— Первая разведывательная группа — глухо каркнул чей-то голос, в котором фон Эссен с трудом узнал себя.
Ну какие же мерзавцы, ты только посмотри.... Ах, каким же умным казался себе командующий балтфлотом, самонадеянно предположив, что разгадал планы адмиралштаба! Четыре дредноута, ха! Да не может быть! Не четыре, а восемь, меня не проведешь!
Восемь... А одиннадцать — не хочешь, старый ты дуралей?!!
Ситуация стремительно выходила из-под контроля. Еще несколько секунд назад фон Эссен довольно улыбался, чувствуя себя победителем и предвкушая заслуженный триумф. Два уничтоженных дредноута у Ирбен — блестящая победа, и оставшиеся в Рижском линкоры русскую эскадру догнать не смогут. А четверка перегородивших нам дорогу "Гельголандов" медленно, но верно терпела поражение — видно было, что немцам не хватает сил остановить его. Он в любом случае прорвался бы к Финскому заливу, даже без помощи Бахирева, но судя по тому, как обстояли дела еще минуты назад... Побить немцев еще какое-то время, затем бросить в атаку крейсера и миноносцы, а затем, с подошедшим отрядом Бахирева завершить разгром. Порт-Артур, Цусима — черное пятно русско-японской войны сегодня будет смыто соленой тевтонской кровью!
Ага, размечтался... В один-единственный миг уже почти выигранное сражение обернулось жестоким поражением. Еще какие-то минуты, и немецкие линейные крейсера поставят первую бригаду в два огня, и тогда — все. Будут выбивать поодиночке, сперва — "Полтаву", следующий за ней "Севастополь"... Все. И ничего, уже совсем ничего нельзя сделать!
— Ваше превосходительство, дымы на норд-тень-ост!
А там-то немцы откуда? Надо же, со всех сторон повылазили... зачем? Первой разведывательной нам хватит за глаза. И вдруг до Николая Оттовича дошел смысл сказанных ему слов.
Вице-адмирал вскинул бинокль так, словно от этого зависела его жизнь, хотя особого смыла в этом не было — все равно кроме дымов ничего было не разобрать. Но направление... Именно оттуда должен был подойти со своими кораблями Михаил Коронатович Бахирев.
* * *
"А ведь сглазил" — чуть было не произнес вслух Хиппер. Германские корабли ему были хорошо видны, русские дредноуты — отвратительно, а броненосцы и того хуже, но контр-адмирал привык видеть в уме карту, нанося на нее движение своих и вражеских эскадр.
Русские и германские линкоры идут в параллельных колоннах на север, при этом "Севастополи" расположились по правому борту "Гельголандов". Наперерез русским, с запада на восток несутся линейные крейсера первой разведывательной группы. Но с севера, курсом на юг, навстречу дредноутам фон Эссена двигаются русские броненосцы — если бы все они сохраняли прежний курс, то разошлись бы с линкорами на контркурсах правыми бортами.
"Если я продолжу движение, то выставлю классический "кроссинг Т" дредноутам фон Эссена" — размышлял Франц Хиппер: "Но если я не изменю курса, то вскоре сам уткнусь головой прямо в середину строя идущих с севера броненосцев, и получу столь же классический "кроссинг Т" от сумасшедших русских старичков, столь "вовремя" нарисовавшихся на горизонте."
Можно, конечно, махнуть рукой на все эти кроссинги и отвернуть. Но тогда — упустим момент, ничем не поможем Шмидту, а он явно в этом нуждается. Да и потом...
Линейные крейсера выйдут русским наперерез через какие-то минуты, и тогда на их головной дредноут обрушится мощь уже не одного, но четырех тяжелых кораблей хохзеефлотте. Это — смерть: как бы он там ни был защищен, такого удара никто не выдержит. А броненосцы... ну что же — броненосцы? Он выйдет к ним под эффективный огонь хоть чуточку, но все же позднее, чем сам выставит "кроссинг Т". И русские не смогут ударить по нему также сильно, как это сделает он по их головному дредноуту. "Зейдлиц" очень хорошо защищен, он выдержит. А если станет совсем тяжко — что ж, поворот влево, и он пройдет под кормой "старичков". Тогда уже их концевые попадут под удар его линейных крейсеров, и они горько пожалеют, что вообще ввязались во все это.
