Затем, поняв что плетью обуха не перешибёшь, в попытках спастись от принуждения к измене вере прадедов, староверы побежали — если была такая возможность, конечно. Причём бежали сломя голову в разные стороны — от Польши и Турции на Западе и Юге, до Китая на Востоке… Дореволюционная историография говорит о резком снижении численности российского населения: в конце XVII — в первой половине XVIII века — почти на двадцать процентов.
И везде истинно русскому человеку, даже среди совершенно чуждых ему религиозных концессий — жилось лучше и вольнее дышалось, чем в родном Отечестве — среди якобы «православных» униатов-никоновцев. Даже по официальным данным, к началу 60-х годов XVIII века в Польше и Турции, проживало не менее полутора миллионов бывших российских подданных и их потомков — и это лишь взрослых мужчин, могущих платить подати и служить в армии.
Лишь спустя полвека после церковных реформ Никона, после десятилетий физического уничтожения и гонений — уже при Петре I, заметив, что страна пустеет а вслед за ней — тощает государственная казна, официальные власти наконец то озаботились о легализации этих слоёв податного населения. По законодательному акту от 8 февраля 1716 года, устанавливалась запись староверов и их двойное налоговое обложение. Кроме этого, им были установленные жёсткие ограничения, например — воспрещалось занимать любые начальствующие должности в государственной административной системе, не дозволялось давать показания в суде и печатать книги лишь под строгим контролем Духовной коллегии. Подобно евреям в нацистских гетто, русским староверам предписывалось носить особые знаки своей принадлежности к изгоям общества — нелепый сермяжный зипун со стоячим клееным козырем из красного сукна…
От такой «легализации» народ побежал к полякам да туркам пуще прежнего!
Помещики жаловались в Санкт-Петербург:
«Последние оставшие люди и крестьяне, смотря на тамошнюю польскую вольность, ныне бегут без остатку».
Что делать?
Как «что делать»?!
Ловить и не пущать!
Пытаясь приостановить отток простых людей за рубеж, российское правительство во всех пограничных городах и «пристойных местах», первым делом учиняло «крепкие заставы» для удержания беглецов и отсылки их в те губернии, из которых те бежали. Причем пограничникам прямо предписывалось «стрелять из ружья», вешать и с виселиц не снимать — «дабы другие смотря на такую казнь, того чинить не дерзали». Знакомая до свербящей боли картина: правительство охраняло рубежи страны не от внешних врагов, а прежде всего — от своих собственных подданных, стремившихся любой ценой свинтить из собственного Отечества.
Хотя, постой…
Историко-политическую часть истории старообрядничества пока пропустим — настанет в свой черед и её срок.
А вот на историко-экономической части рассказа Деда Мартимьяна — надо сегодня обязательно остановиться и заострить на ней своё внимание.
* * *
Тем не менее, все воистину титанические усилия государственной машины по предотвращению массового исхода староверов за священные рубежи не достигали желаемого эффекта и оно потихоньку пошло на попятную, тем более что у государства — выстроенного Петром на европейский лад и старообрядчества, нашлась своя точка соприкосновения…
Экономическая!
Как известно, заботы-хлопоты Петра I о военном могуществе вверенного ему Провидением государства, об укреплении его международной конкурентоспособности во всех сферах — дали импульс форсированному развитию торговли и промышленности в России. Но усилия неутомимого самодержца натолкнулись на непреодолимую преграду — так называемый «человеческий фактор», современным языком говоря.
Суть в чём?
Правящее сословие — дворянство проявляло полное равнодушное безразличие к различным торговым и ремесленно-мануфактурным делам. Экономические интересы дворянства были тесно связаны с землевладением, в то время как торгово-мануфактурной деятельностью — они попросту брезговали заниматься.
Напрасно правительство взывало к совести собственной элиты:
«Дворянство английское, тамошние лорды, меньше ли вас благородны? Но они торгуют, они развели в своем государстве овец испанских, они завели отличные фабрики и мануфактуры... Не заслуживает ли это подражания?».
Но, ни фига!
Впадлу им было что-то полезное делать, понимаете?
А вот по усадьбам сидеть, мужиков пороть, да сенных девок портить-брюхатить — это самое милое дело!
В этом заключалась основополагающая сущность российской элиты — оставшийся до самого 1917 года феодальной по духу и паразитической по существу, в корне отличавшая её от своих европейских «одноклассников» — давно оценивших выгоду и преимущества занятий промышленностью, торговлей и банковским делом.
Старое российское купечество, в силу обычаев и привычек унаследованных от дедов и прадедов — предпочитало заниматься торгово-спекулятивным бизнесом…
Строить заводы и фабрики, что-то производить на них — для них было «не по понятиям».
