Леропа вздохнула. — Что, если бы мы попросили тебя? Алия, ты бы предпочла никогда больше не иметь возможности увидеть свою мать? Ты можешь отказаться сейчас — но как ты можешь быть уверена в том, что будешь чувствовать через десять лет, или пятьдесят, или тысячу? Ты будешь бессмертной, Алия; тебе придется долго сожалеть о таком выборе.
— И даже если бы ты сделала выбор для себя, сделала бы ты это от имени других? Например, твоего отца? С остальным человечеством ты даже никогда не встречалась? Ты самонадеянна, Алия, и это не обязательно плохо, но я не думаю, что даже ты достаточно самонадеянна для этого. Итак, что нам делать? Спросить их всех? — Она рассмеялась странным, сухим смехом. — Может, проголосуем?
— Назначьте представителя, — импульсивно сказала Алия.
Леропа пристально посмотрела на нее.
Алия дрогнула, но осталась стоять на своем. — Я думаю, моя сестра права. Искупление на благо Трансцендентности, а не для нас. И в своем стремлении к Искуплению Трансцендентность упустила из виду простую человеческую мораль. — Я действительно читаю лекцию почти богу?.. — Назначьте представителя, который будет говорить от имени остальных.
Леропа надменно сказала: — Невозможно. Простой человек не смог бы договориться с Трансцендентным. Ни она, ни он, вероятно, не смогли бы понять смысл выбора, не говоря уже о том, чтобы принять правильное решение.
Дреа огрызнулась: — Вы не лучше меня, Леропа, вы высохшая старая...
— Она права, — быстро сказала Алия. — Дреа, дело не в соперничестве, не в том, что одна группа людей господствует над остальными. Мы имеем дело с Трансцендентностью. Это действительно высшая форма жизни, высшее сознание. Ты могла бы спорить с этим не больше, чем цветок или травинка могли бы спорить с тобой.
Дреа сказала: — Но ты могла бы.
Алия улыбнулась, чувствуя усталость. — На самом деле я была бы в худшем положении, чем ты. Я часть самой Трансцендентности — это правда, Дреа, уже сейчас, хотя мое избрание еще не завершено. Я как один нейрон среди миллиардов в твоей голове.
Леропа сказала: — Смертное существо не может вести переговоры со своим богом. Только Трансцендентный может вести переговоры с Трансцендентным. — Но она посмотрела в глаза Алии.
Алия увидела там ответ. — Тогда, — сказала она, — мы должны сделать представителя эквивалентом Трансцендентного. Всего на один день.
— Только на один день, — медленно произнесла Леропа. — Хорошо. Неплохие амбиции. Но, возможно, это поможет разрешить этот кризис. Но кто будет говорить от имени всего человечества? — Она холодно улыбнулась. — Возможно, Майкл Пул?
Как ни странно, для Алии это имело смысл. В конце концов, Пул был получателем или жертвой восстановления Мораг. Он знал, что ему предлагали; он пережил это.
И затем был сам Пул. Всю жизнь наблюдая за происходящим, Алия знала Пула так же хорошо, как и любого другого человека своего времени. Майкл Пул был ущербным, но порядочным, любящим и мужественным человеком, который пытался справиться. По ее мнению, в нем было все лучшее, что было в человечестве его эпохи. — Да. Майкл Пул.
Леропа выглядела удивленной, как будто ее уличили в блефе. — Тогда ты должна подготовить его, Алия, — сказала она.
— Очень хорошо...
Глубокий трепетный страх пробежал по телу Алии. Во что она ввязалась — и как дошла до этого? Неужели она, маленькая Алия, изменила ход своей судьбы и, следовательно, изменила путь человечества?
Но теперь она была частью Трансцендентности, и все ее сомнения и вопросы были необходимой проекцией ее собственного внутреннего смятения. Возможно, она пришла бы к этому моменту принятия решения каким-то другим путем, даже если бы ее никогда не существовало. Но я существую, подумала она. И я добилась этого. Я. И, возможно, это странное упражнение действительно помогло бы Трансцендентности разрешить ее эпохальную путаницу с Искуплением. Это был момент вызывающей, совершенно не трансцендентной гордости.
