И уже смирился с тем, что задание накрылось вагиной дентата, а сам прикидывал, как бы мне психов половчее по маковке стучать и из пущи вытаскивать.
— А вы в Пуще ночью не бывали, разве, Стригор? — подала голос Тиха.
— Да как-то не доводилось. Если дела и были — то днём решал.
— А, ну да, вы же пробивались, — покивала Лихышна. — Ночью Пуща — практически безопасное место, твари все дневные. В этой части, — уточнила она. — Ближе к Сердцу, конечно, похуже. Но тут мы спокойно переночуем, с Твёрдом меняясь, — на что её супруг покивал.
— И бесы? — хмыкнул я. — Они вообще-то твари ночные.
— Да? — с удивившим меня удивлением выдал Твёрд.
— Да, — покивал я. — На деревеньки нападают ночью, от света дневного прячутся.
— Вы же сами бесов по пути видели, Стригор, — тонко указала на толстое обстоятельство.
— Видел, — признал я несколько растеряно. — Ничего не понимаю.
— Тут два ответа может быть. Твари меняют поведение вне Пущи — такое встречается. Тех же нетопырей вне Пущи только ночью и можно встретить, насколько я знаю, — на что я покивал, был такой факт. — Почему в Пуще днём, а вне её — лишь ночью, не ведаю. И второй ответ — ваши же бесы из Болотной Пущи?
— Думаете, другие твари?
— Насколько мне известно, все твари хоть и похожи, но по мелочам от Пущи к Пуще разнятся. Вроде и не сильно, но… Пуща, — пожал плечами Твёрд.
— Это да, Пуща такая, она и не такое может, — признал я.
В общем-то, не соврали Лихычи, хотя я к дереву прислонился и спал вполглаза, а если совсем точно — в полутрансе пребывал, округу отслеживая. И — ничего. Даже нетопырей, которых подсознательно ожидал, ни черта не было.
Те же Ладошны, например, калачиками свернулись и сопели в две дырки.
А вот с утра наша экспедиция претерпела некоторые пертурбации в плане построения. Я с ярлом на верёвочке (фигуральной) остался впереди, за мной Лихычи, а вот Ладошны из бегуна вышли, положив ладони на плечи Тверду и Тихе.
— Через версту начнётся Сердце Пущи, не точно, конечно, но грань ощутимая, — выдала Тиха. — Там всё живое и голодное, а твари… впрочем, вы, Стригор, и без меня знаете. Тварей помните?
— Сложно забыть, с большей частью управлялся. Но вот с Мавкой…
— Не самая страшная тварь, от силы Стрибожьей должна развеяться легко.
— Дай Стрибог, — изящно скаламбурил я.
И выдвинулись мы, а через версту примерно и вправду началась уже известная мне пущная пиздецома. Подёргивающиеся корни, зубастые лианы, какие-то невнятные НЕХи пасти свои подлючие раззявливали, буркалы противные (у кого были) пучили. И хрен поймёшь, тварь это злостная или ещё какая пакость, типа веточки, блин. Причём в плане опасности — один хрен.
Но имперцы не подвели — там, где я шёл в Болотной Пуще огнём и мечом, мы просто топали беспрепятственно. Правда, Твёрду и Тихе явно приходилось тяжеловато. Пучие очи их светились неоновым светом, белки краснели. Это при том, что Ладышны лечили их, судя по эфирному копошению, со страшной силой.
В общем, продвигались мы по этим местам, вызывающим инстинктивное желание выжечь всё кислородом нахрен, если не как по аллее Столенграда, то близко к тому.
А у меня всё больше начинал играть жопометр. Дело в том, что на подходе к цели мне эфиром пользоваться не стоило. То есть не вообще… но, чем ближе к Сердцу — тем хуже. Говорить глупостей “убейся вместе с нами” Лихычи не стали, но быть максимально ограниченным в эфирных проявлениях просили настоятельно.
В общем — картина понятна и нихрена не нравится. Я бы предпочёл с тварями встретиться на подходе. А они, подлюки, не встречались.
