Стучит, гремит, откроется

— Моей главной мыслью было, что именно она против и это держит парня. Однако если он еще в санях просил не вспоминать о Мелоньке... Не исключено, что мать вообще против его женитьбы, хочет сама невесту найти, а ему говорит, что рано еще... Сколько ему, кстати, лет?

— Двадцать один... Не думаю, что материны слова сдержали бы его, он не такой. Очень точная фраза есть — "сам себе на уме". Послушает, что сестра скажет, но вряд ли прислушается, девять к одному, что сделает по-своему... Когда сестра с покойным Каром, да хранит Виляс его душу, ездили в Волковы получать наследство, мальчугана на месяц оставили у меня, благо, не столь занятого тогда. Я прекрасно изучил его, кроме того, периодически он приезжал ко мне на nbsp;неделю-две... Когда ему только исполнилось семнадцать, умер Кар, и тогда и ему некогда стало неделями гостить у меня, и мне — принимать гостей... Это я к тому, что знаю его достаточно, и мое мнение про Васелевы повадки вполне верно.

— Я не оспариваю этого, упаси Бог... — миролюбиво уверил Ворох. — Вполне доверяю твоему мнению. Но знаешь что? Вместо того чтобы сидеть и рассуждать, ты мог бы посетить племянника и вызнать у него суть. А то мы можем Бог весть чего надумать, отнюдь не верного.

Стольник хлопнул в ладоши, потер одну о другую.

— А что... дельная мысль! Пожалуй, мне придется не спать завтра и делать сегодняшнюю работу, ежели я отправлюсь к нему, с разрешения князя иль нет. Конечно, очень сомневаюсь, что Потех отпустит, надо сейчас же отправляться... С должности меня вряд ли уберут, ибо князь не раз говорил, что ценит меня, потому я могу себе позволить отлучиться до завтра... может, переночую у Васеля, чтоб не возвращаться по темени. Лепкар! Сходи на конюшню, скажи оседлать Ветрика!.. Хотя нет, стой, я сам сейчас спущусь...

Ворох залпом осушил оставшееся в чарке вино, отер усы тыльной стороной ладони.

— В таком случае, завтра я приеду за вестями.

— Кто знает, быть может, все разрешиться сегодня же.

Кумовья тепло распрощались. Ворох отправился в Яструмы, а Стольник, убедившись в отсутствии Васеля в лавке, — на его хутор. Племянник только-только вернулся, и они с матерью сели ужинать.

Стольника поразил вид молодого человека, столь измученный, будто он месяц тяжко работал, недосыпая и недоедая. "Что любовь с людьми делает", — подумал писарь, сразу вспомнивши свою печаль и вид после смерти жены. Поприветствовав сестру и вручив ей гостинец, он попросил Васеля отойти на несколько слов и, не затягивая, сразу обратился к сути вопроса:

— Васель, ездишь и ездишь ты в Яструмы... Отчего ж не сватаешься?

— Откуда вы... Э-э... — племянник сперва жутко растерялся, но вскоре оторопь на его лице сменилась неимоверным изумлением. — Почему я не сватаюсь? — раздельно произнес он. — Я не ослышался? Это вы у меня спрашиваете?

— Я. А что тебя так изумило? Разве я не могу поинтересоваться?

— Безжалостный вы человек, дядя! Вы же сами сказали мне, что крестница ваша просватана! Как я могу, если так... — Васель задохнулся от негодования.

— Я тебе такое сказал? — не меньше удивился Стольник. — Это когда?

— Когда мы ночевали в Яструмах. Я вас даже переспрашивал!

— Хоть убей — не помню! Как я мог такое сказать тебе?!

— Вспоминайте! Ночью, я разбудил вас...

— Ах, ночью! Боже, парень, что ж сонный человек не скажет тебе, еще выпивши перед тем! То-то я думаю: ну не мог сказать такого и точка! Я ж наоборот твой сводник, с Меланьиным отцом сговорился!

— И я... столько времени... — Васель как слепец отыскал стул и сел, ноги его не держали. — Господи!!! Я столь увлечен был сожалением, что и не мелькнуло в моей голове мысли о неправдивости ваших тогдашних слов!