Дреа переводила взгляд с одной на другую, приоткрыв рот, отстраненная. Алия увидела, что она дрожит от страха — перед ней, перед своей сестрой, а также перед странной старой бессмертной Леропой.
Через пару дней после моего разговора с Розой мы собрались в вестибюле отеля Дэдхорса, который забронировали для наших целей: я, моя перевоплощенная жена, Том и Соня, Джон, Роза, Гэа. Гэа напичкала наше окружение технологиями контрнаблюдения. Мы, безусловно, не хотели, чтобы истории о том, что мы пытались сделать в тот вечер, просочились в прессу.
Мы составили стулья с прямыми спинками в виде подковы и заняли свои места. Губы Джона были поджаты, руки сложены на груди, его мнение было очевидным. Соня широко раскрыла глаза. Я не мог сказать, о чем она думала — может быть, о том, с какой, черт возьми, семье связалась здесь? Маленький игрушечный робот Гэа просто катался взад-вперед по полу, каким-то образом успокаивая своей абсурдностью. Роза сидела в своем кресле или делала вид, что сидит; на коленях у нее лежала стопка книг в кожаных переплетах, а одета она была в стихарь и пурпурную накидку.
Во главе подковы, в центре внимания группы, просто сидела Мораг, подняв голову, с широко открытыми глазами, наблюдая за нами без всякого выражения. На ней было простое платье с открытым воротом, ее любимого синего цвета; волосы зачесаны назад. Когда она пошевелилась, стул заскрипел под ее весом. Это могло бы быть забавно, если бы не было таким странным.
Том печально оглядел комнату. — Я не могу поверить, что мы это делаем. Папа, нам обязательно здесь находиться?
— Но экзорцист обычно не работает в одиночку, — сказала Роза. — Я бы ожидала, что буду работать с более молодым священником. Кем-то, кто мог бы заменить меня, если я погибну или стану одержимой. Там был бы врач, который при необходимости предоставит лекарства. И там был бы член семьи — кто-нибудь сильный, на случай, если все станет, ммм, интересным.
— Это все шарлатанство, — сурово сказал Джон. — Мумбо-юмбо.
— Это древний ритуал, — сказала Роза, увещевая его. — Он происходит из Нового Завета. Сам Христос изгонял бесов: "Имя мне легион".
— Я помню эту строчку, — сказал я. — Много чертяк утонуло, не так ли?
— Слово "изгонять бесов" на самом деле происходит от греческого корня, означающего ругаться. Вы привязываете демона к высшей власти — Христу — так, чтобы вы могли контролировать его и приказывать ему против его воли.
Соня с любопытством спросила: — И это то, что записано в ваших книжечках?
Роза подняла один потрепанный на вид том. — Это Rituale Romanum, руководство священника по богослужениям. Здесь содержится официальный обряд изгнания нечистой силы, санкционированный Церковью. Датируется 1614 годом. Однако не думаю, что сегодня нам нужно быть слишком официальными.
Джон насмехался. — Что, без колокольчика, книги и свечи? Я разочарован.
— Но на мне необходимая униформа, — сказала она, улыбаясь. — И я исповедалась перед тем, как прийти сюда. Мне отпущены мои грехи; демон ничего не сможет использовать против меня во время ритуала.
— Шарлатанство, — повторил Джон. — В конце концов, что такое "одержимость демонами", как не симптом какой-то болезни — истерии, раздвоения личности, шизофрении, паранойи, некоторых других неврозов — даже простого химического дисбаланса в мозгу? Интересно, скольким сотням, тысячам психически больных людей пришлось пережить жестокость подобных обрядов?