Но на мои “нравится-не нравится” Пуща хамски плевала. И вот, пришли мы.
И сказать, что это было Сердце… нихрена. Была это матка Пущи. Притом, что сердце у лаборатории, а то и мозг, явно было. Собственно, давление ментальных эманаций Пущи пробивалось сквозь труды Лихычей. А последние просто плакали кровавыми слезами, без преувеличения.
А Ладышны… впрочем, в этом случае стоит по порядку. Вышли мы на этакую поляну-пещеру, охваченную сверху листвой и заросшую самой обычной травой. А вот “стены” этой поляны составляли изогнутые этакой полусферой, сросшиеся друг с другом деревья. И… тысячи, а то и десятки тысяч чанов. Как икра, покрывающих стены поляны, в части которых, раздутых до невозможности, узнавались зародыши тварей пущи.
По всему этому богатству сновали моллюски, чем-то похожие на метровых слизней. Но не слизистые, явно сухие. С глазками на ниточках, голубенькими, как у песцов. И мышечными щупальцами. Сновали и явно обслуживали чаны. А главное — чаны были прекрасно узнаваемыми. Это были мануфактурные чаны Имперских Мануфактур, в большинстве своём поменьше их, хоть и не все.
И вот, Ладышны, наложив руки на ближайший пустой чан, попыжились эфирно, да и подняли его, после чего чан втянул в себя ложноножки. А Ладышны аккуратно перетащили его к сумке бегуна, куда и поместили. И за следующим.
Ну охренеть, блин, ну блин охренел я. Я предполагал, что какая-то фигня полезная из Пущи, но что из неё вообще всё… То есть, вся “биопромышленная мощь Империи” — надёргана из Пущи. Нет, в этом случае всё логично. Подозреваю, Ладычи в этой схеме — скорее удобство. Но блин, как какому-то первому пучеглазу в голову пришло в Сердце Пущи лезть? Тут же реальный звиздец. Хотя именно в “родильной”, где мы пребываем — вроде и ничего…
Видимо, чтоб мне жисть мёдом не показалась, Твёрд прокаркал-прошипел:
— Мав-ф-фка. Стригхор… чародейства…. не надо…. — и начал заваливаться.
Ладослава отпустила чан, который расставившая ноги пошире мать с трудом удержала, рванула к Твёрду, наложением рук прервала заваливание. Потом Тиха, которая тоже покачивала и кровушку пускала всякими отверстиями — перенапряглась. А Ладонега, раскорячившись, продолжила добычу и погрузку.
А я тихо зверел: это был пиздец, как он есть. Мавка — тварь, которая мне ещё ни разу не встречалась. ИММАТЕРИАЛЬНАЯ, сука, тварь, судя по описаниям Лихычей. И бороться, с ней, с сукой, просто. Высокоэнергетическими, чтоб их, всплесками эфира, то есть силы чародейской.
И вот я её развею. А через десяток секунд вся “охранная линия” Сердца Пущи развеет нас. И схарчит, чтоб мясо не пропадало.
Беда в том, что кроме как эфиром, тварь не убивалась, а нужен резкий, мощный всплеск… Жопа, в общем, как она есть.
И стал я водить жалом — ну жопа и жопа, не сидеть же в уголке и плакать, в конце-то концов. И “медово-золотое” сияние я увидел, хаотичными рывками приближающееся. Вот только ещё я увидел… ломаные, искажённые черты лица и тела. Это была… химера души. Не знаю, как иначе назвать, а от даймона в эфире стали пробиваться вполне знакомые мне завывания, стенания, стремления… очень слабо, но то же, что и от “облаков воспоминаний”, как я их называл.
Душа, значит, оскалился ледяными клыками даймон моей души. Ну, посмотрим, может, и без эфира справимся.
Хотя сходу жрать не хочется… но посмотрим.
