Анна почувствовала, что у нее появилась серьезная соперница — это его новое дело. И весь парадокс ситуации был в том, что, если бы ее соперницей была женщина, то Анна легко справилась бы с ней, но что делать в данном случае, когда ей противостоит существо неодушевленное, не представляла. Анна пыталась смириться, пыталась погрузиться целиком и полностью в воспитание их дочери Ани, пыталась возродить из руин свой бизнес, но у нее ровным счетом ничего не получалось ни на одном из этих направлений. Ей пришлось признать, что путь смирения не для нее. В бизнесе она терпела одну неудачу за другой, у нее появились конкуренты. Одновременно в Москве появилось несколько галерей, куда художники теперь несли свои работы. К ней же никто не приносил ни одной картины. Анна догадывалась, что к этому приложил свою длань Каренин, но противостоять его влиянию она не могла. В конце концов, ей пришлось закрыть галерею и объявить себя банкротом. Что касается Ани, она по-прежнему отдавала ее чужим заботам. Слава богу, деньги на няню у них появились. Деятельность Вронского приносила не очень большой, но устойчивый доход.
Видимо, я плохая мать, сокрушалась Анна. Я не такая, как Долли. Я не могу посвятить всю свою жизнь полностью и без остатка детям. Чтобы быть счастливой Анне нужно было гораздо больше, чем любовь к детям. Ей нужна была еще любовь мужчины и ее дело. Но любовь к мужчине как раз она перестала чувствовать, а ее дело было уничтожено.
Анна стала убирать чашки после гостей. Перемыла, тщательно перетерла каждую из них и поставила все в шкафчик. Затем она прошла в детскую и проверила, как спит малышка. Ани спала в кроватке, в обнимку с ее любимой мягкой игрушкой и чему-то счастливо улыбалась во сне. Анна поправила одеяло на малышке и тихо вышла из комнаты, чтобы ненароком не разбудить дочь. Больше ей делать было нечего. Вернее, дела в доме для женщины всегда найдутся, но сейчас, на ночь глядя, Анна не хотела затевать ничего, но и спать ложиться до приезда Вронского она тоже не желала. Хотя, последнее время она часто засыпала одна, не дожидаясь его прихода. Анна к этому уже стала привыкать.
Но сегодня она обязательно хотела дождаться Алексея. Ей необходимо было высказаться. Она и так слишком долго молчала. Не желая идти на конфликт, Анна гасила внутри себя недовольство сложившейся ситуацией, не опускалась до разборок. Но то, что она, таким образом, сохраняла мир между ними, было одним из самых больших ее заблуждений. Настал момент, когда она переполнилась своими претензиями, как бак мусорными отходами, которые долго не вывозят, и теперь они отравляли ее внутреннее пространство, мешали ей спокойно и счастливо жить.
То, что она дошла до предела, Анна долго не осознавала, но сегодняшний вечер в обществе Левина наглядно продемонстрировал ей глубину ее одиночества и взаимонепонимания с Вронским. Дойти до того, чтобы открыто соблазнять Левина! Это произошло с ней только от отчаяния. Ведь если вдуматься по существу, что происходило в этот момент на самом деле, то это был вовсе не соблазнение мужчины женщиной. Это был ее крик о помощи. Это был ее протест против своего собственного бессилия изменить что-либо в их отношениях с Вронским. Нет, она решительно не ляжет сегодня спать, пока не переговорит с Алексеем. Пусть он придет хоть в час, хоть в два ночи, да хоть в три! Она была полна решимости объясниться с ним. Сил, чтобы откладывать объяснение, уже не было.
VII.
Как ни силилась Анна не заснуть, но ей это не удалось. Когда Вронский приехал около двух ночи, она уже крепко спала на кровати прямо в одежде. Он этого даже не заметил, а, как обычно, рухнул в постель и забылся крепким сном. Анна так и не проснулась.
Утром их обоих разбудил будильник. Вронскому надо было срочно выезжать. Он по-солдатски вскочил и пошел умываться. Наскоро приняв душ, Вронский быстро оделся, чтобы уже через полчаса сесть в машину и двигаться в направлении Тульской области. На сегодня у него было запланировано масса дел, и первое из них, самое важное. Ему предстояло встретиться с избирателями Дмитровского района. Их голоса были очень важны для предстоящих выборов. Почву для уверенной победы на них надо было взрыхлять уже сегодня, и Вронский старался изо всех сил, не жалея себя. Если бы кто спросил его, почему он так самозабвенно отдается работе, он, ни секунды не сомневаясь, ответил бы, что ему это нравится.
Для него самого этот факт явился большой неожиданностью. Первое время, когда Вронскому только поступило предложение заняться политикой, он долго раздумывал, взвешивал со всех сторон, его ли это стезя и нужно ли влезать в это дело? Постепенно все его сомнения рассеивались, по мере того, как он все больше и больше погружался непосредственно в саму работу. Вронский неожиданно для себя почувствовал вкус к ней, да такой, что по сравнению с его нынешней деятельностью его прежняя служба в МИДе стала казаться ему очень пресной. И теперь он даже с некоторым ужасом думал, что мог бы прослужить в министерстве до конца своих дней, так и не ощутив подлинного накала страстей, настоящей жизни, которую может только почувствовать при наличии больших целей.
Вронский уже собирался исчезнуть из квартиры, когда в этот момент в прихожей появилась Анна. Она оперлась спиной о косяк входной двери, перегораживая ему выход на лестничную площадку. Вронский удивленно посмотрел на нее.
— Еще рано, я разбудил тебя, извини. — Он бегло поцеловал Анну в щеку и протянул руку к дверной ручке, чтобы выйти из квартиры, но Анна неожиданно сильно стукнула его по руке.
— Притормози, — непривычно грубо сказала она.
Вронский оторопел от неожиданности и остановился. Так с ним она еще не разговаривала. Он посмотрел на Анну и с удивлением обнаружил злость на ее лице.
— Что-то случилось? — с беспокойством спросил Вронский.
— Случилось, — драматично воскликнула Анна.
— Что?
— Я не вижу тебя уже третьи сутки. Мы не разговаривали ни о чем уже пять дней.
— А-а, — с облегчением выдохнул Вронский, — я думал что-то серьезное с тобой или с Ани. Сейчас просто очень много дел. Пусти, мне надо идти. Я тороплюсь.
Вронский мягко попытался отодвинуть Анну в сторону, чтобы она освободила выход из квартиры.
— Очевидно, надо попасть под машину или умереть, чтобы ты озаботился серьезностью ситуации,— прошипела Анна.
— Анна, я не понимаю, о чем ты, — Вронский тяжко вздохнул. Это выяснение отношений Анна затеяла очень не вовремя.
— Объясняю, для неполноценных...
Для Вронского ее слова прозвучали, как удар хлыста. Он с изумлением уставился на нее. Анна поняла, что перегнула палку и поспешила сгладить резкость своих слов.
— Ты же сам сказал, что не понимаешь, — Анна выдавила улыбку из себя, но она получилась неестественной. На глаза просились слезы, и она едва сдерживала себя, чтобы не дать им волю.
— Я действительно не понимаю причину твоего недовольства.
— А мне не чему радоваться. В моей жизни исчез повод для радости. Разве это не причина для недовольства.
— Это просто нервы,— Вронский обнял Анну за плечи и поцеловал. — Сходи, погуляй, подыши свежим воздухом и все пройдет.
— Да я и так гуляю каждый день!
-Хорошо, умница. Иди, полежи. Что ты встала ни свет ни заря. Выспись и все пройдет.
-Пройдет, да!? — выкрикнула Анна ему в лицо. — Ты не врач, чтобы давать мне такие советы.
— Хорошо, сходи к врачу, — взмолился Вронский, глядя на часы. — Анна, умоляю мне безумно некогда. Меня ждет масса народа.
— Алексей, мне надо поговорить с тобой срочно.
— Вечером, сейчас не время.
— Господи! Да у тебя всегда не время. Ты перестал со мною разговаривать!
— Анна, милая, мне действительно некогда. Вечером. Поговорим вечером. Обещаю.
— В три ночи? Когда я уже сплю?
— Ну, не вечером, тогда завтра. Пока, дорогая. -Вронский торопливо чмокнул ее в щеку и исчез за дверью.
— Вот и поговорили, — Анна бессильно уронила руки вдоль тела и, прислонившись к косяку двери лбом, беззвучно заплакала.
VIII.
Кити определили срок предполагаемых родов тридцать первого декабря, и она переживала, что роды придутся на новогоднюю ночь, когда персоналу клиники будет совсем не до нее. Она делилась тревожащими ее душу мыслями с Левиным. Он, как мог, успокаивал жену. Все-таки, как ни как, клиника частная и там царят совсем другие законы, нежели в обычных роддомах. Однако сомнения то и дело одолевали ее, и чем ближе к сроку, тем больше. Решено было, что за три дня до назначенного срока, она ляжет в стационар и под наблюдением врачей спокойно встретит столь долгожданное событие в ее жизни.
Однако все пошло не так, как они задумали. За десять дней до нового года, Кити проснулась среди ночи от того, что почувствовала тянущую боль внизу живота. Она замерла в оцепенении и несколько минут лежала, с тревогой прислушиваясь к своему телу. Она уже готова была растормошить мирно спящего рядом с ней Левина, но все вроде стихло, и Кити успокоилась. Утро тоже не принесло ничего необычного. Кити чувствовала себя нормально и, когда Левин спросил у нее разрешения отлучиться на несколько часов из дома, Кити с легким сердцем отпустила его.
С некоторых пор Левин взял себе за правило неотлучно находиться при Кити и, чем ближе срок родов, тем тщательнее и неукоснительнее, он соблюдал его. Левин, хотя и доверял врачам, но боялся всякого рода неожиданностей, и хотел свести к минимуму нежелательные риски, связанные с предстоящим и уже совсем скорым разрешением от бремени Кити.
В Москве Левин мучился полным и непривычным для себя бездельем, но это его состояние было вполне оправданным и необходимым для Кити, временной вынужденной мерой, которая вот-вот должна была прерваться и принести полное и окончательное облегчение, а пока он ежедневно придумывал себе какое-нибудь занятие, чтобы окончательно не сойти с ума. Обычно это были долгие и обязательные прогулки с Кити по близлежащим окрестностям. Благо они поселились в тихом и довольно зеленом спальном районе, прочно защищенном от суеты мегаполиса. Кити была довольна, ну а Левин просто пережидал полосу вынужденного ничегонеделания, как стихийное бедствие своей жизни. Однако сегодня у него возникло неожиданное дело. Позвонил один из его партнеров и пригласил его на деловую встречу.
Левин отсутствовал, как и обещал совсем недолго. Полдня по московским меркам это не срок. Он быстро уладил все свои дела и возвращался домой в самом прекрасном расположении духа. По дороге домой ему пришло в голову сделать Кити сюрприз. Он попросил таксиста остановить машину около цветочного киоска и купил жене большой букет роз. Левин ровным счетом ничего не понимал в цветах. На его вкус, чем больше букет, тем больше чувств у дарителя. Довольный собой Левин вошел в квартиру.
-Кити! Я пришел! — громко возвестил Левин о своем появлении, но никто ему не ответил.
Левин обошел квартиру, везде было пусто. Странно, подумал Левин, обычно она сообщает о своем уходе. Могла бы оставить хотя бы записку. Да и куда в таком состоянии она может отправиться?
Левин не на шутку встревожился. Он стал названивать Кити, но ее телефон молчал. И тут только он заметил на дисплее мобильного ее пропущенные звонки. Два часа назад она звонила ему несколько раз, но он не слышал ее звонков. В зале, где проходила деловая встреча, было очень шумно, и голос мобильника так и не пробился до его слуха. Левина прошиб холодный пот. Он понял, что с Кити что-то произошло. Что это могло быть? Что? Воображение его уже рисовало страшные картины, одна ужасней другой. Что, если Кити пошла гулять, поскользнулась и упала. Она звонила ему, просила о помощи, а он в это время разговаривал о делах и пил шампанское.
Левин метался по квартире, как зверь в клетке. Он готов был себя убить, что так непредусмотрительно оставил ее одну. Не надо было этого делать. Любые дела нужно было посылать к черту, пока все не разрешится. И что теперь предпринять? Левина трясло, как в лихорадке. Он то и дело набирал номер телефона Кити, хотя уже и не надеялся, что она ответит, но тупо сидеть и ничего не делать он тоже не мог.
Когда прозвенел звонок, Левин вздрогнул. Первые несколько секунд он боялся брать трубку, почему-то уверенный, что ничего хорошего его не ждет. Когда он, наконец, осмелился и ответил на вызов, то услышал незнакомый женский голос.
— Константин Дмитриевич? Добрый день. Вас беспокоят из клиники "Мать и ребенок". Ваша жена Екатерина Александровна Левина госпитализирована в нашу клинику в состоянии...
— Кити у вас? — взревел Левин, он был больше не в состоянии слушать размеренный спокойный голос женщины, сообщающий, словно прогноз погоды по радио, что с Кити что-то случилось. — Что с ней! Говорите немедленно.
В голосе Левина было столько эмоций, которые бушевали в нем, словно ураган, что женщина на том конце провода сильно удивилась.
— Успокойтесь папаша...
— Что вы сказали! Папаша? — Левин снова прервал свою собеседницу, не в силах дослушать до конца. Эмоции просто захлестывали его, сбивали с ног.
-Выслушайте меня и не перебивайте, — строго сказала женщина, — Ваша жена в пятнадцать часов десять минут родила мальчика. У вас сын Константин Дмитриевич. Поздравляю.
— Сын! — ахнул Левин, — да как же это родила без меня. — Он совершенно растерялся от неожиданного счастья, свалившегося ему на голову.
— Мужчины у нас еще не научились рожать, — развеселилась женщина.— Так что пока без вас, дорогой папаша.
— Да, я в том смысле, что мы планировали мое присутствие при родах, — пролепетал Левин.
— Где же вас, в таком случае, носило, дорогой папаша? — в голосе женщины зазвучали осуждающие нотки. — Вы обязаны были быть около вашей жены неотлучно.
— Да, видите ли, дела неожиданные, — стал оправдываться Левин.
— В любом случае, все уже позади. Ваша жена сейчас отдыхает. Состояние ее удовлетворительное. Запишите время, когда вы можете ее навестить.
Левин все записал и уже этим же вечером был у Кити. Сидя у ее кровати, он держал ее руку в своей руке и бесконечно извинялся перед ней, что его не оказалось рядом в такой ответственный момент.
— Не переживай. Главное, что все обошлось, — успокаивала его Кити.— Я почувствовала схватки и стала звонить тебе, но ты не отвечал.
— Прости меня, — Левин снова припал к ее руке, — я не слышал. Там было так шумно.
-Да и бог с этим. Я позвонила в клинику, и они прислали за мной реанимобиль. Ты знаешь, я чуть в машине не родила. У меня были очень стремительные роды. Меня из скорой сразу направили в родильное отделение.
— Я не простил бы себе, если бы мой сын родился в машине, — воскликнул Левин удрученно.
— Да у них там все оборудовано для родов. Если бы мы застряли в пробке, то не исключено, что так и случилось бы.
Левин побледнел от этих ее слов.
— Мне даже страшно об этом слышать.
— Главное, что все позади и у нас сын родился, — Кити улыбнулась и прижалась щекой к руке Левина. — Сын Дмитрий. Я хочу, чтобы его назвали в честь твоего отца.
— Ой, а я тебе цветы забыл вручить, — воскликнул в конец растроганный Левин.— Оставил их в машине. Сейчас принесу.