— Что любовь с людьми делает, — уже вслух подумал Стольник, улыбаясь. — Разум напрочь тебе отшибло, словно от удара кувалдой... Погоди-ка... мать разве тебе не сказала? Я говорил ей.

— Нет, не сказала... По-видимому... Нет, не пойму!.. Э-э, ладно, с этим позже разберусь, я и так много времени потерял! Будете моим сватом, дядя?

— Не в силах отказать!

Тогда Васель подался к матери и с ходу выпалил:

— Матерь! Буду жениться!

— На ком, сыночек? — с тихой безнадежностью спросила Гелина, смекнувши уж, что раскрылось сыново заблуждение.

— На той панночке, Меланье. Она Яструмового пасечника дочь.

— Что сталось с женихом ее? Ты говорил, она, дескать, сосватана.

Опершись плечом о косяк, Стольник созерцал разворачивающуюся перед ним картину и не верил. Выходит, Гелина и вправду знала, что Меланья не сосватана, но, видя как мучается сын, не сказала ему. И, будто того мало, теперь так достоверно удивлялась!..

Стольник подумал, что, вероятно, он совсем не знает сестру. Будто прочитав мысли, Гелина кинула на него холодный взгляд — точно нож метнула.

— Представляешь, матушка, ничего подобного! Дядя со сна сказал мне, а я, дурень... — и Васель, не договоривши, рассмеялся безумным, счастливым смехом. Мать в ошеломлении глядела на него. "Пускай жениться. Раз не удалось отвадить его, будем подстраивать под себя невестку, а что делать..." — решила она.

Смех Васеля резко оборвался.

— Ты не будешь против, надеюсь? Мнение твое, матушка, важно для меня, я не хочу распри, но, против ты или нет, я все равно женюсь на ней.

— Конечно, я не буду перечить! Разве есть прок становиться на пути к твоему счастью, сыночек?

Она улыбалась искренне и добро, так что сын не мог не поверить. Он поклонился и, сказавши, что не может боле терять время, выбежал в сени. Стольник задержался в дверях.

— Скажи, почему?..

Гелина отвернулась.

— Я хотела достойную невестку, а не какую-то там селючку.

— Не важнее ли, что он любит ее, что потерял сон и покой?.. Сестра-сестра...

Он вышел и не слышал, как она пробормотала: "Своих детей нет — и лезет. Чего, спрашивается? Разве просил кто?"

Спустя пять колодежек два всадника помчались в зимнюю ночь.

Ворота яструмчане закрыли, Стольнику пришлось долго и упорно стучать и звать сторожевого.

— Кого тама Рысковец принес? — нелюбезно осведомился пропитый голос.

— Я кум пасечника, отвори!

— Ишь ты, тоже мне — важный человек, — хамовато откликнулись из-за ворот, не спеша впускать гостей.

— И княжий писарь! — добавил с ухмылкой Стольник. Васель гарцевал перед ним, поворачивая лошадь то в одну, то в другую сторону, и едва мог усидеть в седле от нетерпения.

Послышались ругательства, створка ворот распахнулась вовнутрь. Держащий ее селянин замер в земном поклоне.

— Расположения Виляса панам! — пристыжено бормотал он. — Расположения Виляса! Добро пожаловать! Не серчайте уж!.. Расположения...

Будь на месте писаря Ворох, он бы не упустил возможности пригрозить сторожу заплечных дел мастером, но Стольник только развеселился.

— Разогни спину, добрый человек, я зла не держу, — бросил он на ходу и тихо заметил, к племяннику обращаясь: — Видишь, должность открывает любые ворота!

Васелю было не до того.

— Скорее! — поторопил он да подогнал лошадь. — Ничего, что я вот так, не спросивши за сватов?..

— Думаю, ничего. Вряд ли тебе откажут.

Васель только вздохнул. Лихорадить от волнения после дядиных слов не перестало, хоть в оных и сквозила непоколебимая уверенность.