Вот она — цена поражения Русской реформации!
Настойчивость правительства в деле индустриализации, диктовалась прежде всего растущими военными потребностями — вооружением и содержанием устроенной по-европейски регулярной армии. Нежелание дворянства и купечества заниматься развитием промышленности, первым делом инициировало строительство заводов и фабрик самим государством. Отсюда появились казённые заводы и фабрики — вроде знаменитого «Императорского тульского оружейного завода» (ИТОЗ). Именно в то время зародился в России государственный капитализм, в годы Советской Власти — распространившийся на всю страну и, абсолютным большинством — принятый за якобы «развитой социализм».
Однако, ещё во времена Петра Великого понимали: на таком — «самом передовом общественном строе», далеко не уедешь. Ибо без «пинков» и денежных «дождей» сверху — такое создаваться и потом развиваться, не может в принципе.
Поэтому искали людей инициативных, предприимчивых, способных делать что-то для государства полезное и без указки сверху… Способных, не только не требовать финансовых влияний от казны, но и самим — привнести в неё свою весомую «копеечку».
И такие люди нашлись и причём шибко швыдко!
Гонимые староверы, не могли заниматься традиционным земледелием, поэтому брались за любое занятие, лишь бы только выжить и сохранит древнюю веру и обычаи прадедов.
В то же время в отличии от своих предшественников-царей — первый российский Император считал главным критерием, не активность в вероисповедных дискуссиях — а полезность в государственном хозяйстве. Поэтому его «выдвиженец» из числа самых рьяных блюстителей древнеправославия — Андрей Денисов, снабжал строящиеся Санкт-Петербург и Балтийский флот пиломатериалами, продовольствием и железом с Олонецких заводов.
Основанная им легендарная Выгорецкая община, ведшая бурную экономическую деятельность — официально признавалась самостоятельной хозяйственной единицей с выборным старостой и, правом ведения богослужения по древним русским обрядам и старопечатным книгам.
Другой старообрядец — тульский кузнец Никита Демидов, стал организатором металлургической промышленности на Урале. Хлынувшие в те края его единоверцы, заполнили не только цеха и шахты — но и все высокие должности в его «промышленной империи», ставшей таким образом — прибежищем для раскольников и, в то же время — настоящим рассадником Древнеправославия на Урале и в Сибири. Первая же официальная православная церковь, была построена здесь только спустя почти пятьдесят лет после основания заводов — в 1750-м году, что тоже весьма красноречиво.
Однако, при Петре были лишь единичные случаи легализации старообрядцев, носившие скорее эпизодически-случайный характер. Попался на глаза царю, сумел обратить его внимание на себя, доказал свою полезность — тебе любые грехи прощаются, даже нелады с официальной церковью.
Ну, а если нет — то и суда на тебя нет, а лишь государственный террор и сплошное беззаконие.
* * *
Однако, время шло, императоры менялись!
При Петре II староверов впервые призывали возвращаться на прежнее жительство без опасений за свою жизнь, при Анне Иоанновне продолжили издавать подобные законодательные акты.
При Елизавете эта тема стало модной и, создатель Московского университета Михаил Ломоносов даже написал по ней специальный научный труд…
«Лёд тронулся», когда по указу Петра III от 29 января 1762 года «О сочинении особого положения для раскольников, которые удалясь за границу, пожелают возвратиться в отечество с тем, чтобы им в отправлении закона по их обыкновению и старопечатным книгам возбранения не было», приверженцам древнеправославия было дозволено совершать богослужения по старому обряду и книгам.
Наконец, после того как крупнейший политический деятель той поры — Пётр Иванович Шувалов объявил о новом экономическом курсе, по которому с целью привлечения в товарное производство — были сняты все сословные ограничения на занятия предпринимательской деятельностью…
«Плотину» прорвало!
За мануфактурное дело, от которого дворянство — свой припудренный носик воротило (да и традиционное русское купечество — промышляющее чисто торговлей, не очень-то торопилось вкладываться) — взялся самый многочисленный в стране класс…
Крестьянство!
Этим термином в те годы обозначался не род занятий, напомню, а принадлежность к определённому сословию.
Самый активный же слой русского крестьянства — старообрядцы.
При довольно продолжительном царствовании императрицы Екатерины II, понимавшей что экономическая мощь государства — а вслед за ней и всякая другая, произрастает из подушного оклада — который платит народ, правилом взаимоотношений власти и старообрядничества стал принцип: вы платите нам налоги — мы вас не трогаем.
