Река не представляется пригодной для строительства плотины по причинам, которые перечислю ниже. Мы обследовали ее на всем доступном протяжении и не нашли подходящего для плотины места. Я принял решение пересечь ее и отправиться далее на восток в поисках других возможных мест для искрового цеха. Рассчитываю углубиться в Запределье на расстояние порядка пятидесяти миль. Судя по плотности и состоянию леса, он обильно орошается водою, следовательно, вскоре нам должна встретиться новая речка." Далее он детально описал Реку и ее инженерные особенности. Что еще? Я жив-здоров? Не утонул в болоте, не отравился несвежей олениной, не был сметен лавиной или заколот бунтовщиками?.. Не обучился ни стрелять, ни драться на мечах, ни охотиться, как Вы, возможно, надеялись? Я по-прежнему сутулюсь, мои волосы пахнут мылом, на моих руках все еще нет ни единого мозоля? Я все так же мало похож на сурового воина, как Леоканта — на медведя?..
Эрвин окончил письмо: "С глубоким почтением к Вашей Светлости, Эрвин София Джессика рода Агаты. Писано 6 июня 1774 года, недолго пополудни".
Второе письмо адресовалось сестре в графство Шейланд. Оно заняло четыре листа. "Перечел написанное и понял: я не сказал и половины того, что хотел. Но ведь я знаю тебя. Скажи я всего три слова, ты и тогда легко поняла бы, что у меня на душе. Пусть боги пошлют тебе много поводов для улыбок, милая сестричка. Будь счастлива! Твой Э"
Листы были свернуты, упакованы в кожаные футляры, тщательно зашиты, а швы залиты воском, чтобы уберечь письма от влаги. Сургуча не нашлось, и послания остались не опечатаны. Эрвин не исключал возможности, что любопытные сельчане в Споте вскроют их и прочтут, однако, никаких тайн письма не содержали.
С тем он отпустил проводников. Кид, сияющий, как новая агатка, сказал на прощанье:
— Благодарствую, мой лорд! Да защитят вас боги. Пусть у вас будет много хороших деньков!
Ориджин понял, что ему будет не хватать молодого охотника. Как ни крути, тот был единственным жизнерадостным человеком в отряде. "Я выпью с ним орджа, когда окажемся снова в Споте, и схожу еще разок поохотиться" — решил Эрвин и пожал руку парнишке.
И вот второй день эксплорада шла на восток от Реки, и все это время молодой лорд был в прекрасном расположении духа. Хорошая погода, добрый конь, сухая земля под ногами, спокойствие среди воинов — Эрвин научился ценить такие вещи.
Но более всего приводило в восторг сознание: мы идем по земле, где прежде не бывало ни души! Не ступала нога человека — представить только! То есть, коль верить сельчанам, то кое-кто здесь сгинул, но это если верить. А может, и не добирался никто до восточного берега. Может, еще на западном волкам достался, или на переправе утонул. А если и перебрался сюда, то уж точно не вернулся обратно. Словом, есть все основания верить: мы — первые люди на востоке от Реки!
Филипп Лоуферт много разглагольствовал о том, как девицы любят мужчин, переживших приключения, бывалых путешественников. Впервые за все время похода Эрвин был с ним согласен. И правда, приятно представлять, как он расскажет об эксплораде синеглазой графине Нексии, как ее губки приоткроются от удивления и восторга. Еще бы: первородных в столице сколько угодно, но вот таких, кто побывал в Запределье, да еще и восточнее Реки!.. А Иона и вовсе будет в полном восхищении, заставит брата рассказывать очень подробно, чтобы пережить все самой с его слов. Сестра мечтала о переменах, о новой жизни, ради этого даже согласилась на замужество с правителем Шейланда... А здесь — не какой-то прозаичный Шейланд, здесь — подлинный край мира!