И посмотрел, блин. Чуть не проблевался: полупрозрачное лицо, слепленное из тысяч мелких черт, бездонный зев, обрамлённый хаотично и бессмысленно утыканными зубами. Бессмысленные, полные муки глаза. И жажда, жуткая, бьющая “в душу” жажда. Тварь остановилась передо мной (благо я перекрывал подлёт к спутникам), разорвала свои призрачные щёки криком… и заметалась, ухваченная вполне материальной рукой, движения которой повторил даймон, удерживая изувеченный призрак. Верещала тварь душевно, но метания ни к чему не вели, кроме её бултыханий. Ощущение схваченной добычи было пусть не физическим, но отчётливым.
— Отпустить тебя что ли? — одними губами пробормотал я. — Так ты мучаешься. Так, что мне самому страшно. Эх, ладно, — вздохнул я. — Итадакижрать.
И сожрал этот конструкт. Противновато, конечно, было. Но в текущих реалиях я как-то иного выхода не нашёл. И ни хрена эфир не вырвался, кстати.
А вообще, похоже, что эта Мавка — нихрена к Пуще прямого отношения не имеет. Больше на отголоски… непонятно куда девшейся цивилизации похоже. Миллиарды единовременно убитых, исчезнувших, потерявших личность — или душу, даймон знает, но не который я.
— Мавкх-х-ха? — просипел Твёрд.
— Развеяна, — прошептал я, оглядываясь.
Похоже, мои душежорские потуги окружающим были до лампады. Все заняты, банально не видели. Ладонега уже шестой чан прёт, с трудом переставляя ноги, Ладослава хлещет зелья, как питух заправский, поддерживая Лихычей.
— Довольно чанов, — прошептал я. — Не стоит судьбу испытывать.
— Д-х-ховольно, — одними глазами кивнул Твёрд. — Зелье, — протянул руку он, в которую Ладослава положила две склянки.
Влил одну в Тиху, одну в себя, и хоть продолжал кровоточить, явно ожил, буркалами своими пучими неоново засверкал.
— Уходим. Ладонега, Тиха, — на что выгрузившая чан Ладошна кивнула, на Лихышну руки возложив. — Стригор…
— Ну, я пошёл, — просипел я шёпотом, возглавляя покидающую Матку Пущи процессию.
27. Странное сватовство
Обратно выдвинулись мы пободрее, Лихычи подгоняли. Сами они жрали стимуляторы, как и Ладышны, впрочем, их “уходим, быстрее!” притормаживал я. Всё понимаю, но гробануться на обратном пути мы имели шансы не меньшие, а, по совести, большие, чем на подходе к центру Пущи.
И очень меня беспокоило отсутствие тварей. И Твёрд, и Тиха на два голоса пели о немалом количестве тварей, которые непременно сопровождают каждую экспедицию. Иммунных к их воздействию тварей, на минуточку.
И ладно, допустим, что на пятёрку Пуща не реагирует столь сильно, как на семёрку-десятку, которые ходят обычно. В это я могу поверить, но твари не мозготрахабельные — на них просто натыкались. А я в статистику не верю, я знаю, что она работает. И если пока тварей не встретили (ну, кроме Лиха хрен знает где, но это тоже не встретили, по сути) то вероятность встречи их растёт с каждой секундой невстречи.
Так что вприпрыжку с радостными воплями по Пуще бегать, помахивая корзинкой с чанами — категорически не стоит. Сожрут.
Но двигались, нечисть и пакость нас буркалами противными своими сопровождала, пастями гадскими хлопала, щупалами помахивала, а тварей не было. У меня же паранойя от этого благолепия начала переходить в терминальную стадию, начал я потихоньку воздух собирать. И через зубы вдыхаемый, и плотным эфирным коконом вокруг своей персоны собранный.
— Опасность, Стригор? — обратила Тиха внимание на мои метания, через полчаса после того, как мы покинули маточник Пущи.
— Нет. Мне это не нравится. Предпочитаю быть готовым, — досадливо отмыслеэмоционировал я. — Лучше готов буду. Я вас не слишком перетруждаю?