План, столь же элегантный, сколь и смертоносный складывался в уме контр-адмирала словно бы сам собой. Он нанесет удар и выбьет из строя головной русский дредноут, выдержит огонь идущих ему наперерез броненосцев, а затем пройдет у них под кормой и раскатает их концевого. Адреналин привычно толкнулся в жилы, и Франц Хиппер принял свое решение. Линейные крейсера рванулись вперед — прежним курсом. А спустя четыре минуты "Зейдлиц" дал пристрелочный залп, и пять водяных столбов встали прямо по курсу "Полтавы"
* * *
Никогда еще Балтика не видела ничего подобного. Восемь приземистых, но от того не кажущихся менее массивными дредноутов сошлись в смертельной схватке. И столь страшны оказались сила и ярость сражающихся, что неясно было, суждено ли вообще уцелеть хоть кому-то в этой битве? Или море и небо сольются в чудовищном катаклизме, который обрушится и уничтожит святотатцев, рискнувших отпустить на волю столь могущественные силы разрушения? Лучшие пороха, сгорая, бешенным пламенем лизали казенники и каналы стволов гигантских пушек. Десятки тонн раскаленной стали вырывались на волю из дымящихся орудийных чрев. Направленная на созидание, эта энергия способна была бы преобразовывать мир, наперекор силам природы возводя монументальное и прекрасное, но алчущее крови человечество предпочло обрушить ад на самое себя. Восемь великолепных в своей грозной мощи линкоров, вершины науки и техники, превосходящие по сложности все, что когда-либо создавали человеческие руки, что было сил крушили друг друга. Десятки гигантских снарядов, почти в половину тонны весом, ежеминутно взмывали в воздух с тем, чтобы спустя полминуты обрушится на низкие, защищенные тяжелой броней борта, стальные палубы, массивные башни и легкие надстройки рукотворных морских титанов. Каждое попадание отзывалось короткой дрожью боли, пробегающей по корпусу, каждый новый удар оставлял после себя изломанное железо и обгорелые ошметки плоти, слившиеся в круговерти бешено ревущего пламени. Конечно, не все снаряды находили свою цель: холодное море кипело, разрываемое мощью сотен килограмм тринитротолуола, вздымалось на десятки метров ввысь, превращаясь в чудовищные завесы взбаламученной воды, перевитой черным дымом разрывов и увенчанное белоснежной пеной. Вокруг каждого дредноута ярилась рукотворная вакханалия обезумевших стихий воды и огня, и каждый дредноут бестрепетно ввергал своего противника в такой же ад.
Линейные корабли строятся для того, чтобы противостоять себе подобным, они способны наносить чудовищные удары и какое-то время выдерживать их: вопрос лишь в том, кто из противников сможет продержаться дольше. Пока чаша весов клонилась на сторону тех, кто принял смертный бой под сенью Андреевского флага, но вот-вот ситуация должна была измениться. Три гиганта, по мощи и защите почти равные дредноутам, выходили русским наперерез, тем самым полностью меняя расклады сил. Возникшая из ниоткуда тройка устремилась в бой воздетой к небу секирой, торопясь обрушиться на русский строй градом трёхсоткилограммовых снарядов. Однако навстречу смертоносному тевтонскому лезвию, спешащему сокрушить морскую мощь России, бестрепетно выходили четыре куда более слабых, но ощетинившихся многочисленными орудиями корабля. Еще совсем недавно, в упорном бою, русские медленно, но верно вырывали победу, но теперь... Теперь противники выложили на стол последние имевшиеся у них козыри и силы как будто бы уравнялись: кому же суждено стать победителем?
На какой-то миг неверные весы воинского счастья пришли в равновесие. Никому не дано знать, их решение — некогда скованные богами, они давно утратили меру и точность, ибо через их заляпанные застарелой кровью чаши прошло немыслимое множество битв...