Немножко омрачало радость лишь то обстоятельство, что, строго говоря, ничего необычного в здешних землях не было. Вчера отряд прошел немного вдоль Реки, затем отыскал удобный яр, разрезающий прибрежную кручу, и двинулся вдоль него. Яр постепенно перетек в рощу, что заполнила низину меж холмами. Роща была обыкновенна: осины, березы, ясени, много грибов, птицы, белки, редкие кабаньи следы. Все это имелось в достатке и на западном берегу. Но не беда. Всегда ведь сохраняется возможность повторить безумные сказки охотников, которых Эрвин наслушался у костра. И это даже ложью не назовешь! Ложь — это когда вассал обещает сюзерену привести на битву сотню всадников, а приводит двух оруженосцев и дюжину крестьян с вилами. А рассказы о дальних краях попросту обязаны быть чудесными, сказочными — на то и дальние края. Будничного рассказа о Запределье слушатель не поймет и не простит!
— Что вы расскажете о походе вашей леди, Луис?
— О-о! — с готовностью отозвался механик. — Все-все подробнейшим образом расскажу! А прежде всего — о разных опасностях! Моя леди станет замирать от страха, но тут же и радоваться, как ребенок — ведь наперед будет знать, что все хорошо закончилось. Расскажу про лавину, и про то, как греи на скалу взбирались, и про клыкана, и про пожар на болоте. И про змею... ведь вы позволите, милорд, чтобы я ей рассказал про змею в вашем шатре?
Эрвин позволил.
— Только про случай в Споте не расскажу. Помните, милорд, когда кайр Джемис... Моей леди очень уж будет жаль того сельского парня, она непременно расплачется! Ведь она — вы знаете, милорд, нет на свете человека добрей, чем моя леди! Она...
У Луиса возникла внезапная мысль, и он смущенно замялся.
— Милорд, я подумал... Не смею навязываться, но вдруг так случится, что вы окажетесь в Маренго, и у вас карета сломается, или еще какая задержка... Заезжайте к нам в гости, милорд! Подарите счастье моей леди — она просто с ума сойдет от восторга!
Эрвин усмехнулся. Можно представить себе этот визит! Судя по описаниям, Луисова леди — аристократка, но не первородная, а из чиновного дворянства. Дочка служащего — императорской собачки. Для этакого-то семейства принять в гостях герцога — событие погромче, чем свадьба или рождение сына. Легко вообразить и жилище, которое сможет позволить себе Луис: половина мансарды в каком-нибудь доходном доме. Примерно как Эрвинов походный шатер, только потолок пониже...
Впрочем, идея показалась лорду не такой уж абсурдной. А вдруг, может статься, он действительно окажется в Маренго и найдет свободную минуту... Любопытно будет поглядеть на пресловутую леди.
— Благодарю за приглашение, Луис.
— О, милорд! Поверьте, вы сделаете нас счастливыми на целый год! Я непременно расскажу моей леди, какой вы замечательный человек — какой смелый, добрый, умный! Вы такой... Вы — лучший из лордов!
— А вы многих лордов знаете? — полюбопытствовал Эрвин.
Луис назвал аббата из его родного города, служивого барона из Маренго, затем — Генри Фарвея, правителя Надежды.
— Ого! — Эрвин присвистнул. — Так вы знакомы с герцогом Фарвеем?
— Ну, милорд, не поручусь, что слово "знакомы" самое подходящее... Я, понимаете, тогда стоял в толпе рабочих, а его светлость Фарвей — на помосте, рядом с управителем стройки. Так что я его видел шагов так с сорока...
— Вы были рабочим?! Вот уж не ожидал!
— Да я и сам-то от себя не ожидал, но так сложилось... деваться было некуда.
— И каково вам пришлось на стройке у Фарвея? Сильно досталось?
— Я, милорд, не хотел бы жаловаться, — сказал Луис, хотя тоном выдал, что пожаловаться очень даже не прочь.
Греи в хвосте отряда завели песню. Нечто про пехотинца, что вернулся с войны на деревянной ноге и не смог пасти овец, потому жена ушла от него к соседу. Среди гнилых болот эта песенка была бы к месту, но сейчас отряд шел сквозь рощу — резную, лучистую от июньского солнца, полную птичьих голосов. Эрвин вмешался:
— А повеселее песню знаете?
Томми предложил:
— Парни, давайте, что ли, медведицу...
Он начал, и греи бодро подхватили:
Как-то леди танцевала
Со своим медведем.
И пришли на то смотреть
Ейные соседи.
Пригласил один сосед
Графиню на танец.
Маверик того не снес —
Тяп его за палец!
А затем еще бока
Намял подхалиму
И, вдобавок, подлец,
Оцарапал спину.
Сам зверюга получил
Вкусную конфету,
А страдалец поспешил
К жене за советом.
Приезжает, говорит:
"Наведался к Сибил.
Вся спина теперь зудит,
Чуть зубы не выбил!"
А жена его была
В решениях поспешна
И неверно поняла
Муженька сердешного.
Оглядела пристально,
Головой качала —
Каждую царапину
Зорко замечала:
На боках отметины
Безвестной природы,
На спине — следы когтей
Звериной породы.
— Что ж ты делал у нее?!
Отвечай, скиталец!
— Да, всего лишь станцевали
Медленный танец.
— Я смотрю, дорогой,
Танец не удался.
Не к той даме ты, видать,
В альтеры подался.
Я тебя научу,
Как ногами дрыгать!
И, хрясь, его по шее
Амбарною книгой.
А затем и кочергой,
И ступою из меди.
В общем, повела себя
Не совсем, как леди.
Эрвин София Джессика — не большой знаток народного творчества — слышал песню впервые. Он пришел в восторг, когда понял, о ком идет речь. Медведь Маверик из Нортвуда — здоровенный зверюга, жадный до внимания. Обожает свою хозяйку, норовит обнять ее при всяком удобном случае. Он бы, точно, станцевал с нею, если б умел! А хозяйка — это леди Сибил Нортвуд, тщеславная, завистливая, вспыльчивая... вот бы посмотреть на ее лицо, если бы она услышала такую песенку! Никто не умеет злиться так зрелищно, как она!
Эрвин велел повторить песню и принялся воображать события в лицах. На месте "ейного соседа" он представил упомянутого выше лорда Фарвея. Тот, конечно, не был соседом графини Нортвуд, зато тщедушный и плюгавый Генри Фарвей очень уж забавно смотрелся в лапах мишки. До того забавно, что Эрвин даже стал подпевать:
С той поры наш сосед
Из дому ни шагу.
Трет бока, чешет спину,
Попивает брагу.
К Сибил больше ни ногой
Позовут — не едет.
Пусть она себе танцует
Со своим медведем!
Заяц выбежал на тропу и даже замер, ошалел от вида толпы орущих всадников. И лошади, и люди были чудом для него — ведь никого подобного не бывало в этих краях! Эрвин запустил в зайца мелким диким яблочком, и ушастый ускакал, а воины продолжали горланить:
Пусть она себе танцует
Со своим медведем!
Вот тогда они и нашли мертвеца.
Разведчик, из тех, что ехали впереди отряда, подскакал к Теобарту и тихо заговорил. Его глаза были круглыми, как монеты. Теобарт махнул двоим, и группа ускакала вперед, следом за разведчиком. Эрвин не желал ждать пояснений — терзало любопытство. Он приказал отряду двигаться за капитаном. Впереди разведчик и кайр спешились, отошли в сторону, перебравшись через груду валежника. Томми, слышавший доклад разведчика, вполголоса сказал:
— Мертвеца нашли, милорд.
Эрвин пришпорил Дождя. Покойник? Здесь, в безлюдных землях? Неужели Колемон говорил правду о пропавших охотниках? Эрвин также спешился около валежника, полез за Теобартом. Сгнившее бревно под сапогом проломилось, Эрвин застрял ногой среди сучьев, с проклятьями освободился и, наконец, подошел к группе воинов, окруживших нечто.
Странное дело: греи выглядели напуганными, отодвигались назад так, будто хотели спрятаться за спины друг другу. Филипп Лоуферт протиснулся прочь из кольца, отбежал в сторону и принялся блевать. Эрвин шагнул вперед, расталкивая воинов, и увидел труп.
Тело находилось под ясенем: мертвец сидел, прислонившись спиной к стволу дерева. Вот только телом назвать его было сложно. На земле сидел скелет, облепленный слоем сухой серой грязи.
Эрвин шагнул еще ближе, присмотрелся. Грязь на костях — не пыль и не грунт. Это была плоть, высохшая и растрескавшаяся. Кожа посерела, ссохлась и повсеместно порвалась, превратилась в темные струпья. Мясо стало серым зернистым веществом, налипшим на кости, будто штукатурка. То был труп человека, которого выжали, как лимон, а затем высушили.
Воины были бледны, потрясенно молчали. Они насмотрелись на мертвецов в полях сражений, но никогда не видели, чтобы человек после смерти превращался в... такое.
— Проклятье... — прошептал кто-то и отшатнулся.
— Дикая смерть... Дикая смерть.
Теобарт пытался хранить хладнокровие:
— Этот человек не сгнил, и звери не растащили кости. Надо полагать, что-то высушило его очень быстро — прежде, чем волки и черви потрудились над ним.
Эрвин присел, вглядываясь в останки. Они не пугали его: в Университете Фаунтерры он видал и вскрытия в анатомическом театре, и головы уродов, заспиртованные в банках. Этот труп был ничем не хуже, зато любопытней.
Ниже грудной клетки, между ребрами и тазом лепились несколько серых сгустков — видимо, высохшие внутренности покойника. Если так, то Теобарт прав: ни черви, ни падальщики не касались тела, оно высохло слишком быстро.
Одежда... за спиной трупа лежала смятая кожаная куртка. Наверное, она была надета на голое тело и спала с плеч, когда плоть усохла. Однако сорочки или блузы не видать. Можно допустить, что в теплый день при дожде человек скинул рубаху, чтобы не промокла, а куртку оставил на голых плечах. Но где, в таком случае, рубаха? Да и прочие вещи покойника — котомка, мешок?
— Где все его добро? — спросил Эрвин. Воины не шевелились, пришлось прикрикнуть: — Ну же, ищите! Найдите его мешок!
Греи разбрелись вокруг, а молодой лорд перевел взгляд на ноги трупа. Трава под ними тоже была в серой пыли — возможно, осыпавшейся с тела... Эрвин пригляделся: тьма холодная! А ведь травы-то и нет! Она также обратилась в пыль! И кора на ясене за спиной мертвеца посерела, усохла, кое-где отпала. Вот теперь Эрвину стало жутковато. Возникла мысль, которую он никак не мог выгнать из головы: что, если несчастный высох заживо? Шел себе по лесу, почувствовал боль, присел под деревом, и...
— Вещей нигде нет, — доложили греи.
Странно. Не мог же он забраться в такую даль без амуниции и припасов.
Эрвин осмотрел ноги покойника. На них были кожаные штаны и сапоги.
— Может, это один из пропавших охотников, о которых говорили спотовцы? — предположил капитан.
— Он не из Спота. Кид и Колемон носили кожаные мокасины — очень удобная обувь в лесу. А на этом мертвеце сапоги.
Сапоги покойника показались Эрвину знакомыми. Кажется, такие он уже видал, и даже не раз. Чушь какая-то. Видеть их Эрвин мог только в империи, выходит, мертвец прибыл оттуда. Но любому отряду, чтобы отправиться в Запределье, пришлось бы пройти земли Ориджинов, а Эрвин ничего не слыхал об этом. Впрочем, чего не знает сын, то мог знать отец. Неужели герцог позволил кому-то разведывать Запределье, а затем послал туда же с той же целью своего сына? Но это явная глупость, а герцог Ориджин суров, но не туп.
Выходит, покойник — абориген, уроженец Запределья. Но это — еще большее диво! В десятках трактатов по истории, прочтенных Эрвином, ни словом не упоминается о жителях Запределья. Испокон веков земля восточней Кристальных гор известна как безлюдная глушь. Лишь кочевники бродили когда-то в этих землях, но покинули их еще до Сошествия Праматерей! Да что и говорить, даже Боги никогда не слали сюда своих Даров — это ли не знак, что Запределье проклято и непригодно для жизни?..