Всё правление Екатерины было временем поощрения свободы предпринимательства, коммерческой инициативы и предприимчивости. Узаконивалась конкуренция, подтверждался уведомительный порядок устройства любых производств — когда квитанция по уплате налога заменяла какие-либо разрешительные документы на предпринимательскую деятельность, отменялись сборы с фабрик и заводов.
Разбогатевшим крестьянам было официально разрешено выкупаться из «крепости» и, мало того — записываться в купеческое сословие.
И цель была достигнута: сфера производства, ремёсел и торговли стала постепенно наполняться выходцами из низшего сословия. И в первых их рядах были закалённые более чем вековыми преследованиями и репрессиями выходцы из Древнеправославия, не замедлившие воспользоваться предоставленными им возможностями. Уже к концу XVIII столетия они заняли прочные лидирующие позиции в мануфактурном производстве и торговле страны.
Бывшие крестьяне стремительно адаптировались в рыночной среде, решительно вытесняя из неё традиционное русское купечество. Из существовавших в середине XVIII столетия почти четырёхсот первостатейных московских купцов, лишь едва ли три десятка — смогли сохранить свое положение к концу царствования Екатерины II.
При её внуке Александре I, процесс продолжился: выплатив помещикам крупные суммы — на волю выкупилось около тридцати тысяч «душ мужского пола», то бишь разбогатевших крестьян. В начале XIX века, последние являлись владельцами свыше трёх четвертей всех российских мануфактур. Созданная ими крестьянско-купеческая экономика давала девятьсот миллионов рублей внутреннего оборота, тогда как нацеленная на вывоз зерна и сырья государственно-дворянская — всего двести пятьдесят.
Рисунок 69. Купцы-староверы.
Например, в староверческом анклаве Иваново к середине XIX века уже насчитывалось порядком двухсот фабрик. Имена их владельцев — Гарелины, Кобылины, Удины, Ямановские и другие — были широко известны в центральной России. Путешествовавший в то же время по ряду российских регионов немецкий ученый Гакстгаузен писал, что большая часть виденных им фабрик создана вышедшими из самых низов — бывшими русскими крестьянами, среди которых широко распространенно староверчество.
В конце царствования Александра, российское купечество уже набрало такой вес и накопило столько капитала, что выходило с инициативой о строительстве собственными силами железной дороги, в то время как даже высокопоставленные государственные мужи — ставили под сомнение целесообразность таких «новшеств».
И вы мне будете что-то говорить о тёмных и невежественных «раскольниках» — тарящихся по медвежьим углам?!
На мой взгляд стоит упомянуть, что прекращение гонений на сторонников Древнеправославия произошло одновременно с отстранением от архиерейских должностей выходцев из Киевской духовной школы, которым ранее фактически принадлежала монополия на епископские кафедры в России. Со второй половины XVIII века, они были постепенно — но последовательно, заменены на архиереев из великороссов…
Хотя и лишь наполовину — если не меньше и слишком запоздало, но справедливость всё же восторжествовала.
Этот же временной период, продолженный в царствование Павла и Александра I, известен как «золотой век» для становления российского капитализма.
Впрочем, «капитализма» ли?
* * *
Про купцов-миллионщиков из крестьян-старообрядцев — я и без Деда Мартимьяна прекрасно знал. А так как в политэкономике кое-что соображал, у меня ещё при «той» жизни была пара вопросов:
— Откуда дровишки?
В смысле: откуда у тёмных и неграмотных крепостных крестьян — да и, ещё и у гонимых и преследуемых последователей Древнеправославия — первоначальный капитал для открытия собственного дела? Пусть даже и при самых благоприятных условиях?
Уж я-то, прошёл наши «Лихие 90-е»!
Я самолично челночил, занимался фарцовской и, чуть ли не рэкетом и открытым бандитизмом… Чтобы сколотив кой-какой первоначальный капиталец, в итоге открыть сравнительно небольшую строительную фирму в самом начале «Жирных нулевых» — которую в конце концов у меня отобрали чёртовы рейдеры, чтоб им там в будущем пусто было.
— НЕ ВЕРЮ!!!
Не менее, а как бы не более — поражает и скорость, с какой богатели вчерашние парии.
Небезызвестный Савва Морозов, был простым ткачом и, вдруг ни с того — ни с чего, стал владельцем значительного капитала, владельцем громадными «бумагопрядильнями» — ткацкими фабриками.
И если бы он один!
Основатель династии Рябушинских — Михаил, был мелким торговцем, а уже через три года — владельцем крупной московской фабрики с новейшим оборудованием и обладателем капитала превышающим два миллиона рублей.
Чудеса, да и только!
Как писал про одного своего знакомого купца-раскольника Александр Николаевич Островский в своих «Записках замоскворецкого жителя»:
