Судя по всему, он считал меня дурой.
— В любую? — недоверчиво проговорила я.
— В любую! — твердо сказал он.
— Но тогда мне в Германию! — решительно сказала я. Я видела уже даже солдат, обыскивающих крайние секции этого громадного этажа.
Он хихикнул.
— Ну хорошо, только заплатите.
Я сердито отвернулась. А потом стала печально рассматривать сумки. Вздохнув, я присела и стала копаться в них.
— Что такое? — сочувственно спросил продавец.
— Я взяла сегодня с собой громадную сумму денег, — грустно ответила я. — Клянусь! Но, судя по всему, я уже ее потратила... Эта коллекция Версачи вылезла мне боком... Тем более что два платья я уже порвала...
Я печально рассматривала сумки.
— А посещение магазина драгоценностей изрядно пробило мой бюджет... — совсем уныло вздохнула я. — Даже на холодильник не хватило... — Я отложила всего три оставшиеся у меня из рубинового набора безделушки в сторону... — Полтора миллиона как испарились... — с тоской сказала я. — Даже не верится, я же не хотела...
Продавец ошарашено слушал меня.
Сапоги шлепали уже ближе. И вдруг я вспомнила. Как брат рассказывал про известного гипнотизера, как он обнаружил свои способности. Усталый и голодный беспризорник, он ехал однажды в поезде под лавкой, когда показался кондуктор. Полный отчаяния, что его сейчас выкинут на мороз на каком-нибудь полустанке, тот схватил с земли простой клочок бумаги. И злой кондуктор прокомпостировал его, ничего не сказал. А вдруг и у меня те же способности?! Я взяла пачку фальшивок с дурными Е.
— Вот деньги... — протянула я ему пачку с этими дурацкими Е, смотря прямо ему в глаза.
— Что это!? — взглянув на пачку, он покраснел.
— Деньги... — отчаянно решившись, тихо сказала я, пронзительно проглядывая его глаза.
— Я вижу, что деньги, — согласился, вздохнув, он. Кажется, он принял меня за дуру.
— Этого что, мало? — подозрительно спросила я, вдруг сообразив, что я не внушила ему, какие это деньги. Может, он воспринял это как китайский доллар.
— Нет-нет, что вы... — быстро засуетился он. — Вы можете купить пол магазина... Что вы хотите еще купить?!
Я вдруг увидела, что он близорук, в слабых очках, а в магазине уже приглушили свет, сделав его тусклым. В полумраке он поддался внушению! Я облегченно вздохнула и вытерла пот — сработало! Он принял эти бумажки за деньги! Я ликовала.
Солдаты были все ближе. Я не ликовала.
— Я могу купить все? — подозрительно спросила я.
— Тут часто такие приходят, как вы... — пододвигая ко мне толстый каталог, широко улыбаясь, сказал парень. — Вы не волнуйтесь... Не считайте... Я вам сам скажу, когда хватит! Не нужно ломать мозги и напрягаться с цифирьками... Можете выбирать все, будто это бесплатно.
Он странно и с тоской посмотрел на пачку.
Понимая, что это все равно игра, что завтра это ему вернут, я прошлась по отделу электроники и другим отделам, словно вихрь. Потом тщательно написала адрес брата в Германии продавцу.
Пока он отошел проплачивать покупку и отправку, я наклонилась над его столом. Разворошила. И увидела спрятанное под бумагами письмо его дочурки. Не понимая почему, я взяла его в руки. И мгновения мне хватило понять, что его маленькая дочурка была больна раком, причем жутко дрянным, у нас таких сложных операций на мозгу не делали... А за границей она стоила кучу денег... "Папа, я люблю тебя..." Кучу денег обходилось даже ее простое лечение у нас ее отцу... О чем я выяснила из приписки врача на конверте... Я покрутила его в руках... Ему предлагалось приехать и забрать дочку из больницы... Обычно так делали, когда никакой надежды уже не было, я это откуда-то знала... Тем более, что врач открыто писал, что даже в случае операции зарубежом у нее не более тридцати процентов шансов выжить...
