Миг коронации близился, но участвующие в подготовке этого торжества не спешили: стоит слегка потянуть время, чтобы весть о неожиданном развороте событий достигла слуха всех, кто ожидает поблизости...
Церемония началась задолго до заката, и к началу ее Дворцовая площадь была полна, равно как и двор перед дворцом. На площади скопились простые столичные жители, а во дворе, за узорчатой оградой — сильные мира сего, живые и мертвые. Приехавшие полюбопытствовать, опре?делиться в обстановке, вельможи шли по двору, мимо длинного, очень длинного ряда мертвых тел, в которых с той или иной степенью сложности можно было узнать весь цвет двора: герцога Бурого, принца Умоли с сыновьями, барона Золотой реки и барона Двух стрел, канцлера двора, полковников гвардии его высочества... о, Боги!.. его покойного высочества Доноури, вон он сам — лежит на красном плаще, руки на груди... Стало быть, вовремя они сюда прибыли, правильно выбрали. Они ведь не просто так, а они знали и всегда верили! Они пришли присягу давать! Они, рыцари, бароны, графы, маркграфы, маркизы, герцоги, принцы...
Первым присягал маркиз Чигири Черный Птер, дворянин довольно хорошего рода, но весьма сомнительного воспитания и очень грубого нрава.
Его Величество, только что помазанный на престол его святейшеством Ультуваем (ай да старикан! вот уж кто чудом уцелел, как говорят, вертких боги берегут), сидел на троне, плотно сдвинув колени, прямая спина, приподнятые плечи, руки хищно вцепились в подлокотники трона, императорский венец на гордо поднятой голове, в глазах угрюмое торжество.
На трех полных шагах от Императора Чигири Птер встал на одно колено, левою рукой прикоснулся к земле, правою положил перед собою обнаженный меч. Потекли слова присяги, густой бас маркиза разливался широко, так что был хорошо слышен и на шумной Дворцовой площади.
Император медленным кивком принял присягу, маркиз встал, с поклоном поднял свой меч — и лихо забросил его за спину, вместо того чтобы благолепно взять его в обе руки и упятиться с ним в толпу вельмож, своей очереди ожидающих. Несуразный, как все провинциалы... Да вот же — удостоился беспримерной чести за какие-то непонятные заслуги! Верховный герольд поймал взгляд первого принца крови, родного брата, но отныне давнего и лютого врага безвременно почившего в бозе принца Доноури, и объявил было его очередь присягать, но внезапно Его Величество обозначил в себе первые свойства крутого владыки: он без колебаний смял церемонию присяги, остановив герольда взмахом руки. Встал медленно и плавно.
— Куда же ты попятился, Чиги! Я ведь еще не успел поблагодарить тебя за ту славную охоту, что нынче ты для меня устроил... Ну-ка, вернитесь, сударь, и стоя... — стоя! — соблаговолите выслушать то, что я намерен сказать вам, двору и народу!..
Судари мои верные и возлюбленные подданные! Перед вами дворянин, оказавший мне воистину бесценную услугу. Он вправе требовать... да, потребовать от меня любой награды, я же с удовольствием и радостью выполню все, что в моих силах, если это не нанесет ущерб Империи, богам и династии! Сейчас — не место и не время спрашивать у героя и спасителя Империи — что именно он возжелает в награду... Пусть подумает и скажет мне завтра. Но я сегодня, сейчас, в сей же миг, хочу при всем народе отметить его подвиги, не замутняя чистейшее их благородство блеском драгоценностей и звоном золота!.. Ну не терпится мне сделать сие! — Последние слова Император произнес, широко улыбаясь и с полуоборотом в сторону маркиза. Это прозвучало настолько неожиданно и человечно, что толпа придворных расхохоталась в полном восхищении от выходки нового владыки.
— Герольд! Прочти нам во всеуслышание герб рыцаря! Только герб, вне титулов и прав.
