— Я не могу быть копией, — сказал Флойд. — Я все помню. Помню, что я делал, когда был ребенком, и все, что я делал потом, до сих пор.
— Это ничего не доказывает. Тебя скопировали со всеми воспоминаниями Флойда в целости и сохранности, вплоть до мельчайших деталей.
— Подожди минутку. Если копия была сделана несколько сотен лет назад, почему она до сих пор не умерла?
— Ты должен был быть мертв, — сказала Оже. — И ты был бы прав, если бы копии было позволено жить сразу после создания моментального снимка. Но это было не так. Копия — полное трехмерное изображение Земли и ее обитателей — по-видимому, оставалась замороженной примерно до двадцати трех лет назад, удерживаясь в своего рода подвешенном квантовом состоянии. — Флойд увидел, как она закрыла глаза, подыскивая подходящее сравнение. — Как на непроявленной фотографии, — предположила она.
— Но кто-то пришел и проявил ее.
— Да. Подобные квантовые состояния очень хрупки, и копия целой планеты должна быть удивительно хрупкой: карточный домик, который только и ждет, чтобы рухнуть от малейшего чиха. Но каким-то образом тот, кто его создал, смог изолировать его в достаточной степени, чтобы сохранить на некоторое время. Слабых радиационных сигналов, проходивших через оболочку — гравитационного излучения и нейтринного излучения — очевидно, было недостаточно, чтобы нарушить стазис, или как вы хотите это назвать. Но все же был какой-то спусковой крючок. По вашему календарю, мы встретились в тысяча девятьсот пятьдесят девятом, договорились?
— Да.
— Мы также знаем — из изучения исторических событий в вашей временной шкале — что ваш мир находился на более или менее правильном пути, по крайней мере, до середины тридцатых годов. К концу тысяча девятьсот сорокового года ситуация изменилась — немецкое вторжение в мае того же года провалилось, что подразумевает накопление небольших событий в течение нескольких лет, которые в конечном итоге оказали значительное влияние. Скорее всего, снимок сделан где-то в тысяча девятьсот тридцать шестом году, то есть двадцать три года назад, насколько нам известно.
— Как скажешь, — неохотно согласился Флойд, ничего не признавая.
— Теперь взгляни на тот же промежуток времени в нашей хронологии. Мы знаем, что в вашем мире время течет с той же скоростью, что и в моем. Сейчас двадцать два шестьдесят шесть. Вычти двадцать три года, и мы вернемся в двадцать два сорок три, то есть примерно в то время, когда слэшеры контролировали Марс и его спутники, включая Фобос.
— Куда мы направляемся, — добавил Флойд, хотя бы для того, чтобы показать, что он внимательно слушает.
— Да. И я не могу поверить, что это совпадение. Предполагаю, что снимок начал развиваться вперед во времени с того момента, как слэшеры открыли портал на Фобосе. Небольшая часть внешней вселенной, должно быть, начала просачиваться в АКС, приводя изображение в нормальное состояние материи. Снимок ожил.
Перед мысленным взором Флойда внезапно возник ужасный мысленный образ. Он представил себе нечто вроде театральной сцены, населенной застывшими механическими танцорами, неподвижными, как статуи, покрытыми многолетним слоем пыли. А затем они начали двигаться, сначала медленно, оттачивая свои заводные движения под музыку, доносящуюся из мучительно медленного ярмарочного органа. По мере того как мучительная, хрипящая музыка набирала скорость, то же самое делали танцоры, кружась по орбитам и эпициклам. Он попытался встряхнуть изображение, но маленькие фигурки продолжали танцевать, набирая скорость.
— Но даже если бы это было правдой, — сказал Флойд, — даже если бы меня и всех, кого я знаю, держали во сне все эти годы — все эти сотни лет, — разве мы не должны помнить об этом?
— Ты бы ни черта не запомнил, — сказала Оже. — Ты пропустил более трехсот с лишним лет между ударами сердца, Флойд — ты и все остальные на планете. Может быть, вы почувствовали мельчайший момент deja vu или что-то еще, для чего у французов есть это слово, но это было бы все.
