Путь в Дамаск

Начштаба его отпустил, и Митя отправился к своим порошкам.

С северо-востока изредка погромыхивало. Великий Медик в Мите сменился Великим Военачальником. и он подумал, чего могло случиться плохого в ближайшее время. А ожидать можно было обстрела с моря, пока колонна не дотащится до Кабардинки, когда дорогу не прикроет от взора и снаряда гора Дооб. И внезапной атаки через хребет. В горах можно тропками или без них вообще обойти противника и устроить шахсей-вахсей. Вот они тащатся по узкой дороге, с которой никак не свернешь, потому что слева склон, а справа обрыв к морскому берегу. И сверху их видно, как на ладони. Поэтому надо почаще поглядывать наверх, не виднеются ли там казаки?

И, кстати, возле Кабардинки к ней подходит долина, идущая вдоль Маркохтского хребта. Значит, по ней даже и конная лава может пройти.

Но это не сбылось. Великий Военачальник в Мите сменился кем-то вроде будущего Великого Комбинатора, и Митя склонил Семена -Без-Отчества к идее сходить на окрестные дачи. Весь это район был застроен дачами небедных людей, вроде инженера Щенсновича или князя Голицына. Есть ли сейчас на дачах владельцы или только прислуга-кто его знает, может, и даже никого. Митя слышал, что некоторые дачевладельцы зимой жили в столицах, а на дачу приезжали только на лето. Имеет смысл посмотреть, кто там есть, и попросить или подобрать что-то вроде одеял или попон, потому как хотя август-это еще лето, но ночью холодновато. Если удастся что-то съестное найти-будет совсем замечательно. Юный Митя еще морально не был готов к конфискациям, поэтому слово это не произнес. Семен взял винтовку и двинул сначала наверх от дороги, потом вниз.

Ему пришлось догонять, поскольку обоз тронулся и проехал с четверть версты, но он раздобыл два солдатских одеяла, медный котелок, немного хлеба и штук шесть картошек. Добычу по-братски разделили, а котелок пока остался у Семена. Что из добытого ему дали, а что досталось другим путем-так и осталось неизвестным.

В итоге до вечера они дотащились до Кабардинки и стали на привал в стороне от дороги, среди таких же полков и батальонов и их гражданского сопровождения. Через хребет казаки не полезли, лава по долине к Кабардинке не явилась. Обстрел с моря какой-то был, но уже после их прохода. Стреляло какое-то орудие (или орудия), снаряды которого летели, издавая пронзительный свист. Что это было за орудие, он еще не знал. И потом, на гражданской, таких выстрелов из полевых орудий Митя не слышал. И вот на этом самом месте Дмитрий Васильевич проснулся и ощутил себя не здорово хорошо. можно даже сказать, что явно поднялось кровяное давление. А пока он искал таблетку, стараясь не разбудить супругу, то после этого не смог заснуть до утра и просто лежал, ожидая. Супругу, кстати, не разбудить не удалось, отчего он чувствовал себя слегка виноватым, но она заснула почти сразу, проснувшись и узнав, что муж всего лишь за таблеткой полез и в помощи не нуждается. Вот прошедший сон Дмитрий Васильевич не анализировал. как сон про водяного и даже старался поменьше вспоминать о нем и специально уходил на другие темы, вспомнив о событиях сна. Потому что дальше сон должен был превратиться в кошмар, если будет с такими подробностями рассказывать про дальнейшее.

Рукопись и рецензию он отдал Главному, сказал, что убедился в том, что такое печатать нельзя без коренной переделки, не хуже писем с мест. которые малограмотные рабкоры и селькоры некогда писали в газеты, оттого сотрудники 'Гудка' (да и других газет), выяснив суть непорядков из письма, переписывали все заново, чтобы можно было читать.

Главный усмехнулся:

-Что, совсем оказалось негодным?

-И даже политически вредным!

-Родители мои, это что же племянничек наваял такого?