— Терпимо, — ответил Твёрд. — И вправду, подготовленными быть лучше. Сам не понимаю, где твари, — признал он.
Впрочем, через десять минут твари объявились.
— Здрасти, — пробормотал я под нос, помахивая трёхметровой туше Лешего, появившегося из-за деревьев в тридцати метрах.
Тварь в ответ приветливо помахала сжатыми, как у богомола, лапами-мечами, уставившись на нашу компанию семёркой травянистых буркал.
Впрочем, буркалы тут же прикрылись лезвиями.
— Свиты почти нет, но он их зовет, Стригор. Поторопитесь! — скороговоркой выдал Твёрд.
— Вот чтобы я без ваших ценных советов делал, — проворчал я. — Чародейство будет, не слишком много, но без него никак.
— Понятно. Удачи.
Ну а мне оставалось только аккуратно двигать к Лешему. Ой как мне его морда подлючая не нравится. И клинки гадские. И вообще — вся егойная несимпатичная персона мне ни хрена не нравится, да.
На этой мысли мне пришлось отпрыгнуть назад и вбок. Я дошёл до “зоны поражения”, и лапа-меч “выстрелила” в мой адрес. Увернулся, лапа пропахала рваную дыру в почве, после чего огребла рубящий удар кладенцом. Втянулась чуть ли не быстрее, чем выстрелила, брызнула красной кровью… но это даже не смешно. Его кладенцом рубить десятки минут, хотя, наверное, и кладенцом рубить буду.
Леший, поджав лапу, сделал из лап-мечей этакий “домик”, в котором покачивался из стороны в сторону. Кстати, то ли местная особенность, то ли попался мне Леший особо матёрый: не восемь, а все одиннадцать метров у его подлючих лап была “зона поражения”.
А сквозь деревья наблюдались потерянные псоглавцы, песцы, сновали вороны — явно “законтроленная” Лихычами свита Лешего.
Так, времени ни хера, надо не думать, а прыгать, решил я, разогнался и прыгнул на толстое дерево в шести метрах от Лешего. Зафиксировался на коре биодоспехом, ну и начал концентрировать вокруг твари ангидрид.
Тварь пока кислотное очарование не прочувствовала, но меня прибить явное желание выказала — в древесину воткнулась пара лап, после ещё пара изобразили из себя ножницы, сомкнувшись на коре уже с “моей” стороны дерева. Хорошо, успел соскользнуть и принялся дубасить кладенцом по лапам, выглядывая новые подлючие лапы.
Схлопнувшиеся клешнёй лапы закровили, отдёрнулись, и тут за деревом затрещало и заквакало — голосёнка у Лешего был квакающий и негромкий.
Значит, началась прожарка кислотой, удовлетворённо отметил я. Ангидрид овевал лешую тушу почти минуту, но шкура у твари реально лютая, так что, видно, только-только кислота прожгла себе путь до нервов.
Так что оттолкнулся я от дерева, ну и откатился подальше, от греха. Перестраховка вышла, отметил я, наблюдая за беспорядочно кружащим Лешим, рубящим лапами всё вокруг, даже по себе лупящим — реально, в себя вогнал клинок сантиметров на двадцать, самурай кислотный.
“Время,” — запульсировала в голове мысль, притушив ехидное ликование. Так, ярло ничем не поможет, а значит, нужны виброболты — ничего быстрее и эффективнее неэфирного, точнее, непрямо эфирного у меня нет.
Ну и Леший был сильно занят, так что присел я на колено (на удивление удобно оказалось, невзирая на строение ног), да и начал по Лешему виброболтами гвоздить. Не все попадали, летели они действительно криво, а Леший лапками сучил, ножками топал. Но и того, что попадало — хватало. Квакал, пакость такая, кровищею хлестал. По-моему, по итогам, скорее от кровопотери и помер — не нанёс ни я, ни кислота, ни болты серьёзных ранений. Но плоть разворотило знатно, кровищей забрызгало всё душевно. Ну и обиделся Леший, да и помер. От обиды. И кровопотери.
