Когда Тимофеевна выдавала требуемый объём водички клиенту, то происходила дегустация жидкости. В знаменитую кружку наливалась вода, опускался серебряный крестик, а потом клиент выпивал эту волшебную воду. Василёк, соответственно, направлял на посетителя всего 0,01...0,02 единички. Но даже такой мизер ощущался человеком.

— Ого, — вытирал пот посетитель. — Ничего себе водичка. Знатно торкает.

Тимофеевна всегда сообщала посетителю, что эта вода помогает только праведникам. Грешники пролетают мимо. Посетители, все, как один, утверждали, что они самые настоящие праведники. Совершенно безгрешны.

— Ну-ну, — качала головой Тимофеевна.

Затем радостный горожанин уезжал из деревни, увозя несколько литров воды и кого-нибудь из местных, упавших ему на хвост.

Худо-бедно, но в неделю у Тимофеевны получалось продать воду рубля на два. В её случае это огромные деньги. Вот такой у Василька и Тимофеевны зимой появился бизнес. За рубль можно купить целых пять булок белого хлеба.

Бизнес и посетители, это, конечно, дело хорошее и полезное для Василька, но его мучил русский холод. Тяжело переживал Василёк такие лютые холода. Такая Антарктида ему решительно не нравилась. Пингвинов ещё не хватает. Впрочем, начало весны случилось тоже холодное. Одно радовало: медведи так и не набрели на деревню. В какой же мы дыре живём — думал Василёк — что даже медведи до нас не добредают, вот же Россия, страна парадоксов.

Глава пятая

В стране решительно боролись с церковным мракобесием, с замшелым догматизмом и с дремучей народной мохнорылостью. Гражданин страны, в принципе, имел право посещать различные религиозные учреждения для отправления своих сомнительных религиозный потребностей. Он мог, по своей дремучести, приобщаться к религиозным таинствам, особенно, если он при этом был беспартийным. Но если в церковь начинал ходить начальник, то к нему применялись санкции, вплоть до исключения из партии и снятия с должности. Религия и различные суеверия это удел пожилых и по сути отсталых людей. Ведь страна семимильными шагами шла к коммунизму, до которого осталось всего девять лет, совершала открытия в науке, расширяла производство, запускала людей в космос. Причём ни один космонавт не видел в космосе ни Бога, ни даже ангелов. Что доказывает их отсутствие, как таковых. Что, съели дремучие противники коммунизма и всякие религиозные догматики?

Целая толпа партийных работников и профессиональных атеистов боролись с тем, что, по их мнению, не существовало. Боролись, не щадя своё здоровье, за соответствующую заработную плату и бонусы.

Одним из таких непримиримых борцов являлся двадцатисемилетний Платон Герасимович Климов. Платон считал себя большим и важным человеком в местном социуме, ибо трудился на самом передовом рубеже борьбы с мелкобуржуазными идейками. Платон трудился начальником сектора в областной комсомольской газете. Его сектор отвечал как раз за антирелигиозную пропаганду и воспитание трудящихся масс в духе отрицания суеверий и прочих мракобесий. Естественно, это самый передовой рубеж. Дальше уже некуда. Платон имел диплом с отличием факультета истории местного университета и обожал такие предметы, как история коммунистической партии и научный атеизм. Эта его увлечённость оказалась замечена старшими товарищами и Платон, после окончания университета и дополнительного обучения в университете Марксизма-Ленинизма, был направлен на работу в молодёжную газету.

Платону нравилось разить врага горячим комсомольским словом. Редакторам нравились статьи Платона, и его рубрика не сходила со страниц этого молодёжного издания. И ведь хорошо же пишет, сукин сын — умилялись редакторы — аж в дрожь бросает. Конечно, любого человека возьмёт за живое статья, в которой описывается судьба бедной маленькой девочки с косичками, которая из последних сил ходит в школу. Которая чуть ли не засыпает на уроках биологии, когда учительница рассказывает деткам научный факт происхождения человека от обезьяны, а не от Бога, как это было отмечено в соответствующих решениях партии. Почему этот тощий ребёнок засыпает на уроке? Это от того, что оголтелые родители заставляют её с вечера до утра молиться на коленях перед иконами, в дыму коптящих свечей и лампадок в окружении древних сгорбленных старух, одетых исключительно в чёрные траурные одежды. Ребёнок мечтает спеть песню "Взвейтесь кострами синие ночи..." и записаться в авиамодельный кружок. Думаете, эта душещипательная история кочевала с одного номера в другой? Нет, не так: она появлялась на страницах газеты строго через день. На другой день писалась статья о суевериях. Рассматривалась очередная проблема чёрной кошки, пустого ведра, рассыпанной соли или, не дай Бог, разбитого зеркала. А потом опять автор возвращался к тощей девочке с жалкими косичками, где мастерски описывал, как у ребёнка выпирают рёбрышки и какие огромные и чёрные круги у неё под глазами. Опять появлялись зловещие бабки в чёрном, которые, естественно, шипели своими беззубыми ртами на молодых строителей коммунизма. В общем, эти бабки выходили очень ненавистными созданиями, и читатель проникался праведным гневом. Б-р-р. Страна строит коммунизм, а в это время кое-где существуют такие бабки, которые устроили настоящее кубло, в которое завлекают девочек с косичками.