Я медленно отложила письмо и вспомнила. Вспомнила, какой усталый и обреченный был этот продавец, даже когда я вошла. Как он смотрел на пачку. Какие у него были глаза...
Он подошел, возвращая мне остаток. И так смотря на эту пачку... Так смотря... Что мне стало его жалко... Я подумала что, может, пусть ему хоть сегодня будет хорошо на душе, если завтра все равно будет худо. Пусть хоть сегодня порадуется с этой дурацкой подмененной пачкой.
— Сдачи не надо... — холодно сказала я ему.
Он тянул мне эту пачку. Больше половины.
— Вы что, не поняли, — сдачи не надо! — сказала я, заглядывая в его глаза... — Лечите свою дочь.
С ним что-то случилось. Он не выдержал и истерически разрыдался.
— Простите... — сказал он, быстро вытерев слезы. — Простите... Я просто не могу... Откуда вы знали?
Он снова разрыдался.
— Когда будет отправлен мой заказ? — перебила его я. — Холодильник?
— Сейчас, сейчас... — засуетился он. — Я о нем совсем забыл...
Он мигом побежал куда-то.
А я мгновенно среагировала. Громадный холодильник был уже упакован в клеенку и проверен каким-то человеком, но еще не сложен в ящик. А я тогда тщательно смотрела, как и каким образом они надевали клеенку.
Мгновение, и она была снята. Пачки, бумаги, из рюкзака и сумки перекочевали из сумок в закрытые отделы железного морозильника. Я мигом забила их очень плотно, чтоб они не скакали. Весь рюкзак попал туда. Туда же ушли документы и всякие карточки из сейфа мужа. Незачем, если меня убьют, чтоб эти гады над ними смеялись. Если брат посмеется, так он и так знает, что я дура.
А потом я достала оставшиеся сто долларов и ручку.
"Это тебе подарок на день рождения... Я лажу деньги... — написала я на схваченном со стола листочке бумаге. — Купи еще сыну монопольку, игру в банк, корабль, самолет, пусть учится... А себе купи одну золотую акцию фирмы Alu... — я тщательно написала слышанное от бандитов название фирмы у постамента, которая что-то там создала новое, но еще не объявила. Я с гордостью посмотрела на написанное — я такая умная! — А мне купи акцию Микрософт, я слышала, что акционеров слушают, я хочу, чтоб когда я книгу на иностранном в компьютере читала, она мне смысл каждого слова маленькими картинками сверху над предложением показывала, чтоб я научилась понимать, иначе трудно... А еще у меня был самолетик от фирмы Су, он садится и взлетает на месте, но мирный. Я была первым покупателем, вот! Они сделали мне рекламу, они надеются на продажи через мою рекламу..."
Я услышала шум лифта, и быстро подписалась: "твоя Пуля".
Положила записку в инструкцию. И быстро запаковала снова. Сумев сделать это одна.
А потом услышала, что солдаты за стенкой кончили полностью шерстить отдел через один и ворвались в соседний. Мой будет следующий. Справа солдаты, обыскивающие с двух сторон, уже тоже входили в соседний. Там топали ноги. Это было нехорошо.
Лифт за поворотом открылся.
Плюнув на все, я открыла большой холодильник рядом с моим, благо его только начали упаковывать, когда я пришла покупать. Я быстро вытянула решетки и залезла внутрь, осторожно прикрыв дверь за собой.
— Проклятье! — услышала я голос грузчиков. — А говорил, что все запаковал, сволочь! Упаковывай клеенкой! — бросил он кому-то.
Меня, вернее мой холодильник, быстро обтянули специальным пакетом, вложили в ящик и вынесли в лифт. Это я так думала. Вообще грузчики работали скоро. Лифт загудел, приятно покачиваясь.
Потом оба холодильника вынесли и поставили. Среди других вещей. Кажется, грузчики куда-то ушли, ибо бухнули, гады, мой холодильник, просто нещадно. Другого мне было ничего не слышно.
— Все проверили? — кажется, кто-то где-то пролаял очень далеко.
