'Совбуры' сработали быстро, и утром 1 сентября по новому стилю Егора вызвали в канцелярию и сообщили, что он освобожден от наказания и вручили запечатанный конверт, это, дескать, именно ему, и никому другому. Теперь он может получить свои вещи, сданные в кладовую, заработанные деньги, бумаги об освобождении и идти в любом направлении. Его поблагодарил и пошел получать то, что ему должны были выдать. Обед достанется кому-то другому. Может, вновь поступившему, может, кому-то из лагерного малого начальства-какая разница, все равно не ему. Пока ждал денег в бухгалтерии, аккуратно оторвал клапан конверта. А там оказалось много чего, в том числе и справка, что податель сего действительно Егор Лемехов, житель станицы Верхне-Михайловской и записка, где сказано, что он должен ехать в Москву. Поскольку в Москве вокзалов много, то ему надо попасть на Александровский вокзал и обратиться к военному коменданту, тот его посадит на поезд.

В Минске нужно добраться до улицы Немигской, до угла ее с улицей Богадельной. Там в двухэтажном каменном доме нужно зайти под арку, пойти во двор и в деревянном флигеле постучать в дверь квартиры номер 7. Там его будут ждать. Пароль не нужен, достаточно просто представиться. Если в дороге кто-то знакомый или незнакомый ему встретится и спросит куда это он, то можно сказать, что в Минск, ему-де старый знакомый обещал устроить на хорошее место, но, если Егор скажет, что не в Минск, а в другое место-это тоже сойдет.

И приписка— улицу могут переименовать, так что это тоже надо учитывать.

Как раз в этом году Александровский вокзал переименовали в Белорусско-Балтийский, а Богадельную улицу в Комсомольскую. Ну и везде, где проходило переименование (а проходило оно во всех городах) не все сразу вспоминали, что улица Клары Цеткин раньше называлась Успенской, а Императорский парк — теперь парк имени Демьяна Бедного.

До Москвы Егор доехал в битком набитом вагоне, в котором сидеть было тесно, а стоять восемь-десять часов кряду-лучше такого не испытывать. Хорошо, что рядом сидел демобилизованный красноармеец, оба они увидели друг в друге сотоварищей и помогали друг другу. Поскольку встать и с трудом продраться до уборной и время занимало, и сложно было, а пока ходит— место занять могли, поэтому два Егора (красноармейца звали так же). Ходили по очереди, а оставшийся на месте оборонял его от поползновений.

На нужном вокзале Егора с Дона пристроили в воинский поезд. На платформах там ехало что-то громоздкое, укрытое брезентом, а рядом, в теплушках-сопровождающие. Туда и определили его.

Прощаясь, помощник коменданта тихо сказал: 'Врежьте там этим пилсудским клопам!' Егор пообещал. Получается, он не один такой в нужном направлении едет и по делу одной организации? Выходило, что именно так.

В Минске же в седьмой квартире сидевший там сапожник, узнав, кто пришел, кликнул сына лет десяти, и тот провел Егора дворами в другой неприметный дворовой флигель, где его и ждали.

И в этом была сермяжная правда: немного позже, после знаменитого дела в городе Столбцы, пострадавшей стороне был дан ответ, что:

'В ответ на ноту 10063/24 от 6 августа по вопросу о нападении на ст. Столбцы по самому строгому расследованию с несомненностью установлено, что указания ноты о переходе бандитами, напавшими на Столбцы, польской границы с территории Союза абсолютно не подтверждаются.

Приведенные нотой указания, что упомянутые банды были сформированы и обучены в Минске, не подтверждаются.

Расследование в Минске по указанным в ноте адресам не обнаружило на Подгорной улице никакого штаба, равно как и никакой школы для военного обучения на Немецкой улице.'

То есть полякам попали в плен какие-то участники нападения (или помогавшие им), и из них какую-то информацию выбили. Поэтому тот же Егор мог в тяжелом случае рассказывать, что он жил в этом доме, в квартире номер семь и там его учили подрывной деятельности, а потом перевезли к границе (около тридцати верст от Минска) через вполне реальные города и села, скажем, Койданово (ныне Дзержинск), а дальше он с проводником пошел через реально существующее болото. Поскольку Егор -не Адам, чей след остался в виде цепи островов через океан -на болоте его следа не будет. А НКИД будет ехидно писать ответ, что на улице Немигской в таком-то доме, в такой-то квартире нет никаких террористов и никого террору не учат. Можно даже провести корреспондента левой газеты и показать ему, что там чинят обувь, варят бульбу на обед и дети играют с кошкой. Если то, что кошка бегает за бумажкой на веревочке обучает захвату тюрьмы в Столбцах-ну что же, значит, дети из квартиры ?7 когда-то захватят Столбцы. Пусть Польша ждет, пока мальчик и его сестра вырастут и сделают это. Ориентировочно в сентябре 1939 года мальчик сможет закончить танковое училище и ворваться в Столбцы на танке.

И, в качестве отступления, про тогдашние документы. Внутреннего паспорта тогда не существовало, паспортизация произошла в середине тридцатых годов, и то не сразу. Как же обходились до того без паспорта? Житель сельской местности, если ему для чего-то нужен был документ,

он показывал справку из сельсовета, где от руки или на машинке указывалось, что податель сего Арциховский Моисей Израилевич, 18 лет, действительно живет в селе Глинское такой-то губернии, что подписью секретаря и печатью Совета удостоверялось. Печать зачастую делалась явно из монеты и только с глазами Зоркого Сокола там что-то можно понять.

В городе большим почтением как документ пользовался профсоюзный билет и слова 'Спросите на нашей Кладбищенской улице. Меня там все знают'. Ну и другие документы, что могли лежать в доме гражданина.

Поэтому, когда Остап Бендер дал Воробьянинову профсоюзный билет на имя Конрада Карловича Михельсона. он обеспечил тому документальное подтверждение его личности, а также финансовые льготы. В ряде мест существовали скидки членам профсоюза, кстати, у того же Бендера за осмотр Провала тоже была скидка для них.

Да, фотографий обладателей в справке из сельсовета, да и в ряде профсоюзных билетов не было (автор такие

видел), поэтому опознать, что перед нами не Конрад Карлович и не Моисей Израилевич, можно было либо по косвенным признакам, либо при знакомстве проверяющего с местом проживания и реальным Конрадом Карловичем.

Пользовались ли этим люди, желавшие скрыть свою личность и прошлое? Да. Один, но весьма яркий пример— пионер космонавтики Юрий Кондратюк, на самом деле являющийся Александром Шаргеем. 'В минуту жизни трудную' он раздобыл документы на имя Кондратюка, и так прожил свыше 20 лет. При этом были сложности, если требовался ранее полученный диплом, но они решались. Тот же Кондратюк занимался проектированием зернохранилищ и ветрогенераторов, хотя даже под своей настоящей фамилией институт не закончил.

Видимо, не всегда от инженера требовалось наличие диплома, чему пример известный изобретатель Дыренков. Судя по биографии, он закончил только ремесленное училище, но брался за проектирование танков, бронемашин и бронепоездов.

Правда, при этом зачастую действовал так: 'При рассмотрении проекта Д-4 в НТК УММ конструктор не представил никаких расчетов к своему проекту, и все объяснения сводились к авторитетным заявлениям, что "обязательно все механизмы будут действовать, что называется на большой палец.' Но назвать его новым Остапом Бендером было бы неправильно, потому что Дыренковым разработана и серийно производилась пригодная продукция, скажем, бронеавтомобили Д8 и Д-13, а также мотоброневагоны Д-2 — — — — — — — — — -

А как заставить изобретателей работать эффективно-ну, это управленческая задача, возможно, не настолько интересная для почтеннейшей публики.

В день приезда Егора ничем не загружали, он осваивался на новом месте и занимался наведением внешнего лоска (в пределах возможного). Во флигельке располагался портной, занимавшийся ремонтом одежды. И он действительно сидел там, и принимал заказы, одновременно выполняя задачи дежурного на входе. Если приходил клиент, того велив другую комнату, где договаривались о заказе. В это время на входе занимал место как бы пасынок портного, чтобы никто не мог втихаря проникнуть внутрь, пока портной, он же не совсем портной, занят. Как потом обнаружил Егор, заказы брались не у всех, иногда мастер говорил, что у него сейчас много заказов, раньше праздника Трех Королей не получится. Потом случайно выяснилось, что портной как бы сдает комнаты, поэтому у него и селятся холостые мужчины и они как бы меняются. Позднее Егор выходил в лавочки и на вопросы отвечал, что снимает угол у портного, а сам он родом не отсюда. Насчет занятий своих говорил, что кое-кому помогает и за счет этого живет. И иногда вставлял в разговор несколько выученных слов. Как ему пояснили, что это жаргон местных (ну и польских) уголовников. Чтобы слишком любопытные граждане не сильно растекались мыслию по древу: мужчина, в мастерской и на заводе не работает, на рынке не торгует, в лавке ничего не продает, но не выглядит, как голодное огородное пугало-вот и пояснение, почему все так. И нелюдимость тоже поясняется этим. Побаиваться будут, но, если он всем подряд лещей не раздает и посуду не бьет-попереживают и успокоятся, человек явно не на них деньги зарабатывает. Вместе с другими товарищами он дополнительно усиливал наблюдение за домом: нет ли подозрительных глаз вокруг. Обычно он и другие наблюдатели что-то делали во дворе, скажем, кололи дрова или на верстаке в сарайчике что-то изготовляли из дерева.

На следующий день по переезду во флигель к портному Егора посетил неприметный молодой человек. Потом герой попытался его вспомнить, и не смог— запомнилась только кепка и ситцевая рубаха, а не лицо и фигура. Наверное, он из тех, кто занимается нелегальной работой.

Он долго беседовал с Егором, выясняя, что тот знает о местных обычаях, о языках, где он воевал и что умеет. Резюме вышло такое:

-Наверное, для постоянной работы за линией ты не годишься. Тебя всяк сразу же определит как нездешнего. а, значит, подозрительного. То есть отведут сразу в постерунок или выше, для выяснения, что это за человек нам пожаловал. Даже в большом городе тебе сложно будет спрятаться, пока не научишься пристойно говорить по-польски. И вообще освоишься.

Я думаю, что тебя надо использовать на боевых акциях, чтобы ты поменьше на народных глазах был. Когда ты с оружием явишься к полицейскому и его разоружишь, ему будет не до того, чисто ли ты выговариваешь: 'Руки вверх!' или нет, наган все скажет за тебя и облегчит понимание. А опыт и умения пригодятся. Но нужно будет кое-чему доучиться. В войске каждый делает свое, поэтому у пулемета и для подрывного дела есть те, кто этому обучен. Вот в вашей кавдивизии, хоть при царе, хоть в Конной Армии такие и были, и никто от казака саперных навыков не требовал— нет их, значит, рельсы не подорвут, как бы здорово не было их подорвать. В нашем же деле работа идет малыми группами, и, чем больше умений у каждого, тем лучше. Представь, что вы пошли и захватили пулемет вроде Льюиса. Утопить его в боле в досаду Войску Польскому всяк сможет, унести его на нашу сторону-сложнее, но возможно, даже без больших умений, а вот им отбить атаку подошедших жолнежей-тут уже не будешь ждать, когда появится свой пулеметчик. Дело может обстоять так— или ты пулеметом отгонишь подкрепление, или тебя порубают. Гранатами и подрывным имуществом ты не владеешь? Ну вот, а надо бы и это уметь.

Надо бы и немецкую винтовку освоить, потому что ее у поляков много, и у нее отличия от русской и австрийской есть. Прицел на ней нарезан не в шагах, а в метрах, а в метре почти полтора аршина.

Ну и другому научить не мешало бы про местные обычаи и порядки. Ты верующий?

-Крещеный, но в церкви не бывал скоро два года. И молиться престал.

-А надеть католический крестик для маскировки тебе не против шерсти?

-Знаешь, даже не скажу— как. Дай малость подумать.

-Ладно. Завтра всех троих, что здесь живут, будем учить. Потом, может, вас прибавится. С оружием и взрывчаткой будете учиться не здесь, а за городом, дома разве только разбирать и чистить. Тогда выедем и несколько дней проведем там. Вацлав (так хозяина зовут) о том знать будет ив дом по возвращении пустит. Подумай еще вот о чем-тебе может понадобиться чужое имя, чтобы представляться не врагам, а мирным людям, но тем, которым совсем не надо знать, кто ты есть на самом деле. Подумай над именем, фамилией, и откуда ты есть и что делал раньше. Поскольку конспиратор ты только начинающий, то имя оставь свое, но помни, что имя Георгий поляки произносят как Ежи.

-А что за дела меня ожидаю, там, куда пойду?

-И об этом все тебе расскажут. С подробностями и уточнениями.

Рассказывать и правда, было про что и много, поскольку Егор и другие, жившие в доме, с местными условиями были не знакомы, то про них им и рассказывали. От Адама и до нынешних дней.

Егор поинтересовался насчет того, как ему при всем хоронении от посторонних можно написать письмо домашним. Оказалось, это уже отработано, он будет письма не сам отправлять, и получать будет тоже не сам. Про то, чем он реально занят, конечно, писать нельзя. Ему за недельку подберут место в Минске или ближних городах место, где он якобы живет и то, чем он занимается. Скорее всего, постройку чего-то. На 'стройке' он будет проводить большую часть времени, в Минске бывать только изредка. Потому может написать, какие здесь дома и почем картошка на базаре, но тоже нечасто, как человек занятый. Поэтому, когда соберется описывать Минск, то пусть и пишет, что увидел в этот приезд, а потом-что в следующий.

Рассказать было что, благо инструктор оказался человеком образованным и порассказывал и про первую Речь Посполиту и про Вторую-это была та, что сегодня. Хотя сил был не настолько много, как у Первой, но гонор шляхетский компенсировал материальные потери прежнего величия.

Политика Польши являлась неким симбиозом старых идей, оставшихся от времен Ягеллонов и ранее, и современных идей, вскоре названных 'Прометеизмом'. Собственно, 'Прометеизм' пока существовал как бы в виде продрома, без точных критериев и деталей работы, опирался на старые идеи Пилсудского, что-де для борьбы с империями, угнетавшими и разделившими Польшу, нужна поддержка разных народов, в том числе нерусских, которые очень хотят свободы и готовы бороться за нее с Российской Империей. Сам польский диктатор писал и работал и против других империй, но пока борьба с итальянским империализмом была неактуальна, а борьба с австро-венгерским— миновала вообще. Немецкий и российский еще как бы существовали (по мнению 'прометеистов'). хотя и в трансформированном виде. Потом было создано прометеистское движение, институты для подведения базиса под эти нарраттивы, стали издаваться журналы и пр. Звучало это громко и даже долетало до Китая, где были тоже созданы филиалы 'Несущих огонь в сарай соседям'. 'Если бы еще добрый боженька рога дал для этого'-как выражались белоруссы, то миру много чего бы явилось. Он -то дал, но явно меньшей длины, чем польскому руководству хотелось.