-А вот так, вызывающее ненужные идеи за счет наведения тумана. И получается так, что по старой границе расположены мощнейшие укрепления, всем снабженные, осталось только ленту в пулемет заправить, и снаряд в орудие дослать, и можно одним дотом держать дивизию и не давать ей пошевелиться на этой дороге. Отчего возникает сложный вопрос, а почему это при наличии таких укреплений немца не остановили на старой границе? Но новой-понятно, но ведь в старой границе время-то на подготовку было! И выводы нехорошие-либо предательство, либо командующие округами хоть и не предатели, но бестолковы как полководцы и организаторы. Мощные обвинения, но справедливы ли они в устах студента Литинститута, ,в армии еще не служившего? Я тут со специалистом пообщался. и он мне рассказал, что дот в описаниях студента-сплошная ненаучная фантастика, которой и близко не было на практике, то есть из фантазий студента вырастают ненужные и неправильные выводы. Читатели прочитают это буйство студенческого воображения, а не документы о реальном состоянии дел. Вот пример с автоматами. В довоенных штатах они были и не так уж мало. Но в сорок первом производство просело, да и много дивизий стали одновременно формировать, отчего в штате их стало около 160, а по факту могло и поменьше оказаться. Но потом производство их увеличилось, по штату число дошло до пары тысяч на дивизию, да и видно было, что у потрепанной дивизии чуть ли не у каждого бойца автомат. А с таким количеством ППШ можно атаку отбить даже сильно неполной ротою.

Но не описывать же в июне сорок первого дивизию с двумя тысячами ППШ! И тоже наводит людей на ненужные мысли, отчего немцы не были остановлены раньше Яхромы!

И вообще мне кажется, что это не юный студент писал, а сам дважды Лауреат. Или они оба-'Бензин ваш, идеи наши'.

-Придется самому перечитать, потому что ты, Василич, смешал книгу и авторов с землей и водой, как артподготовкой -все изрыто и лишь кое-где пеньки торчат. Пока получается, что книгу брать не надо и даже сугубо не надо. Ладно, сам прочитаю и с чистой совестью дам отлуп дядюшке этого юного дарования или самому дарованию, раз ты подозреваешь маскарад.

Поэтому вот тебе вместо повести о дотах повесть о моряках, и не вздумай подавать заявление об уходе до окончания разбора ее!

Главный и Дмитрий Васильевич посмеялись и занялись текущими делами.

Правда, Дмитрий Васильевич, хотя и держал повесть о моряках на столе раскрытой, но читать ее не спешил. Повесть о дотах его явно утомила. И лишь ближе к концу рабочего дня собрался и прочел пяток страниц — рассказывалось там о буднях моряков на севере в довоенные времена. Дмитрий Васильевич прикрепил на обложку папки себе бумагу-напоминалку, что нужно найти специалиста по морскому флоту, ибо сам он плавал только пассажиром. А эта 'Кочка зрения', как выражался покойный Горький, имеет свои преимущества и свои недостатки. Если же перебраться на кочку зрения моряка, то прежняя позиция понять много не поможет. Но ладно, это пока подождет.

И Дмитрий Васильевич занялся редактурой своей книги. И, как всегда, вылезли на свет не только ошибки, но и повторы, и даже лишние абзацы. Выбросить пришлось полторы страницы. Тут и подоспел конец рабочего дня. Герой набрался наглости и попросил Главного, чтобы тот, уезжая домой, подвез и его. И Главный не отказал! Правда, задал вопрос, как продвигается новое задание. Дмитрий Васильевич бойко рассказал, что книга о моряках торгового флота до войны, может, потом будет про что-то еще. но пока он до другого не дошел. Текст связный, вполне литературный. Но дело тормозится тем, что Дмитрий Васильевич не моряк, поэтому то и дело отрывается и ищет в словаре, что такое битенг или бейдевинд и насколько важно их упоминание.

-Василич, а что такое этот битенг?

-Тут вынужден признаться, что пока я про него читаю, то понимаю, про что это и для чего это. Но стоит оторваться-все забывается!