В который уже раз орудийное жерло, толкнувшись назад в дыме и пламени, исторгло из себя тяжелый, раскаленный огнем снаряд. С бешенным громом вознесся он высоко в небо, а затем визжащей смертью обрушился вниз, устремившись к своей цели. Но — не долетел совсем чуть-чуть и упал в воду под бортом предназначенного ему корабля. Все еще рвущийся вперед, он скользнул в темноту глубин, оставив за собой пенный след, и ударил прямо под бронепояс идущего на 20 узлах линкора. Снаряд легко пробил обшивку, прошел сквозь полупустой угольный бункер и проломил коффердам — и лишь здесь, дорвавшись-таки до ничем не защищенного нутра линкора, взорвался.
Если бы он угодил в машинное или котельное отделение, это было бы страшно, но не смертельно. И даже если бы он рванул в артиллерийском погребе, это не обязательно грозило гибелью, потому что хранящиеся там пороха, в отличие от тех же британских, сгорали, не детонируя при взрыве. Однако из всех многочисленных отсеков необъятного линкора, снаряду суждено было угодить именно туда, где ему было совершенно не место... Или самое место, тут уж с чьей стороны посмотреть.
Дредноуты типа "Гельголанд" имели шесть торпедных аппаратов: носовой, кормовой, и по два с каждого борта. Боеприпас к ним составляли 16 торпед. В преддверии боя шесть из них были загружены в торпедные аппараты и изготовлены к стрельбе — остальные десять оставались разобранными на хранении. Боевые части торпед располагались в двух махоньких помещениях, если не сказать — отнорках, оборудованных в носу и корме, в районах погребов орудий главного калибра. И сейчас русский бронебойный снаряд взорвался в носовом хранилище.
Каждый "отнорок" хранил пять боевых частей. В каждой из них содержалось по сто шестьдесят килограммов тринитролуола. И сейчас взрыв восьмисот килограмм могущественной взрывчатки едва не разодрал дредноут пополам — в днище образовалась огромная дыра, куда устремилось море, а переборки, ослабленные страшным взрывом, никак не могли сдержать его напора. Казалось, корабль застонал, когда морская вода водопадом обрушилась в котельные отделения: а затем металл, сдавленный жаром разогретого пара и холодом ворвавшихся в корпус вод, не выдержал. И котлы взорвались.
* * *
Эрхард Шмидт приник к стереотрубе, наблюдая за сражающейся "Полтавой". "Остфрисланд" держался, но медленно сдавал позиции русскому дредноуту, и германский командующий понимал, что в одиночку ему с русским флагманом не справится. Но помощь уже была здесь: Хиппер быстро пристрелялся, и теперь "Полтава" была едва видна за многочисленными столбами брошенной к небесам воды, угадываясь разве что по разрывам терзающих ее снарядов. "Что же, можно себя поздравить — план удался" — успел подумать Шмидт, а затем пол боевой рубки со страшной силой ударил ему в ноги, ломая кости, и вице-адмирал рухнул пластом. Он успел сообразить, что произошла катастрофа, и открыл было рот, чтобы, превозмогая боль, окликнуть уцелевших. Он должен был отдать приказ, но, плавая в тумане боли не понимал, какой и зачем, а затем что-то вновь толкнуло его плоть. Второй взрыв мягко погасил сознание, и душа вице-адмирала Эрхарда Шмидта покинула изломанное тело.