Читатели писали возмущённые письма, предлагали отдать девочку в детский дом, где ей будет хорошо и комфортно, и она, наконец, споёт песню про сини ночи и о пионерах, которые дети рабочих. Платон помещал эти письма в газету и давал на них пространный ответ. Это считалось осуществлением обратной связи с массами. Все были довольны: и редакторы, и Платон. Если писем от читателей не поступало, то...то они, всё равно, как-то появлялись, где читатели спрашивали о судьбе девочки.

На другой день Платон писал о не менее страшном зле для народа: о суевериях. Слава Богу, на Руси с суевериями было всё в порядке: их водилось много, на любой, самый утончённый вкус. Платон быстро сообразил, какую золотую жилу он нашёл. Да не жилу, а целый Клондайк. Бороться с суевериями можно хоть до пенсии, что радовало. Вскоре Платон стал среди своих коллег считаться самым большим специалистом по суевериям. К нему даже обращались коллеги за некоторыми разъяснениями и всегда внимательно его выслушивали. Платон даже подумывал о диссертации на эту тему, но старшие товарищи почему-то это дело не одобряли, считали это исследование мелкотемьем. А зря. Потому, что эта тема затрагивала многие аспекты жизни социума. Но спорить со старшими авторитетными товарищами очень опасно.

А ведь какие замечательные получались статьи на тему, почему нельзя дарить часы, или почему нельзя отмечать сорок лет. Платон мастерски описывал, как некоторые несознательные люди показывают деньги полной Луне. Вот зачем они это делают? Писал о том, что народ остерегается свистеть в помещении, не ест с ножа, скрещивает пальцы наудачу. А ведь это махровое мракобесие. Ещё народ не любил носить вещи, вывернутые наизнанку; ничего не передавал через порог, даже приседал на дорожку. А, прости Господи, пятница 13-го числа. Это же всё, туши свет. Платон выводил на чистую воду всю эту муть, типа, постучать по дереву и ничего не подбирать на перекрёстке. Он подробно писал, что ничего страшного не случится, если что-то забыть дома и вернуться; тогда даже не надо оглядывать себя в зеркале. И мусор можно выносить после заката. Правильный комсомолец не должен бояться какой-то чёрной кошки, которая перешла ему дорогу перед экзаменом. Да хоть стадо чёрных кошек.

Борясь с суевериями, Платон вдруг обнаружил, что тем самым льёт воду на мельницу своего заклятого врага, на церковь. Оказывается, в этом плане они сражаются как союзники, рука об руку, ведь церковь, почему то, не жаловала суеверия. Как же всё сложно в этом мире.

Платон не мог знать свою судьбу, и, навряд ли поверил, если б ему сказали, что через 22 года он станет правильно креститься, читать молитвы, устроится старостой в православный храм и будет поносить всеми словами коммунистов. Да, точно, сложно всё в этом мире и неоднозначно.

А пока Платон "выбил" редакционную машину, чтобы съездить в деревню Девицу, чтобы собрать материал на появившуюся там лжецелительницу. История, судя по слухам, обещала потянуть на десяток разоблачительных статей. Ибо про уже трижды осточертевшую тощую девочку с косичками не писалось, будь она неладна.

Начало марта. Но весны и близко не видно. На улице снежно и прохладно. Платон всего на десяток километров отъехал от города и, как будто, попал в иной волшебный мир. В деревне всё не так, как в городе. Здесь всё ближе к природе, поэтому окружающие пейзажи затронули тонкие струнки в душе Платона. Ведь нет, не было и не будет человека, который оставался бы равнодушным, созерцая снежные просторы, даже если этот человек рыцарь борьбы с мракобесием во всех его проявлениях. Платон считался культурным, начитанным и любознательным товарищем, поэтому он легко вспомнил стихи Вяземского и произнёс их, выйдя из машины: "Лазурью светлою горят небес вершины; блестящей скатертью подёрнулись долины, и ярким бисером усеяны поля. На празднике зимы красуется земля...." Да....надо идти и работать, но, всё-таки, как здесь красиво. Другой мир, однако. Платон обратил внимание, что в деревне снега намного больше, чем в городе. Здесь его практически никогда не убирают с дорог, и снег здесь гораздо белее городского. Здесь снег без налёта городской грязи и грехов. Вот где можно встать на лыжи и покататься — с грустью подумал Платон — а не писать про всяких мракобесов. Надо мне, как Вяземскому, взять и разразиться лирическими стихами про белое безмолвие, о шёпоте метели, о запахе дыма, что вырывается из печных труб. Хотя, тогда меня коллеги не поймут, ибо борьба с мракобесием не предполагает всякие ути-пути.

Первый абориген, который попался на глаза Платону, случился Санёк, местный алковетеран и по совместительству супруг Варвары. Санёк стоял посреди деревенской улицы и был занят созерцанием своего внутреннего мира после вчерашнего вдумчивого возлияния в компании своего кума. Сейчас он вспоминал, что они отмечали, наверняка что-то значительное, ибо до сих пор штормит. Из-за этих воспоминаний Санёк не смог даже быстро прореагировать на слова Платона, который понял, что перед ним настоящий деревенский пролетарий, а не зомби, хоть внешне абориген чем-то похож на несвежего зомби. Вот ради таких людей и трудился Платон, разоблачая вековые напластования дремучести среди народа. Поэтому Платон терпеливо обратился к Саньку в третий раз; с пролетариатом надо вести себя вежливо и терпеливо, всё-таки это передовой авангард всего человечества, гегемон ёптыть.

Санёк, наконец, понял, что к нему обращается посторонняя, явно городская личность, поэтому включил режим максимального понимания, что вылилось в некоторый набор слов "Чё!", "А чё!", "Мля, значит!", "Ты чё!". Платон перевёл эти слова на понятный язык: получалось, что так абориген сказал "Внимаю путник". Диалог вроде налаживался. Через пару минут такого общения Санёк уяснил, что городскому фрукту требуется Тимофеевна, коза старая.

Он махнул рукой в сторону домишка Тимофеевны и стал рассказывать городскому о том, что они с кумом сегодня приболели и им требуются лечебные процедуры, однозначно. Может городской человек составит им компанию, то есть вольётся к ним третьим — с надеждой спросил Санёк. У него просто не имелось денег на поправку здоровья.

Платон решительно отказался от такой перспективы, что Санька несколько огорчило.

Вот почему наши пролетарии так неумеренно пьют водку — подумал Платон. Ведь всё должно быть наоборот: чем ближе к коммунизму, тем народ должен постепенно отказываться от этой дурной привычки и брать пример с великих людей. Ведь классики водку не хлестали собравшись на троих. Товарищ Маркс не собирался с товарищем Энгельсом и примкнувшим к ним ренегатом Каутским где-нибудь в парижской подворотне, и не соображали на троих. Такое даже трудно представить. Платон даже не пытался такое представить, ибо выходило препохабно. Парижская подворотня, в которую, озираясь, шмыганули три личности, чтобы раздавить бутылку водки на троих. Маркс почему-то в солдатской шапке-ушанке, у Каутского трясутся руки, а у товарища Энгельса красный нос. От этой картины Платона отвлёк Санёк, который что-то говорил про Тимофеевну.

— А правда, что ваша Тимофеевна занимается лечением людей? — поинтересовался Платон у аборигена.

— Дык, врут, — сплюнул на снег Санёк. — Брешут, как радио. Фуфло полное, а не лечение. Был я, однажды, у неё. Хотел здоровье поправить. Представляешь, товарищ из города, эта коза старая даже чекушку не предложила. Бубни, говорит молитву перед иконой, а потом пей воду. Воду! Прикинь. Так что фуфло это, а не поправление здоровья. Если бы она могла лечить, то вылечила бы сначала своего внука, который, скажу по секрету, полный дурак у неё. А внука знаешь, кто ей подкинул? Не знаешь? Дык, я скажу по секрету...

Платон не хотел знать про внука, да ещё дурного. Он хотел знать, как Тимофеевна лечит людей. Ему нужны живые свидетели, что эта Тимофеевна занимается противоправными делами. Нужны непробиваемые показания людей, что её действия принесли значительный вред здоровью. Тогда этими деяниями могли заинтересоваться органы. Но, вот этот конкретный абориген, никак не походил на жертву лечения: молитву и воду к делу не пришьёшь. Может он хоть как свидетель сгодится — подумал Платон — но не срослось.

— Знаешь, что я тебе по секрету расскажу, товарищ городской, — горячо зашептал Санёк в лицо Платона. От этого Санька несло таким перегаром, что Платон отодвинулся в сторону. — Эта Тимофеевна никакой не лекарь, вот.

— А кто она? — заинтересовался Платон.

— Ведьма, она, — трагическим шёпотом сообщил Санёк.

— Кто?

— Ведьма, говорю, — озираясь, зашептал абориген. — Страшное дело, товарищ.

— Как так ведьма? — удивился Платон.

— Т-ш-ш, натурально ведьма, и летает, — не унимался Санёк. — Я сам раз двадцать видел, как она на помеле летает, факт и истинный крест. Хочешь подробно обскажу? С тебя только литр самогона. У бабки Мани возьмём. Да, не боись ты, у неё самогон вкусный, и димедрол она в него не кидает, как некоторые. Для своих Маня марку держит. Тогда я тебе всё обскажу. Точно тебе говорю, летает как скаженная, и представляешь, без всего....голая. Раз двадцать уже видел.

Платон понял, что этот пролетарий решительно не подходит на роль свидетеля.

— Товарищ, — не унимался Санёк. — Товарищ городской, ты никому в этой деревне не верь, кроме меня. Здесь все поголовно или чокнутые, или ведьмы, или совсем ненормальные. Один я только нормальный в этой местности. Представляешь, с какими сволочами живу. Как думаешь, если попа пригласить, чтобы освятил деревню, поможет?