-Знакомое дело, я, когда в институте Красной профессуры философию изучал, то самое и чувствовал! Особенно про Махизм!

-А среди нашей молодой поросли нет моряков?

-Есть, Коля его зовут, и он даже автор стиха:

'Я весь в соляре и тавоте

Поскольку плаваю в тралфлоте!'

-Это неплохо, можно будет тоже показать ему книгу, нет ли там 'стремительных домкратов'.

Аттическая соль ситуации была в том, что Коля и автор повести о моряках были одним и тем же лицом. Но Дмитрий Васильевич его знал только в лицо— дескать, есть тут такой, а что делает-не знаю, а товарищ Алферов невнимательно отнесся к знанию фамилий своих сотрудников. Или, возможно, невнимательно прочел сопроводиловку, откуда рукопись пришла.

Увы и ай-ай-ай им обоим.

—

Поскольку Дмитрий Васильевич сегодня недоспал, то, устав зевать, решил не противиться желанию и лег спать пораньше.

'В замок епископ к себе возвратился,

Ужинать сел, пировал, веселился,

Спал, как невинный, и снов не видал...

Правда! но боле с тех пор он не спал.'

Но если Гаттон был виновен в сожжении голодных жителей края, то за что посланы такие сны Дмитрию Васильевичу? Мало того, что он их пережил все это наяву, так вот и сейчас должен переживать повторно, во сне?

Ответ на это вопрос прямо-таки лежал на поверхности, но отчего-то не осознавался.

А жертва незаслуженных снов отправился на кухню и там сидел, не включая свет, и глядел в окно на слабый снежок, стучащий в стекло, огни в домах напротив и алоэ в горшке на подоконнике.

Супруга его очень ценила и использовала, как только у кого-то в семье рана или язвочка где-нибудь образуется. Туда и пристраивался кусок мякоти алоэ, освобожденный от кожицы. Помогало ли это-Дмитрий Васильевич не знал, но коль уж любимая жена пристроила ему алоэ на травмированную руку— приходилось носить. Если же цветок по естественным причинам засыхал, то она быстро раздобывала замену. Кстати, насчет цветка-супруга его так и называла, но цветет ли алоэ вообще-он не видел. У него дома точно не цвел.

Зато цвели еще четыре растения в горшках-три на подоконниках и один в подвесном. Что интересно, дети от матери склонность к разведению цветов не унаследовали, и оба женатых жен себе таких же подобрали. Хотя нет, старший сын писал в письмах, как его супруга выращивает зелень и овощи на огороде, а вот цветы-нет.

Дмитрий Васильевич сидел, думал о семействе и не заметил, как уснул сидя и откинувшись на стену. Во сне он снова вернулся в город Ч., только в несколько более ранее время, не в август восемнадцатого, а в октябрь четырнадцатого. По старому стилю-шестнадцатого, а по новому -плюс тринадцать дней. Это был четверг, и ничто не предвещало грядущего. Митя размышлял о текущих уроках и о том, что надо бы уходить домой немного кружным маршрутом. Вчера он и его приятель Ваня Крупский встретились с тремя реалистами и надавали им по шее. заставив позорно покинуть поле боя. Реальное училище в городе открылось совсем недавно, но война между реалистами и гимназистами уже началась. А тут еще политика. Ваня на прошлой неделе попытался убежать на фронт, но был пойман на станции Тоннельной и препровожден к родителям. после чего отец его выдрал. Вот и реалисты пострадали не только за то, что не гимназисты, но и для компенсации морального ущерба Вани от неудач. Побитые реалисты удрали прочь, а Ваня еще и закричал им вслед: 'Катитесь отсюда, трусы и онанисты!'

Митя с удивлением спросил приятеля: а что означает это ругательство?

Ваня и пояснил, что это ругательство из Священного писания, ибо был такой Онан, который не хотел поделиться семенами с семьей своего брата. Значит, это означает 'жадина'.