* * *

Был последний перед Мировещением вечер, считавшийся из-за преддверия праздника также святым. Сегодня девушкам уже разрешалось баловаться несерьезными гаданиями, и к Меланье забегала подруга, чтобы поворожить по обыкновению. Но уходила Хорыся она расстроенной — у Вороховой дочки не было желания поддерживать обычай, она узнала все интересующее от вещуньи.

Одно только сделала Меланья из всего, что делалось обыкновенно в преддверии Мировещения — вышла на крыльцо и загадала тихонько:

— Пусть Васель посватается!

Тут-то как раз и подъехали ко двору двое всадников. Девушка, не вглядываясь особо в темноту, кое-где рассекаемую полосами света из окон, вернулась в дом и спросила отца, не ждет ли он кого, ибо приехали какие-то люди, да еще так поздно. Ворох пожал плечами и, запоздало сообразивши, кто это мог быть, вышел встречать. Меланья замерла, выглядывая из-за полуотворенной двери.

— Не разбудили? — спросил кто-то за затянутым узорчатой сетью окном.

— Нет-нет, мы не ложились, — отвечал Ворох. Вскоре из сеней повеяло холодом, и голос отца отчетливей послышался в передней: — Заська, свет!

Прибежавшая найманка разворошила уголья в камине, стало посветлей, и Меланья отошла от двери, дабы ее не поймали за неугодным приличной девушке подсматриванием.

— Вы простите, что без предупреждения, не спросивши, с бухты-барахты... — оправдывался кто-то. Меланья с замиранием сердца узнала Васеля.

— Это ничего, ничего! — добродушно отвечал Ворох.

Осоня потянула озадаченную Меланью, которая хотела и не могла верить в то, что желание сейчас может сбыться, за руку.

— Пойдем, поприветствовать надо!

В то время как Осоня расцеловывалась с кумом, тихонько просившим прощения у нее за отсутствие гостинца, Васель кланялся Меланье, вручая ей припасенный задолго узелок, каковой он постоянно носил с собою, боясь забыть.

— Не буду тянуть кота за хвост, приступлю сразу к цели позднего визита, за который, кстати сказать, извиняюсь премного! — начал Стольник, вышедши на середину комнаты. Васель стал за его спиной.

— Есть у меня на примете один купец, а у него — сундук с добром...

"О Господи!!! Крестный — сват!" — мелькнуло у Меланьи на задворках сознания. Она выронила дареный узелок, брякнувший при ударе об пол, даже не заметив этого.

— ...Чего только в том сундуке нет! — продолжал разливаться соловьем Стольник. — Все есть, нет только цвета руты*. И так купцу плохо без него, так плохо! Есть не может, спать не может, все горюет да горюет! Если б вы, добрые люди, сжалились над молодцем, поручив ему ваш цветок, — счастливцем бы его сделали!.. Обещается ухаживать, говорит, скорее сам умрет, а ему не даст завянуть.

— Что ж... — протянул Ворох, с трудом удерживая на лице серьезное выражение. — Как поступим, жена?

Четыре пары очей выжидающе воззрились на Осоню.

— Тебе решать. Я не против.

— Но жалко ведь. Вдруг наша кветка завянет? Сколько любви, сил, заботы на нее ушло, пока вырастили...

— Посланец говорит, что она будет в сохранности.

— Ну, если так.... Ладно уж, поверю на слово. Отдаем!

Но добыть согласие родителей — только полдела.

Васель выступил вперед, опустился на колено и приложил руку к груди.

— Пойдешь ли за меня, панна Меланья, сердца моего хозяйка?

Девушка засияла улыбкой и твердо ответила:

— Пойду!

Тогда Васель поднялся, протянул руки, и Меланья вложила в его горячие ладони свои. С колодежку счастливые согласованные** стояли так, а потом одновременно сделали шаг друг к другу. Меланья прильнула к его груди, Васель крепко ее обнял, одной рукой за плечи, другой за стан.

Глядя на красивую пару, Осоня возрыдала, уткнувшись лицом в плечо Вороху, тоже недалече бывшему от слез. Заслышавшие сватовство бабка с дедом вышли поглядеть и теперь одинаково умильно улыбались. Ивась жался к крестному и спрашивал, почему мама расстроена.

— Ты плачешь? — отстранив немного Меланью от себя, шепнул Васель. По щекам девушки действительно котились крупные чистые слезы, хоть она и улыбалась. — Не плач, душа моя, сердце мое! Все ведь хорошо! — не помня себя, он принялся утирать ее щеки от слез, при этом повторяя: "Не плачь, не плачь, Бога ради!"

— Это слезы хорошие...

Больше того Васель ничего не дал сказать ей в свое оправдание. Уста слились с устами, и долго целовал он Меланью, с необыкновенной нежностью да трепетом.

Шею жениха Меланья перевязала шелковым платком, а сватовскую — рушником. По обыкновению, любящие попировать Лядагчане любую удачную ступень сватовства отмечали застольем, и едва ли не грехом считалось от сего обычая уклоняться. Договорились, что вскоре Васель привезет мать на смотрины.

* * *

Бытие пасечниковой семьи Гелину не впечатлило, но притворялась довольной она весьма искусно. Улыбка не сходила с ее губ, жесткие складки на лице разгладились, недовольного выражения как не бывало. Произвела она впечатление уступчивой и доброй женщины; из всех одна только Меланья заподозрила неладное, но не придала этому особого значения, напрочь забыв о предсказанном бабой Хвеськой. Происходящее вскружило голову, от любви и радости темнело в глазах, куда там вспоминать про слова вещуньи!..

Ежели смотрины жениха заключались в основном в осмотре хозяйства, то невестины имели таковые цели: знакомство свекрови с будущей невесткой и убеждение в своем выборе жениха.

Гелина задавала Меланье вроде простые вопросы, с помощью которых надеялась получить представление о характере сыновней избранницы. Но девушка, лукавя и шутя, давала неоднозначные ответы, потому толком выведать желаемое не удалось; одно Гелина поняла — Меланья отнюдь не глупышка.

— Как думаешь, справишься ли как хозяйка на новом месте? — спрашивает Гелина.

— Посмотрим, угодит ли место невесте! — лукавит Меланья с самым послушным и праведным видом, потупившись да перебирая пальцами оборку на платье. Тем невеста только добавляет потешности собственным словам.

— А косы без найманки заплести — заплетешь?

— Не дадите найманки — Васель плести будет!

— Ото я наплету, так наплету!.. — смеется сидящий рядом жених, подкидывая на ладони конец толстой косы. — Запутаюсь так, что вовек не отвяжешься!..

Меланья из кожи вон не лезла в желании понравиться, спокойно вела себя. Пускать пыль в глаза и пытаться показать себя с лучших сторон не хотелось. Зачем? Старайся сейчас хорошей выглядеть, не старайся — все равно недостатки, проявятся, как в той поговорке — весна придет и все всплывет.... Девушка столь уверовала в неизменность Васелевого решения, что могла быть самой собой и при этом не бояться срыва свадьбы.

Невеста подарила Гелине рулон дорогой тафты, а жениху — вышитую алым рубашку. Затем Осоня вынесла медовуху, и Меланья налила кубок Васелю. Все взгляды обратились на него — ежели жених выпивал не до дна, то говорил тем самым о перемене решения, отказе от невесты. Васель, не задумываясь, запрокинул голову и в два глотка осушил кубок. Мелькнувшая на лице Гелины тень представляла собою крах ее слабой надежды.

— А мы-то надеялись, что он откажется! — шутливо пробурчал Ворох. — Ишь, какой скорый!

— Никому уж ее не отдам! — усмехался Васель, обнимая невесту.

Гелина скрипя сердце поблагодарила за хлеб-соль и зазвала к себе на смотрины. Тотчас собираться начали.

— Васель, — шепнула Меланья на прощание, — ты приедешь завтра? Пойдем святые песни вечером петь...

— Приеду, сердце, ежели только доживу до завтра, тебя не видя.

Кусая губы в попытке сдержать рвущийся смех, девушка воскликнула:

— Ты уж постарайся, Бога ради!

— Смеешься надо мною, шельмочка? — с напускным возмущением упрекнул Васель.

— Скажите, пожалуйста, как с тебя не смеяться? Сколько меня не видал — и жив, значит, и до завтра как-нибудь протянешь!