— Все на планете почувствовали бы это?
— Может быть. Но многим ли из вас пришло бы в голову высказать по этому поводу свое мнение?
— Ты не можешь ожидать, что я просто приму это, — сказал он.
— Флойд, я не прошу тебя ни с чем соглашаться. — На мгновение в ее голосе прозвучала отчаянная жалость к нему. Услышав это в ее голосе, он только сильнее испугался, что она действительно говорит правду и ничего больше.
— Я не копия Уэнделла Флойда, — сказал он, в его голосе нарастала паника, несмотря на его попытки держать ее под контролем. — Я Уэнделл Флойд.
— Ты идеальная копия. Это именно то, что ты бы чувствовал.
— Тогда кем же это делает меня? Какой-то призрак, какая-то фальшивая имитация?
— Некоторые люди могут видеть это именно так.
— И ты так на это смотришь?
— Нет, — сказала она после слишком долгих колебаний. — Вовсе нет.
— Теперь я знаю, почему ты так беспокоилась, что я не смогу пройти через эту цензуру, — сказал Флойд.
— Я не могла знать, что произойдет. Никто раньше не пытался вывести кого-либо из E2.
— Он отнесся ко мне как к любому другому человеческому существу. Разве тебе этого недостаточно?
— Да, — сказала она. — Я полагаю, что так оно и есть. Но послушай меня, Флойд: тебе никогда не будет места в моем мире. Твое место — вернуться в Париж, каким бы реальным он ни был.
— Не волнуйся, — сказал он ей. — Я твердо намерен вернуться.
Что-то снова привлекло ее внимание: какой-то проблеск смысла в череде цифр, бегущих по экранам дисплеев. Она пощелкала переключателями, снова вгляделась в цифры. Ее лицо представляло собой маску напряженной, обеспокоенной сосредоточенности.
— Это все еще приближается? — спросил Флойд.
— Я беспокоюсь об этом. Это выглядит почти так, как будто... — Но затем она покачала головой, словно пытаясь избавиться от какой-то неприятной мысли, поселившейся в ее голове. — Этого не может быть.
— Чего не может быть?
— Возможно, я совершаю здесь ошибку, — сказала она.
— Я рискну. Что тебя так встревожило?
— Думаю, что то, что я вижу, — это конец туннеля позади нас. Он действует как отражающая поверхность, отбрасывая сигналы обратно к нам.
— Но мы оставили Париж позади несколько часов назад.
— Знаю. И думаю, что, должно быть, что-то плохое случилось сразу после того, как мы ушли. По цифрам кажется, что туннель рушится, закрываясь прямо у нас за спиной.
— Может ли это случиться?
— Думаю, что да. Скеллсгард всегда говорила, что может возникнуть проблема, если горло слишком быстро сокращается во время введения. Похоже, робот не справился с процедурой инжекции. Или же он был запрограммирован на поиск единственного решения, которое помогло бы нам выбраться из Парижа, даже если это означало пожертвовать связующим звеном и самим собой...
— Что это значит?
— Это означает, что мы скользим вдаль по трубе, которая все время становится короче, и закрытый конец догоняет нас.
— По-моему, это звучит не очень хорошо.
— Мне это тоже не нравится. — Оже постучала пальцем по другому дисплею. — Но эти цифры подтверждают мое мнение. Они показывают нашу скорость в гиперсети и расчетное время прибытия на Фобос. Мы набираем обороты, сокращая на несколько часов наше прогнозируемое время в пути.
— Разве это не хорошо?
— Нет. Потому что транспорт ничего такого не делает, и это не может быть связано с другим кораблем или кучей обломков позади нас. Должно быть, это связано с чем-то довольно фундаментальным, происходящим с гиперпаутиной. Я думаю, что это геометрия поля в стенах, которая толкает нас вперед, как мячик. По мере того как гофрированный конец становится все ближе и ближе, окружающие стены подталкивают нас вперед все быстрее и быстрее. — Она повернулась к Флойду. — Но корабль не рассчитан на скорость намного большую, чем эта. И я не знаю, что произойдет, когда искривление станет действительно серьезным, и мы окажемся зажатыми в конце туннеля.
— Мы можем что-нибудь с этим сделать?
— Не так уж много, — сказала Оже. — Я могла бы включить рулевые двигатели, попытаться оттолкнуть нас от того, что преследует нас. Но форсунки не рассчитаны на длительное использование. Мы бы выиграли несколько минут, может быть, полчаса.
— У нас куча неприятностей, не так ли?
— Да, — сказала Оже. — А я ранена и чувствую себя не в лучшей форме. Но мы выберемся из этого, не волнуйся.
— Похоже, ты довольно уверена в себе.
— Я не зря проделала весь этот путь, — сказала она, решительно нахмурившись. — Я не позволю небольшим пространственно-временным трудностям испортить мне день.
— Почему бы тебе немного не отдохнуть, — сказал Флойд, — посмотрим, сможешь ли ты немного поспать, прежде чем все станет слишком неровным? Думаю, что в данный момент я почти справляюсь с кораблем.
— Ты хороший водитель, Флойд?
— Нет, — сказал он. — Я никудышный водитель. Кюстин всегда говорит, что по воскресеньям я вожу машину как бабушка.
— Что ж, это вселяет в меня уверенность, — сказала она, неохотно передавая управление кораблем Флойду и пытаясь расслабиться.
Флойд взялся за джойстик, почувствовав легкий крен, когда корабль перешел под его контроль. Возможно, это было его воображение, но поездка уже казалась более грубой. Это было так, как если бы они съехали с ровного участка дороги и теперь грохотали по грунтовой колее. Стационарные приборы и дисплеи по всей кабине казались слегка размытыми. Он прищурился, но это ничуть не улучшило обзор. Где-то за металлическими панелями кабины что-то издало пронзительный, жестяной вибрирующий звук, как будто вот-вот сорвется с места. Флойд крепче сжал джойстик, гадая, насколько плохими могут стать дела, прежде чем они наладятся.
ТРИДЦАТЬ
Оже проснулась от сильной турбулентности, корабль трясло и покачивало, как будто всего мгновение отделяло его от стремительного уничтожения. Затуманенными, слипшимися глазами она взглянула на основные приборы, вспоминая как можно больше из технического инструктажа Скеллсгард. Ситуация была острой: намного, намного хуже, чем когда она ложилась спать. Судя по цифрам — и опять же, многое зависело от ее несовершенной интерпретации этих танцующих, кувыркающихся цифр — обрушивающийся конец туннеля почти настиг их. Одновременно это ускорило их движение еще быстрее. Это было похоже на то, как если бы они оказались под напором волны перед лавиной: их подталкивали вперед, но с постоянно уменьшающимся отрывом, который вскоре поглотил бы их.
На корабле были видны признаки смертельных повреждений. Многие дисплеи были просто выключены или показывали только статические помехи. Некоторые циферблаты были неактивны, заклинившись до предела. На других стрелки кружились, как дервиши, вращаясь, как высотомер в пикирующем бомбардировщике. Навигационный дисплей на ее стороне кабины показывал неровные слепые пятна в плавных контурах его энергосистемы. Мысленным взором она представила, как важнейшее оборудование — датчики и механизмы наведения — начисто оторвано от корпуса, оставляя за собой раскаленные электрические узлы. Мигали сигнальные огни, но клаксоны таинственным образом молчали.
— Флойд, — произнесла она вялым и сухим ртом. — Как долго я была под наркозом?
— Несколько часов, — сказал он. Он все еще держал руку на джойстике и на ее глазах производил крошечные, точные регулировки.
— Несколько? Такое ощущение, что...