* * *
Фон Эссен, казалось, постарел лет на десять и не отрываясь смотрел на рвущиеся наперерез линейные крейсера. Они уже пристреливались по "Полтаве", а их противоминный калибр частыми залпами бил по ушедшим вперед крейсерам и эсминцам. Николай Оттович хотел бросить их в атаку, когда "Гельголанды" будут достаточно избиты, а сейчас... Сейчас, по-хорошему, их следовало отводить, но что-то удерживало фон Эссена от такого приказа. Он стоял в боевой рубке, а вокруг него разверзлась преисподняя, потому что германские снаряды рвали его флагман на куски. Но пока еще "Полтава" держалась и, наверно, продержится еще немного... Фон Эссен вновь вскинул бинокль: Бахирев уже совсем близко. Николай Оттович хорошо видел идущий головным "Рюрик", спешащий ему навстречу. Крейсер не виноват в проступках своего командира, а теперь у его экипажа была отличная возможность смыть тень, брошенную на флаг корабля позорным бегством от "Дерфлингера". Бахирев... до того, как принять бригаду крейсеров, Михаил Коронатович сам командовал "Рюриком". А за ним идет главная ударная сила контр-адмирала — два могучих додредноута "Андрей Первозванный" и "Император Павел I". По своей огневой мощи они, возможно, приближались к дредноутам самых ранних серий... если сумеют подойти достаточно близко, чтобы задействовать свои многочисленные восьмидюймовки.
"Полтава" обречена, Николай Оттович был в этом совершенно уверен. Но если он продержится до того, как Бахирев вынудить германские линейные крейсера отвернуть, разорвать огненный мешок, куда фон Эссен привел свои дредноуты, то жертва не будет напрасной. У следующего за ним "Севастополя", "Гангута" и "Петропавловска" появится шанс вернуться домой. Не то, чтобы слишком большой, но это уже много лучше, чем ничего.
А как хорошо они громили дредноуты кайзера, пока не появились линейные крейсера первой разведывательной! Особенно постарался "Севастополь", изувечив сражающийся с ним "Гельголанд", получивший до прихода вражеских линейных крейсеров самые тяжелые повреждения. Все-таки правильный старший артиллерист у Бетужева-Рюмина.
Командующий балтфлотом не удержался и обернулся посмотреть, что там происходит с "Гельголандом". Ничего хорошего — кормовая башня выбита, идет с дифферентом на корму, похоже, крен на левый, обращенный к нам борт, да еще и пожар. Немцы отстреливаются, конечно, но...
И в этот момент головной "Остфрисланд" взорвался.
Сперва раздался низкий, очень тяжелый гул и вражеский флагман словно подпрыгнул на волне, но тут же резко пошел в воду носом. И тут же — страшный грохот и белые клубы пара, окутавшие две трети длины корабля. Видимой оставалась одна корма, но сейчас она быстро задиралась вверх. Вот мелькнули вышедшие из воды винты... и корабль полностью скрылся в клубах дыма и пара.
Фон Эссен ошарашенно наблюдал гибель "Остфрисланда" еще пару секунд, чувствуя, как осыпается с его плеч тысячетонный груз неминуемого поражения. Кровь, сковавшая вены и аорты холодом, вдруг оттаяла, толкнулась в сердце и оно, глухо бухнув, вновь погнало живительное тепло по жилам.
— Сигнал на бригаду крейсеров и эсминцам! — рявкнул Николай Оттович и офицеры, почувствовав азарт в его голосе, словно пробудились от охватившей их апатии. Лед, сковавший боевую рубку "Полтавы" в момент появления линейных крейсеров неприятеля треснул, раскололся и рассыпался невесомой пылью. Его флагман... что ж, может быть даже и погибал, но если уж так суждено — уйдем красиво!
— Торпедная атака!
Фон Эссен не успел испугаться тому, что разорванные фалы не дадут поднять сигнал, или же его не заметят. Еще до этого он увидел, как растут буруны у форштевней крейсеров и эсминцев, и как тринадцать стремительных, быстроходных силуэтов, заложив элегантный разворот, разошлись веером — и ринулись на противника.
А в следующий миг страшный взрыв разметал на куски четвертую башню "Полтавы" и кормовая надстройка вместе с мачтой, боевой рубкой и мостиком исчезла в огненном торнадо.
ГЛАВА 32
Лоуренс наслаждался тишиной. На боевом корабле редко бывает по-настоящему тихо, какие-то звуки всегда присутствуют и обычно это — стук работающих машин. Но сейчас его лодка шла под электромоторами, то есть почти бесшумно. Ни грохот волн, ни крики чаек, никакие иные звуки надводного мира не могли обеспокоить Ноэля — его корабль медленно скользил в темной глубине Балтийского моря.