Герольд, словно бы и не им открывали сегодня двери в тронный зал, с важностью пропел:
— По черни латная серебряная перчатка столпом, собранная в кулак, под серебряною главой, отягощенной золотою короною!
— Славный герб! Но отныне выглядеть ему чуть иначе! Хотя и не герольд я, но... — Его Величество Император Рабари Первый задумался на мгновение, откашлялся... — Провозглашаю новый герб рыцаря: "По черни латная серебряная перчатка столпом, собранная в кулак, под серебряною главой... отягощенной двумя золотыми коронами!" Отныне и навеки над короною маркизов будет стоять корона императоров! В знак того, что есть нерушимая связь между этими двумя дворянскими родами, связь, которая крепче уз крови, ибо имя ей — верность!..
Придворные не стеснялись в бурном выражении чувств, даже сама зависть не мешала им радоваться чужому успеху и столь небывалым доселе милостям! Ведь эта корона в гербе поставит простых маркизов рядом с принцами в торжественных Дворцовых церемониях! Что ж... Сегодня маркиз осыпан наградами — а завтра... Кто знает, может быть и мы: новая власть бывает щедра к своим сторонникам.
Его Величество продолжил:
— Отныне и титул, принадлежащий славному роду, будет произноситься так: маркиз Короны, ибо маркизов немало в нашей Империи, а Чигири Черный Птер — один такой. Ему — и его славным потомкам! И девиз над гербом: "Навеки верные!" Остальное — завтра, ваша светлость Чигири, маркиз Короны! Жду тебя с утра, маркиз, я люблю работать до завтрака и надеюсь, что мне достанет власти и сил, чтобы удовлетворить твои хотения. Герольд, следующего давай, истомился братец мой младший.
Чуткие к любой мелочи, исходящей от венценосных особ, придворные тут же забыли о маркизе Короны и обратили взоры на принца крови и на Его Величество: с одной стороны, слышится легкое презрение в словах Императора, а с другой стороны он назвал своим братом того, кто был единоутробным братом его злейшего врага, несостоявшегося узурпатора... Стало быть, прощен. Стало быть, Его Величество широк и силен и ничего не боится. Воистину — владыка! Ур-р-рааа!
И пришло утро следующего дня, и Чигири Черный Птер предстал перед Императором и тот затруднился, услышав просьбу спасителя своего, и продолжал пребывать в затруднении.
— Погоди, Чиги, погоди. Видимо, я что-то недопонял. Земель тебе не надобно, как я уже уразумел из твоих корявых объяснений.
— Так точно, Ваше Величество! Милостями Короны Имперской, земель у меня более чем достаточно, свои бы удержать...
— Удержишь... Уж ты-то удержишь, твои повадки всей Империи известны. С золотом у меня пока не густо... Видишь, у тебя же и пришлось занимать...
— Ваше Величество...
— Помолчи, ваша светлость. Я думаю. Я-то как раз наметил наоборот, поперек твоей просьбе: чтобы все наследные отпрыски знатных семей проводили отрочество и юность у меня при дворе. У меня, а их потомки — у моих потомков. И твоим бы я отвел места из почетных, не сомневайся.
— И не думаю сомневаться, Ваше Величество!
— Ну-ка, повтори еще раз, а я прижмурю глаза и вслушаюсь.
— Хочу, чтобы ни я, ни потомки мои, никогда не покидали надолго удела своего ни для каких государственных и иных нужд, а особенно для государственных и дворцовых должностей! Воспитываться в уделе, основную службу Империи и Государю нести в уделе, если, конечно, судьбы страны и трона не потребуют от маркизов иного.
— Хм... Ну а попривыкнете жить в своем тургуньем углу и отделитесь? Храни нас всех боги от этого?
— Да никогда!
— Никогда?
— Так точно, Ваше Величество! Извольте взглянуть на герб: "Навеки верные"!