— Больше, чем несколько? Вероятно, это было больше похоже на шесть, а может быть, даже на двенадцать. Я не знаю. Наверное, я сбился со счета. — Он посмотрел на нее, и на его лице отразилась усталость. — Как ты себя чувствуешь, малыш?
— Лучше, — сказала она, для пробы потирая рану. — Слабость... боль... но лучше. УВ, должно быть, ослабил воспаление, остановил кровотечение.
— Значит ли это, что ты будешь держаться и держаться, пока мы не дойдем до конца этого аттракциона?
— Должно подойти, — сказала она.
— Но тебе все равно понадобится помощь, когда мы прибудем?
— Да, но не беспокойся об этом. Если мы доберемся туда, они позаботятся обо мне.
Корабль сильно накренился, затем сильно ударился обо что-то и заскользил по боковой траектории со зловещим грохотом, от которого хрустели кости. Флойд поморщился и сильно потянул джойстик на себя. Оже услышала последовательный хлопок рулевых форсунок и задалась вопросом, сколько топлива Флойд уже израсходовал, удерживая их целыми до сих пор.
— Я была без сознания двенадцать часов? — сказала она, и его слова просто дошли до сознания.
— Может быть, тринадцать. Но не беспокойся обо мне. Время просто пролетело незаметно.
— Ты молодец, что завел нас так далеко, Флойд. Серьезно, я впечатлена.
Он посмотрел на нее с искренним и довольно трогательным удивлением, как будто меньше всего ожидал похвалы.
— Действительно?
— Да. Действительно. Неплохо для человека, которого не должно было существовать. Я просто надеюсь, что усилия того стоили.
— Ты все еще беспокоишься о том, что произойдет на другом конце линии?
— Мы собираемся выскочить из этого туннеля гораздо быстрее, чем когда-либо была рассчитана система, — как экспресс, врезающийся буфером на полном ходу.
— У тебя есть куча людей на другом конце провода, верно? Такие люди, как Скеллсгард?
— Да, — сказала она, — но я не знаю, много ли хорошего они смогут сделать. Даже если бы мы могли предупредить их... но мы даже не можем передать им сообщение. Вы не можете передавать сигналы по трубе, пока в ней находится корабль. Во всяком случае, не в соответствии с книгой.
— Неужели они вообще не получат никакого предупреждения?
— Может быть. У Скеллсгард есть оборудование для мониторинга состояния связи, но я не знаю, сможет ли оно сообщить ей, что сама связь разрушается. Но она также рассказала мне о чем-то, что называется искажением носового удара. Это похоже на рябь, которую мы толкаем перед собой, изменение геометрии туннеля, распространяющееся впереди транспорта. У них есть оборудование для его обнаружения, так что они могут определить, когда корабль вот-вот пройдет через портал. Я думаю, это дает им предупреждение за несколько минут. — Оже почесала корку, скопившуюся в уголке одного глаза. Она казалась плотной и геологической, твердой и спрессованной, как какая-нибудь гранитная жила. — Но это нам не поможет, — сказала она. — У них будет еще меньше предупреждений, чем обычно, потому что мы идем намного быстрее, чем следовало бы.
— Должно быть что-то, что мы можем сделать, — сказал Флойд.
— Да, — согласилась Оже. — Мы можем молиться и надеяться, что туннель не ускорит нас еще больше, чем мы уже движемся. Прямо сейчас мы могли бы просто выйти из этого живыми. Еще немного быстрее, и я думаю, с нас хватит.
— Если мы дойдем до этого момента, ты не могла бы мне не говорить? Трус во мне предпочел бы этого не знать.
— Трус в нас обоих, — сказала Оже. — Если это тебя утешит, Флойд, то это будет быстро и зрелищно.
Она снова проверила цифры. Никакой акт отрицания не мог скрыть того факта, что теперь они двигались на тридцать процентов быстрее, чем корабль, на котором она летела на входящем этапе путешествия. По расчетному времени прибытия теперь общая поездка занимала менее двадцати двух часов. Из этого времени уже прошло около шестнадцати часов. И они ничуть не замедлялись.