— Командир, да буквально пол часа назад мы каждый ящик вскрыли, отсюда начали. Это склад вещей, приготовленных к отправке. Менеджеры нас чуть не убили! — вскрикнул кто-то, кого явно били.
— Ну так где она?! — бешено зарычал кто-то, и его голос был слышен прямо надо мной.
— Опять вскрывать? — услышала я.
Голос затих. А может, мне не было слышно. В холодильнике было тепло. А потом меня опять куда-то понесли...
Я зевнула. Меня куда-то положили. Я опять зевнула, отчаянно стараясь быть бодрой. Я знала, что должна быть бодрой, чтоб сражаться, если меня откроют. Не знаю почему, но когда я оказалась в положении лежа, на меня вдруг нахлынула такая усталость. День был тяжкий...
Пол мягко качался... Качался... Качался... Я, конечно, готовилась к драке... Было так тепло и уютно в этом немецком холодильнике... Мне снились такие хорошие сны...
— Это что такое!? — вопил кто-то и безумно ругался. Я сладко потянулась, не обращая внимания. Сын моей тетки, который после отъезда брата жил в нашей квартире вместе с теткой тоже вопил, чтоб я вставала и убирала, готовила, выносила мусор, но плевать я на него хотела. Мой Филя, — это мой фила-бразильеро, собака переросток, не дал бы ему даже пикнуть, если б он приступил от лая к действию.
— Я вот возьму ее и застрелю! — проревел мужик незнакомым голосом.
Глаза мои мигом открылись. От того, что я увидела, у меня волосы стали дыбом. Я сидела в холодильнике, а рядом, на своей кухне, бесновался толстенький мужик во фраке с драгоценностями, а возле него стояли и недоуменно смотрели на меня мужики в форме универмага. Это была явно чья-то квартира.
Мужик вытащил пистолет.
— Ой! — пискнула я, выпрыгнула и сделала книксен. Мужик застыл с пистолетом. А я, церемонно поклонившись, станцевала и спела танец куклы из табакерки, как маленькая девочка, разводя юбку в сторону руками. Детскую песенку я закончила совершенно из другой оперы трижды повторившимся рефреном:
— С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя! — пискнула я, поклонившись и шаркнув ножкой.
— Вот блин! Что это!? — прорычал мужик.
— Это сюрприз на ваше день рожденье... От фирмы... — быстро проговорила я. — Я могу спеть еще одну песенку. С днем рождения Вас! — уважительно сказала я.
— Но у меня нет дня рождения! День рождения у моей жены Женечки! — недоуменно сказал мужик.
— Вот козлы, опять не туда отправили! — уже грубо, выпрямляясь, проговорила я. Вынув из лежащей пачки сигарету, я поднесла ее этому же мужику, чтоб он зажег. — Кошмарный день! Сегодня все перепутали, все на ушах с этим шмоном, грузы идут куда попало, представляешь, паря, — я ткнула его сигаретой, — заказали мужику девку на именины, а приехали на похороны... Они отпевают, а она поет, "котик, котик, поиграй со мной в доктора!" Как увидела клиента, так чуть не окочурилась Анька! — я громко засмеялась. — А одной бабе, может слышал, вместо шоколаду мужика с огнеметом в ящике прислали! А я уснула, кошмар... — я протерла кулачками глаза.
Клиент замычал что-то в ярости. Он был готов.
Грузчик почему-то рыдал, стыдливо отвернувшись...
Глава 54.
— Где тут туалет? — ткнула сигаретой я хозяина.
— Там... — он ткнул в ту сторону.
Я пошла по квартире, туалет не нашла. Ну и громадная квартира, комнат семь, черт возьми! Я надела оставшиеся драгоценности на себя, сережки опять в уши... У двери наружу стоял мужик военной форме с пистолетом. Из-за дверей в комнаты слышались голоса, поздравления, звон бокалов.
— Мужик, где тут покурить можно? — я показала незажженную сигарету, облокачиваясь на стол перед ним. — Совсем я в вашем доме запуталась... Пошла туда, там ужасно ругаются, кричат, какой-то холодильник, все загорожено...