Его Величество с самым серьезным видом поглядел на щит с новыми гербом и надписью, которые он же вчера и пожаловал... И расхохотался, как безумный:
— Быть по сему. Езжай домой, маркиз. Грамоту я пришлю с нарочным. Я сам добавлю и составлю все твои новые права и привилегии, ибо на этот раз легендарная скупость моя ошеломлена и ощущает себя ограбленной твоим бескорыстием. Езжай, и да хранят нас с тобою боги!
Г Л А В А 9
— ...Вот так однажды, более тысячи лет тому назад, мы из простых маркизов удела вышли в маркизы Короны. Тури, тебе правда любопытно это слушать?
— Ну а как ты думаешь? Должна же я знать историю своего рода? Ведь это отныне и мой род! Ты — моя светлость, Хогги!
— А ты моя. И не волнуйся: я вернусь — даже осень еще кончиться не успеет. Зато по возвращении окончательно уже буду властитель края и полноправный маркиз Короны, ибо государь меня благословит.
Тури в сомнении выпятила нижнюю губку и тихонечко-тихонечко стала подталкивать пресветлого супруга поближе к окну, подальше от колыбели.
— Ну что ты меня толкаешь, я и так уже кроме как шепотом и не говорю в твоих покоях!
— О, мой повелитель, у тебя шепот, как у иных крик. А... в чем разница твоего властительного положения сейчас... и после благословения Его Величества? Больше станет привилегий, меньше обязанностей?
— Что?.. Нет, в этом смысле не будет ни малейшей разницы, и до, и после благословения — все права мои.
— Тогда в чем будет заключаться полноправие, о котором ты только что мне сказал? Если нет ни малейшей разницы ни в правах, ни в обязанностях? Насколько оно тебе необходимо?
Хоггроги продолжал улыбаться супруге, но ее вдруг пронзил необыкновенный холод, исходящий от всегда нежного и внимательного мужа... л... л... леденящий... Ч-что такое... Она сказала что-то не то?..
— Разница будет заключаться в самом обретении императорского благословения маркизом Короны. Простецам не дано понять отличия, которого нет, но ты — ты совершенно правильно сказала только что: ты отныне полноправная представительница нашего рода и для тебя она есть, эта разница, должна быть...
Ужас налетел и растаял под теплом мужниной ладони, вновь это был самый близкий и любимый человек на свете.
— Допускаю, что тебе сейчас непросто разгадать сии загадки, но со временем ты поймешь... Мой птерчик!
— Хогги, тише... Ну вот, разбудил маленького птерчика!
— Ему все равно кушать. И мне, кстати, тоже бы не помешало.
— Ну, так вели подавать, Хогги, тебе ведь нужно как следует подкрепиться перед завтрашним путешествием.
— Только совместный ужин!
— Тогда потерпи, тогда нам после его сиятельства.
Отъезд предполагался на рассвете. Все эти часы перед расставанием столь тягостны! Вот если бы можно было всем вместе путешествовать! Тури так давно не была в столице! По правде говоря, она бывала там всего трижды, но придворная жизнь — это такой напиток: распробуешь — хочется еще и еще...
— Хогги, а можно я попрошу об одной важной вещи?
— Смотря какой? Но постараюсь исполнить.
— Я бы... очень бы хотела... сама... Одним словом, можно, я его буду кормить грудью хотя бы два месяца? Он же такой маленький, я так беспокоюсь.
Маркиз Хоггроги перевернулся на живот и подпер руками лохматую голову.
— Можно. Хотя, ты должна понимать, что по всем придворным обычаям, по этикету, знатная дама кормит сама только в первый месяц... — Хоггроги засмеялся, зарывшись лицом в подушку, но все равно получилось громко.
— Что такое, Хогги?
— Представляешь, мои лазутчики... Ну, не боевые, а такие, домашние, добровольные, которые в каждом замке найдутся... Донесли мне, что моя матушка, тайком ото всех, и даже от отца, кормила меня грудью два с половиною месяца!
— Правда???
— Угу.
— Тогда я, чур, три месяца буду! Хогги, пожалуйста, можно мне? Можно?