Митя знал, что в Писании страуса называют строфокамил, потому не удивился, видимо, во времена пророков жадин звали онанистами. Но это было вчера, а сейчас нельзя было исключить визит 'жадин-реалистов' в превосходящем числе для мести за вчерашнее поражение. Поэтому Митя прикидывал, как лучше пойти домой, не столкнувшись с оравой жаждущих реванша.

Но урок был внезапно прерван. В класс вошел инспектор по прозвищу Ванька-Гришка (ибо звали его Иван Григорьевич) и, не дав скомандовать всем встать, заявил:

-Не вставайте. Занятия сегодня прерываются. Всем надлежит собраться, одеться и спешно разойтись по домам, а потом уйти из города. В порту турецкий корабль, который через два часа начнет обстрел города. Одевайтесь, дети и идите домой. Адам Людвигович, вам тоже стоит идти домой, как только ученики это сделают.

Лицо инспектора было бледным, как мел, и голос дрожал.

-Собирайтесь, дети, но не шумите, уходя.

Дети почувствовали серьезность момента и стали относительно тихо собираться. Когда Зиновий Марчук громко отбросил крышку парты, то сразу же получил леща и в дальнейшем сборы не осквернял громкими звуками. Из здания выходили классы по очереди, подвел латинист своих пятиклассников, и, пока они спускались по лестнице, остальные ждали. Громких разговоров не было, все чувствовали что-то ,что мешало с грохотом воплями и лязгом ссыпаться вниз по лестнице, особенно, если гимназический сторож задержался и некому на них гаркнуть. Теперь очередь четвероклассников и они относительно тихо спустились на улицу. Митя тихо (как будто турки могли услышать) сказал Ване: 'До завтра!' и пошел направо от выхода. Ване надо было идти вниз. по Навагинской, и, кстати, приближаться к турецкому гостю. Но они оба об этом не догадывались.

Митя же свернул на Обручевскую-там располагалась женская гимназия, где училась Варенька, вдруг там не знают и надо ее отвести домой. В городе все три гимназии располагались очень кучно-от Митиной мужской гимназии-женская всего в квартале, а частная женская гимназия еще кварталом дальше. Вот реалисты, как недавно образовавшиеся, располагались сильно дальше, прямо под дулами пушек турок. Такая мысль мелькнула у Мити, но таки прошла. Не до междуусобиц пока.

В женской гимназии двери были уже закрыты, подошедший сторож сказал, что учениц уже отпустили по домам. Пора идти домой.

Митя пошел домой не по Николаевской улице, где располагалась канцелярия губернатор и его дом, а свернул на Грибоедовскую, а с нее на Гончаровскую, дальше были совсем неизвестные ему по названию переулки. Чем он тогда руководствовался-непонятно, но в принципе маршрут он выбрал правильно— места там были такие, где богатая публика не селилась, казарм и заводов тоже не было. Но 16 октября такие мысли Митю не посещали, он так сделал, и оказалось это правильным. От быстрого шага в гору он взопрел, но пересек Генуэзскую площадь и подошел к дому, где семейство снимало квартиру.

-Заходи, Митя, хорошо, что ты вернулся уже! Все уже тут, сейчас отец вернется от соседей и пойдем из дому.

Митя поздоровался с домашними и спросил у мачехи, что ему сделать надо.

— Отец уже постарался собрать часть вещей, сейчас принесет из сарая кофр, тогда и пойдем.

Отец же принес не только кофр, но и раздобыл тележку для перевозки вещей. На нее сложили вещи, и семейство начало спуск на Вельяминовскую улицу. Там уже было довольно много народу, с тележками, узлами и сундуками. Даже нескольких коз вели.

-Слушайте меня, семейство! Мы не пойдем в общем потоке, мы пойдем на Чайковскую улицу, за Успенскую церковь и кладбище, и там подождем, пока эта вакханалия не закончится. Почему так-я расскажу там, ибо время может истечь. Пошли.!