— Пойди покури на лестничной площадке... — решил тот. — Пока там разберутся... Это подарок привезли...
У меня ничего не было, завещание, документы на мотоцикл и "Феррари" лежали в пакетике на груди, сигаретка, наглый взгляд, платье от Версачи, драгоценности...
Он открыл дверь. Я, пожав плечами, вышла.
— А там у вас безопасно?
— Посторонних в наш дом не пропускают! — отрезал тот, теряя фамильярный тон.
Я вышла. Нажала кнопку лифта, задымила сигаретой, облокотившись на стену.
А потом вышла на лестничную клетку и рванула вниз. Приспичило мне. Секунд двадцать, и лестница кончилась. Как раз в дом входили люди. Я пьяно бросила бравому секьюрити:
— Пойду покурю на улице, я с именин Женечки...
Останавливать меня он не стал. Я вышла без ничего в руках, с сигаретой, телевизоры не несла. Вряд ли он меня вообще увидел. Постояла пару секунд, покурила, потом увидела кого-то далеко, замахала ему рукой, выкинула вонючую сигарету, и, улыбаясь и махая, огибая машины гостей, быстро кинулась к нему, обходя людей.
— Алеша, ты! — с этими словами я обняла его, с размаху повиснув на шее.
Он был как раз на остановке, и я его обнимала, когда подошел рафик.
— Я разве вас знаю? — покраснел молодой человек. — Я Петя!
— Ой, извините, я ошиблась... — залепетала я.
Я смутилась ужасно. Мне хотелось исчезнуть. Когда маршрутка отошла, меня на остановке не было. Я просто спутала дверь от неловкости и ушла не туда. Конечно, когда от него уходила.
В маршрутке я протирала глаза. Спать хотелось ужасно. Я зевнула. Совершенно не представляю, сколько я проспала. Вокруг был совершенно девственный город. Ни танков, ни патрулей с автоматами, ни баррикад из блоков и бетона, ничего. Обычная муравьиная жизнь... Такое впечатление, что мне все приснилось. По "Русскому радио" передавали очередную развлекательную программу. Они будут веселиться, даже если будет землетрясение.
— А сейчас, — весело сказал ведущий, — час классики. Ремикс на тему балета Чайковского "Лебединое озеро" исполнит диджей Фашист.
Я умилилась. Классика постепенно проникает в быт русского народа. Я часто слышала об этом от бывавших у нас дома академиков. Они все как один любили Чайковского.
Я решила выйти возле стоянки, где поставили мою "Феррари". Чтоб хоть посмотреть на место, где стояла машина во сне.
И тут я увидела нашего соседа Панкратова, владельца четырех заводов по производству конфет, который так заботился о своих рабочих, платил им не меньше пятисот долларов, всегда помогал мне и моей собаке, принося ей то ногу, то колбасу, которую мы с Филей ели вместе. Он был идеалист, стремился создать идеальное предприятие, как у японцев. Часами рассказывал мне как там, у них, в Японии. Что в Японии каждая фирма представляет собой "ути", или в переводе семью. Про то, как японцев с детства воспитывают в убеждении — что школа, фирма — это их семья, и они действительно воспринимают их как семью, ибо это вошло в культуру, они воспринимают их так же само, как мы воспринимаем свою семью семьей, ибо так было всегда. Про то, как на каждой японской фирме психологи работают над подбором и совместимостью людей, как каждый высший японский менеджер озабочен превращением своих людей в одну семью, как заботятся о том, как спаять их, сделать братьями... Как устраивают постоянные совместные праздники, совместный отдых с семьями по воскресеньям, поощряют культ взаимной дружбы, и еще сотни тысяч мелочей, превращающих людей в команду... Даже распределение подчинения идет у них по старшинству возраста, как в семье... Мало кто знает, что в Японии, в отличие от СССР это вошло в культуру, то есть стало естественным и природным. Ибо утверждалось высшими менеджерами... Они не думают об этом, это естественно! — восклицал он. Он был тогда такой веселый, богатый, увлеченный! Его предприятия росли... Он с нуля их поднял!