— Посмотрим. Конечно, мне чужие моды не указ, но... Вернусь из Океании — продолжим этот разговор, хорошо? А пока — не наседай и не щекочись.
— О да, мой повелитель.
Каждая знатная имперская семья держит в столице свое подворье, даже если бывает здесь редкими наездами, как например, князья Та-Микол, маркизы Короны, герцоги Лесные... Но князья Та-Микол в последние годы зачастили в Океанию, а герцоги Лесные живут вне ее отнюдь не по собственной воле, ибо пребывают в не?определенно долгой ссылке (пока Его Величество не сжалится над нечестивцами, разрушившими в горячке междоусобицы древний, всеми почитаемый храм), тогда как маркизы Короны и пять, и пятьдесят, и пятьсот лет тому назад бывали в Океании так же редко, не чаще, чем нынешний повелитель удела Хоггроги Солнышко.
Подворье маркизов Короны включало в себя широченный двор, а посреди двора старинной кладки дом, просторный, с многочисленными службами, пристройками, кладовыми, причем все это выстроено из прочного дикого камня, для красоты обложенного снаружи узким слоем расписного кирпича. За главным домом, туда дальше, в глубинах почти бесконечного двора, были еще постройки, жилые, но пустовавшие большую часть года.
Двор был обнесен узорчатою оградою из очень жесткого и хрупкого железа, которое все, от завитушек до заточенных под пики верхушек забора, было покрыто смоляными настоями и защитными заклинаниями, дабы ржавчина не досаждала, не портила вид...
Когда-то, вместо узорной прозрачной ограды стоял глухой каменный забор, но со времен Артуги Белого пошел иной обычай: тот посчитал, вслед за Его Величеством и по его примеру, что каменные заборы более пристало городить для тюрем и купеческих складов.
От главных ворот к главному дому вела широкая и очень ровно выстланная квадратными гранитными плитками дорога, в то время как остальное пространство двора, свободное от построек и растительности, было вымощено обычным булыжником. Осенью и весной то там, то здесь во дворе образуются лужи, и строжайшая обязанность мажордома — те лужи иссушать и обмельчать, выравнивать мощение таким образом, чтобы дождевая вода бежала к нарочно сделанным канавкам и текла далее, за пределы двора, не скапливаясь на оном.
Дорога от ворот приводила прямо к крыльцу. Там, дома, в далеком южном уделе, ни о каких крыльцах со ступеньками и не слыхивали, и приучить свой вкус к этому так и не смогли, но в столице — в столице всегда все не как у простых людей... В столице даже нижний этаж не попросту, а поветом именуется. Прежде чем войти в повет, а оттуда к себе, наверх, маркиз не торопясь, пешим от самых ворот, прошелся по двору, замечая, но пока не делая замечаний... Дворня — старшие слуги, во главе с мажордомом, так и не разогнувшись от поклонов, семенили сзади.
Так-то славно жить в богатом доме по без господ: все чинно, сонно, уют налажен, трапезы всегда вовремя и от пуза... Примчался, сокол... прощай, тишина!
Хоггроги взбежал по ступеням крыльца на рундук, нащупал пальцем на балясине заветный сучок, подцепил ногтем... Никакой тайны в том сучке, просто он так с детства с домом здоровается... Во двор изо всей дружины пока въехали только сенешали, сотники, пажи и телохранители... спешились, стоят, ждут повелений.
— Лумай, в казармах все подготовлено?
— Все, ваша светлость! До самой мелкой мелочи!
Когда мажордом говорит — ему верить можно. Старик в отсутствие хозяев любит выпить лишнего, есть за ним такой слушок, однако — до сих пор честен и деловит.
— Хорошо. Мне и сенешалям — мыльню, ратникам тоже, но свою. Вина дружине, сегодня вечером, в честь приезда, из расчета: полная пядь простого "океанского" — на десяток, ибо не на праздник приехали. А вот страже домовой... Их, Лумай, угости послаще и не считая, пусть порадуются старики, отдохнут без забот.
