё гнилое племя!

— Хватит! В кабинет! Оба! А с вами тан компандарус, будет отдельный разговор.

В кабинете, сбившись в дрожащую стайку, на краешке дивана сидели Циндоллины 'птички' и дружно хлюпали носами.

— Тан Илай, это не мы, клянёмся покровом Тилары! Это нееее мыыы... Это всё она!

— Сейчас разберёмся, — отец был настроен весьма и весьма серъёзно. — Кто? Она?

— Но-о-о-овенькая... Королеву из себя строила. Сказала, рабыня должна знать своё место. И, вообще, рабов надо держать в строгости, — хором запели 'птички'.

— И где она?

— Нннне з-з-знаеммм, — дружно взвыли девушки.

— Вон отсюда! Сандор, отправь их в город! Хозяйке — ни монетки! Завтра предъявишь ей счёт за порчу имущества, — не на шутку разошёлся тан цендераль.

Несмотря на резкий тон хозяина поместья, девушки снова повеселели и, позабыв о недавнем страхе, начали строить глазки денщику. Но тот зашипел диким хойром, что мигом остудило их пыл и они рысью побежали на выход.

Разбор полётов продолжался и продолжался, крики перемежались стуками кулаком по столу, а пару раз даже что — то падало и билось.

О Муарри никто и не вспомнил.

А вечером, утомившись и придя, наконец, к единому мнению, мужчины решили поужинать.

Но выйдя в холл, замерли скульптурной группой.

— Ты пришла? Мама, мамочка, пожалуйста, не уходи, я сейчас, подожди меня, — хриплый шёпот никак не мог принадлежать Муарри, но в холле, кроме неё никого не было.

Она, вероятно, пыталась добраться до своей комнаты. Ползком, на коленях, преодолевая ступеньки невысокой лестницы, ведущей в крыло для прислуги, отдыхая на каждой из них от слабости, цепляясь за балясины и при этом как — то умудряясь тянуть за собой, придерживая одной рукой, обрывки платья. Как ей это удавалось — трудно сказать. Видимо, магия зеленгирца сделала своё дело, и боль действительно покинула её истерзанное тело. Но в сознание она, скорее всего, так и не пришла.

— Мамочка, не уходи, только не уходи, прошу тебя, если бы ты знала, как я соскучилась! Мам, как там дети? Как Антон? Он ждёт меня? Я скучаю, мам, я вам всем приготовила подарки! Скоро же Новый Год! Мамочка! Как же вы без подарков? Я старалась! — тяжело дыша, женщина прилегла на предпоследней ступени, как вдруг, откинув голову назад, опасно накренилась вбок и Сантайрос, не выдержав, рванулся было на помощь. Не успел — был остановлен шипением отца.

— С-с-стоять!

— Мамочка, забери меня отсюда... Как там дети, мама? Как они без меня? Я так хочу домой... Знаешь, они сказали, что я воровка, мам... Представляешь? Я и воровка... Смешные... Сейчас, только отдохну немножко... Иди... Последняя дверь... Подожди меня там, мама.

Потом неожиданно резко развернулась, опасно покачнулась, но удержалась, прижавшись щекой к перилам. И совершенно нормальным, хоть и хриплым голосом, выдала:

— Эй, хозяин, тан цендераль, вы где? Выходите! Поговорить надо. И непременно передайте своему лысому сыночку: у меня уже достаточно денег, чтобы купить два..., слышите..., два таких поместья, — она махнула рукой, описав ею кривой полукруг. — Хи — хи... Глупые... Я? Воровка? Как же, как же... Стеклянные пуговки украла? Хи-хи... И даже шлюха... Два раза хи-хи... Запоминайте — знания стоят дороже тела, уважаемые инопланетяне... Гораздо дороже, чтоб вы знали... Вот.

Назидательно подняв указательный палец в и, покачав им из стороны в сторону в знак подтверждения, рыжая рабыня тяжело вздохнула и уронила голову на грудь, уснув буквально в одно мгновенье и как — то умудрившись при этом не выпустить обрывков платья из судорожно сжатых пальцев.

— И — и — и — лай? Что всё это значит? — зловещим шёпотом спросил отец и одарил сына весьма красноречивым взглядом.

— Бред... Она бредит, отец. Я полагаю, постравматический шок, — в его словах не слышалось и тени раскаяния.

— Мо-ло-дец, сын! С женщинами от скуки воюешь? Унеси её, Сантайрос. Пусть поспит. И будь добр, накрой нам ужин в кабинете.

Всё бы ничего, но в этот момент, не иначе каким — то чудом, открылась кухонная дверь и два вихря, рыже — коричневый и снежно — белый, возбуждённо повизгивая и взмахивая на бегу крошечными крыльями, рванули к Муарри.

Сказать, что тан цендераль был просто удивлён, означало сильно преуменьшить накал его эмоций.

Он направил на зверей указательный палец, молча требуя от сына ответа.

— Не поверишь, приёмные дети нашей рабыни, — яд в голосе компандаруса в идеале должен был убивать наповал. Мух, крыс, мелкую живность и даже людей. И всё именно так и было бы, но поведение зверёнышей странным образом подтверждало его слова. Они плакали над Муарри, горестно подвывая, облизывая ей руки и безуспешно пытаясь дотянуться до лица.

— СМЕСКИ? Уничтожить!

Дальнейшее действо походило на театр абсурда. Рабыня, приоткрыла глаза, мгновенно встряхнулась, подгребла к себе поближе белого хойросса, пятнистого крепко обняла за шею и, приложив палец к губам, сипло зашептала: