Рик Часть2 Ключ.

Мы продолжили наш путь по коридору.

— Ага, — скептически прогундосил Мишаня. Осматривая достопримечательности. — И где ж та берёзка, что послужила ориентиром?

— Ты не понимаешь! — азартно воскликнул я, предчувствуя близкий финиш непонятно какой эстафеты. Два по двести пятьдесят? — Я просто знаю, что здесь был.

— А я знаю, что у меня рожек нету, — пробурчал Мишаня, но явно успокоенный от моей уверенности. — Тем не менее, иногда сомневаюсь в собственной неотразимости. И лоб чешется.

Я усмехнулся про себя и подумал, что "у кого что болит, тот о том и говорит". Так любой профессионал, пройдя многие круги на точильном камне, шлифуя своё мастерство, иногда подвержен приступом ужасной боязни — боязнь потерять квалификацию и перестать быть востребованным. И Мишаня, будучи женским искусителем в полной мере подвержен этому испугу.

Хотя, если разобраться, может его случай и не совсем подходит сюда. Ведь я не знаю — он не посвящал — как строит свои отношения с дамами после тумбочки посреди кровати. Не мог же он требовать от них обета не смотреть в сторону мужчин? При всей своей мощной потенции удовлетворить всех своих красавиц он был не в силах. И, будучи собственником — в хорошем смысле этого слова — старающимся распространить свою крупную мужскую ладонь на хрупкие плечики всего женского населения, попадающего в радиус действия его гормональных радаров. Отчего бы и не пробиться у него "ветвистости", когда красотки, передающие эстафету, остаются не у дел?

Но это я отвлёкся, поэтому вновь вернул свой гордо-унылый профиль по направлению "вперёд" в надежде... А, собственно, на что я надеялся? Откроются пивные реки и колбасные берега? Или объявится дверь, оббитая дерматином тёмно-коричневого цвета с глазком и номером 43? За которой меня будет ждать диванчик, телевизор, уют уединения и за которой меня перестанут касаться прелести пребывания в Замке... Размечтался.

Нечто знакомое нарисовалось впереди и вслед за душераздирающим визгом это "что-то", вернее кто-то, стремительно приблизившись, мягко протаранило, а затем совершенно растеклось по моему вздрагивающему телу.

— Рик!!!

Жаль, что у меня уши не залиты воском! Как у предприимчивого Одиссея накануне дебатов с сиренами. О, моя пробитая насквозь голова. С таким голосом дюбеля можно загонять и металл нарезать при отсутствии болгарки (с этой стороны полезное качество в семейной жизни для жены), а не дрелить ободуненную голову вместо холодного душа. Сердце же не железное! Но достаточно восприимчивое, чтобы забиться часто-часто, расправить крылья, способные объять сильно и нежно.

— Фиалка! Как я рад тебя видеть! — а на лице расплывалась дурацкая улыбка, изрядно подправленная быстрыми поцелуйчиками, способными отбросить прочь пелену тоски, неудовлетворённости и сомнений. Во всяком случае, хотя бы на время.

Глава 4. Вечеринка со всеми вытекающими.

Вот она, моя берлога с метражом футбольного поля и бытом, организованным по моему разумению — по типу коммуналки: у каждого свой закуток, хоть и небольшой и общие туалет — душевая (правда, это было изначально, сейчас каждый может заказать удобства в номера).

Ошалевшие от внимания, притрушенные от усталости и вынырнувшие из дремотно — мигреневого путешествия, мы ввалились на базу.

— Вот это мои бойцы! — гордо воскликнул и повторил жест вождя в кепке, указывающего светлое будущее и лучезарно сверкнул зубами.

Мишаня, аккуратненько прикрыв рот, тихонько поехидствовал мне на ухо:

— Невидимого фронта?

Я поперхнулся, сквозь опавшие щёки выпуская так и не набранную в эфир речь.

— Что ты! — строго посмотрел, как нумизмат на фальшивомонетчика. — Самого, что ни на есть видимого! А с тех пор, как мы засветились неординарным мышлением, — естественно, в этом месте Мишаня должен был хмыкнуть, — так даже посещение туалета и полуденный сон передают по первому каналу.

— Да ты что! — задело Мишаню за живое. — Так что, расслабиться, почесать пузо и прочие интимные места нельзя без надзора?! — Возмущению не было предела. Я-то понимал, обо что он собирался чесать свои драгоценные места, но помочь никак не мог. Тем более, в Этом смысле. — А как же личная свобода каждого гражданина? Право на собственность, презумпция невиновности, не пойман — не вор?

Вот это уже Мишаня перебрал, и даже я со своим высшим алкоголическим понял, что в этом супе кусочки гарнира и винегрета и заржал. Так люди, владеющие, к примеру, русским языком, желая продемонстрировать знание немецкого, начинают трещать: "Шпрехен зи Дойч", "Хенде Хох", "Ахтунг, ахтунг, в небе Покрышкин" и "Гитлер капут".

— Ты случайно не на депутата метишь? Может тебе ещё и неприкосновенность предоставить? — я снисходительно покачал головой. — Телевизор надо чаще включать. Вечерком. Передачу "Спокойной ночи, малыши". Чтоб ложиться пораньше. А то в голове один сплошной демографический взрыв. И слова, как те обезумевшие сперматозоиды: "Мы точно в трусиках? А в чьих? Где же указатели? Куда бежать?"

Мишаня обиженно отвернулся, а я, увлёкшийся фантазией, вдруг тоже запнулся и... отвёл глаза, пожалев о своей отповеди дружбану. Да ещё при всём честном народе. Сомневаюсь, конечно, что они что-то поняли. Но рты пооткрывали, что птенцы. Запоминают, верно, ругательные слова: презумпция, депутат, демография, сперматозоид.

Просто нуждался Мишаня в такой профилактической встряске, чтобы раз и навсегда избавиться от иллюзии свободы и надежды на уединение... Личная свобода... Ха! Пусть научится вначале делать поступки вопреки сложившимся обстоятельствам, а не спихивать ответственность за свои действия на посторонних...

Н — да. Уж очень философски занесло. Но... но хорошо быть зрителем в амфитеатре и непринуждённо ворочать большим пальцем, советуя гладиатору, как проще прирезать хищника или покрасивше умереть. Не имею я права быть строгим диспетчером и отправлять людей на рельсы, на которых сам стою, как корова на льду!

— Извини, Мишаня, — пробурчал примирительно, коснувшись плеча. — Но уж поверь, если кто-то оттуда, — указал вверх, — захочет увидеть прыщик на твоей заднице, он его увидит. — Грустно вздохнул. — И ничего ты поделать с этим не сможешь, хоть бейся о стену головой — а они, между прочим, приветствуют такой способ решения проблем. Разве что принимай душ не раздеваясь, — улыбнулся. — Опять же, в этом есть свои минусы — сложно спину потереть.

Мишаня удручённо поджал губы.

— Но как же это так?

— Да вот так! Я тоже нервничал, об этом узнав. Мало того, мне об этом напомнили задним числом, то есть, опосля, — и непроизвольно покраснел.

Что не преминул заметить Мишаня. И его настроение заметно улучшилось.

— Тебя попалили прямо на десерте?

— Можно и так сказать, — подтвердил я его догадку. — Так что, друг мой любезный, советую не напрягаться. И получать удовольствие, — жизнерадостно хлопнул его по плечу.

Публика, притихшая на время нашего диалога, вновь весело загомонила. А что им, болезным дюлям, такие глобальные вопросы, как пресловутая свобода? Рубашку на груди порвать, в прорубь головой? Или такие хрестоматийные поступки Матросово — Мересьева? Достаточно хлеба и зрелищ. Хот-дог и бейсбол. Вот оно счастье!

Крошки на пузе, глаза слезятся от напряжённого внимания, горло першит от азартного крика, анальное отверстие попыхивает неконтролируемыми газами, пивная пена щекочет нёбо — и всё это переплетается рекламой спокойного, ненапряжённого сна... Поп корн и километровые сопли на лазурном побережье... Эх, страсти — мордасти!

Тьфу ты! Нашло на меня наваждение. Передо мной приветливые и дружелюбные лица. И, по-моему, достаточный повод для общения тот, что я — их, а они — меня рады видеть. И незачем обижать товарищей по несчастью. Это всё равно, что ругать колобка за круглые бока.

— Будем знакомиться, — постарался изобразить на лице солнце (изобилие морщин мне в этом помогло; а вот молодым это продемонстрировать сложнее). — Вот это, — тут одной рукой не обойдёшься, обоими нужно производить демонстрационный жест, — мой лепший друг Мишаня.

Мишаня, с сурово поджатыми губами и сошедшимися бровями, важно кивнул. Очень мужественно, молодец. Чуть выше б подбородок — и вылитый Самсон. Можно лепить заготовку для запугивания Далил. Или наоборот, для их пробуждения. Не помешала бы улыбка. Ничего, сейчас мы это дело поправим.

— Это Фиалка. Бальзам на душу любому усталому путнику, — подвёл её за руку. — Ты только посмотри в эти глаза — желательно не очень долго, — шутливо погрозил кулаком, и твоё сердце лягушкой выскочит из груди и, высунув язык, будет прыгать вслед, ластиться и исходить слизью.

— Я не против на время превратиться в земноводное, — учтиво ответствовал Мишаня и, не сводя с Фиалки пристального взгляда, наклонился, поцеловал ручку и изобразил улыбку усталого Терминатора.

Девушка зарделась и кокетливо захлопала ресницами, раздувая пожар в душе Мишани, а я ревниво следил, как тот пожирает её глазами. Как Волк Красную Шапочку, предварительно нацепив чепчик. Я так не умею. Я больше с тылу. И тщательно прожёвывая.

— Ну, всё, всё, — попытался я прекратить это таянье свечей. — Не надо делать вид, будто здесь кроме вас никого нет. Возможно ещё остались слабонервные, типа меня, хлопающиеся в обморок от одного воздушного поцелуя. Не на-до! — сказал твёрдо, стуча Мишаню по бедру, и тот наконец взял себя в руки.

Насчёт Фиалки сомневаюсь — её грудь надулась, как воздушный шарик, а пальцы уже мысленно перебирали чётки — но такие, не мелкие.

— Вот это, — выдернул из гомонливой массы лицо параллельного пола, — Стёпа, — Мурло удивлённо распушил брови, но промолчал. Благожелательно кивнул Мишане и зажал в тиски протянутую руку. — Младенцев ест на завтрак, а лица старшей возрастной группы вымачивает в маринаде, так как собственного сока у них, естественно, жидковато — так сказать, для мягкого употребления... — заметил неподдельный интерес на лице Мишани, и хмурые трещины, исполосовавшие и без того неясное чело Мурло, и поспешил уточнить: — Шутка. В общем, человек серьёзный, шуток не понимает.

Мурло отступил, а на его место ввинтился Отвёртка. А я продолжил тур знакомств, дабы отвлечь от собственной персоны очень двусмысленное внимание (на самом деле я наверное перестраховался, и у Мурло даже и в мыслях не было провести сеанс одновременных фофанов и саечек, выпытывая у меня подробности раннее озвученного рецепта).

— Познакомься: Отвёртка. Однобокий знаток Земли, на язык остёр — наше с ним первое свидание началось со словесного фехтования, в коем, естественно, победила... угадай, что? — вопросительно посмотрел на Мишаню. Тот нехотя двинул плечами, отрывая глазные присоски от Фиалки, так и гипнотизирующей его молочными железами. — Правильно, не дружба. А крепкая начальственная длань. — И понёс вдохновенно: — Ибо партия у нас одна. И верным путём идёте, товарищи, — процитировал всплывшие по случаю в голове, как нечто не тонущее (явно не пенопласт), крылатые фразы. — Правда, Отвёртка?

— Вот-вот, — радостно подтвердил тот, и нос его при этом вытянулся, как по команде "смирно" и порозовел. — И ещё хочу заметить, — поднял он пальчик, акцентируя на себе внимание, — что это была дуэль не на выбывание и не до первой крови, а игра доброй воли и взаимопонимания.

Я даже на минуту отвлекаясь от происходящего действа, пытаясь представить себе словесный поединок "до первой крови". Это какие буквы надо иметь, чтобы выбивать зубы и ставить фингалы? Помнится, кто-то уже предлагал "глаголом жечь". Но чтоб словами, да промеж глаз, чтоб аж искры посыпались!

А чё, в этом смысле существуют такие виртуозы, что и в обморок могут завалить. Наточат на станке у телевизора языки, а потом ходят по улицам и поливают, словно из огнемёта — вонь такая, что не отмоешься после. А потом ещё говорят, что рядовые алкоголики являются бичом общества. Да им до словесных озорников, фермеров грёбанных, разводящих уток, как до Камчатки пешком. На четвереньках. С листовкой на спине: "Не бейте, я закодировался". Вот она истина нашей жизни: уличный бомж, собирающий бутылки, хуже лощённого чиновника, вытирающего о подчинённых ноги.

Следующим на глаза мне попался Гермес, которого я тут же вытащил пред ясные очи Мишани.

— Это наш быстроногий факс, — сообщил громко, благожелательно поглядывая на скромно потупившегося Гермеса.

— Странно он выглядит, как для факса, — пробормотал Мишаня, подозрительно приглядываясь к молодому человеку. — Средство связи? — приподнял бровь. — Он что телепат?

Я видел, как смутился Гермес — больно уж слово непонятное — "телепат". Прозвучало, вроде, как "ущербный". Другое дело — теле — фон, теле — визор. А то — телепат. Лучше уж телемат, а объясни ему, что это люди, слышащие мысли других, так вообще б испугался. Вон у нас, к примеру, на Земле, таких содержат в определённых местах. Изолированных. И общаются они исключительно с человекоподобными существами, имеющими одну извилину. И та, как правило, в руке. Резиновая.

— Не, — подмигнул Мишане, будто оценил его шутку, но у того было такое серьёзное и задумчивое лицо, что поневоле встревожился, впрочем, угасающим голосом продолжая завершать предыдущую мысль. — Он просто столь быстр, как факс... Расстояние имеет значение чисто символическое... Что случилось, Мишаня?

— А переквалифицировать его в быстропечатный денежный станок можно?

— Чего? — изумился я несказанно. — И какие тугрики хочешь использовать в качестве обоев? Ностальгия по денежным знакам? Или это зависимость? Как у наркомана, при отсутствии шуршащих купюр сразу мандраж? — победно посмотрел на него сверху вниз, довольный заковыристым оборотом — мол, ничего себе я умный — как почтовая марка на заднице: пропечатали — и поехала.

— Глупый ты, — Мишаня укоризненно покачал головой, но не полностью разворачивая её в мою сторону, а так, поглядывая искоса — дабы публика, изумлённо затихшая, глотающая диковинное зрелище (двух разглагольствующих землян), как "птичье молоко" в колбасном обрамлении — угодить не сложно, но при смешивании бурда бурдой, смогла оценить мужественный, словно составленный из чёрствого и уже изрядно высыпавшегося хлеба, профиль. — А вообще, — он приблизил свои губы к моему слуховому аппарату, изображая яркую скульптурную композицию: что на ухо — то брехня, и зашелестел горячими словами, — Рик, в твоей общаге есть где уединиться? Надо посоветоваться. А так, на виду, не при делах я, как лучше рожу скорчить: то ли растечься киселём, то ли поправить кирпичом? От твоего ознакомительного марафона у меня уже одышка. Всё равно я всех не запомню. Да и из предложенных типажей только первый экземпляр, — нашёл глазами Фиалку и потеплел возбуждёнными глазами, и ослабил узлы в уголках губ, — внушает доверия... Я же тебе не ЭВМ какая-то — пичкаешь меня безразмерно. Сам ведь знаешь, выдам такой результат, что и вдвоём половниками не расхлебаем — поперёк горла станет. — Он доверительно положил мне на плечо горячую свою лапищу, отчего меня изрядно перекосило на ту сторону. — К тому же у меня есть конфиденциальная для тебя информация, — отстранился, заглядывая в глаза, как счастливый отец в окна роддома, а губы его при этом совершенно по-дурацки расползлись на недвусмысленное: "Агу, агушеньки".