Роза сказала: — Возможно, не помешает немного смирения. Может наступить время, когда диагнозы "истерия" и "шизофрения" будут казаться такими же глупыми, невежественными и наполненными суевериями, как разговоры о демонах. Кроме того, Джон, вера не обязательна для твоего участия. Похороны не меняют факта смерти, но ты бы не отказался на них присутствовать, не так ли? И после посещения ты почувствовал бы себя лучше, потому что благодаря нашим ритуалам мы чувствуем, что имеем некоторый контроль над такой необычной и могущественной частью нашей жизни, даже над смертью. Этот обряд — всего лишь способ управлять невыразимым.
— Так это то, что вы пытаетесь сделать сегодня? Заставить нас всех почувствовать себя лучше?
Роза ответила: — Нет. Это не просто косметика. То, что мы имеем здесь, — это ритуал доказанной силы. И это единственный способ, который я могу придумать, чтобы преодолеть барьеры внутри Мораг — пообщаться с тем, кем она на самом деле является, или с тем, кто послал ее сюда. По крайней мере, это, несомненно, даст понять, что мы хотим, чтобы такое положение дел изменилось: может быть, просто факт нашего желания, наша искренность помогут достучаться.
— Достучаться до кого? — потребовал Джон.
— Не знаю, — огрызнулась Роза. — Если бы знала, возможно, нам не пришлось бы этого делать. Но если у тебя есть идея получше, я с удовольствием ее выслушаю.
У него не было ответа, но я чувствовал, что он скрывает более глубокий страх. Когда он сидел там, скрестив руки на груди, с хмурым выражением лица, я почувствовал прилив беспомощной, защищающей любви к нему; в конце концов, он был моим братом.
Лицо Мораг ничего не выражало. Теперь она сказала: — У меня, конечно, нет идей получше. Может быть, если мы толкнем дверь, то обнаружим, что кто-то тянет и с другой стороны. Давайте сделаем это. — Ее голос был ясным, спокойным, сильным.
Мы все уставились на нее.
Роза сказала: — Хорошо. Майкл, реквизит с тобой?
У меня под сиденьем была маленькая сумка; теперь я достал ее и открыл. — Реквизит? Это правильное слово?
— Просто отдай их, — сказала Роза, и в ее голосе послышалось раздражение.
Я достал маленький пакетик с солью, который положил на пол с одной стороны от стула Мораг. Там был и флакон с вином кроваво-красного цвета, который я поставил с другой стороны.
Том спросил: — Так что там с солью и вином?
— Соль символизирует чистоту, — сказал я ему. — Вино — кровь Христа.
Джон сказал: — Жаль, что у нас нет под рукой нескольких реликвий. Кусочка истинного креста. Косточки от пальца ноги святого. — Он засмеялся, но в одиночку, и никто не засмеялся вместе с ним.
— Вау, — сказала Соня. Мне показалось, что она заговорила впервые. — Я не чувствовала себя так с тех пор, как в двенадцать лет возилась с доской для спиритических сеансов. — Ее голос звучал так, словно это было весело, как прогулка по тематическому парку с привидениями. Она подняла руку. — Волоски у меня на теле встают дыбом. Послушай, Том...
Он сделал ей знак замолчать. Но я позавидовал отсутствию у нее воображения.
Я снова полез в сумку и достал распятие. Это была маленькая серебряная подвеска, на самом деле наследство от моего дедушки Пула, манчестерского католика, который умер, когда мне было десять. Она была размером всего с четвертак, с маленьким Христом, похожим на игрушечного солдатика. Но это был необыкновенный момент, когда я поднял распятие перед Мораг, и я осознавал, что все уставились на маленький медальон, на то, как он отражал свет.
Я передал распятие Мораг и наклонился над ней. — Прости, — прошептал я. — Не могу поверить, что заставляю тебя проходить через это.
Она взяла кулон и улыбнулась. Ее лицо было всего в нескольких сантиметрах от моего, и я чувствовал сладость ее дыхания. — Все будет хорошо. Вот увидишь.
Я отстранился и сел.
Роза уткнулась в свою книгу. — Давайте начнем. — Она начала читать, быстро, тихим голосом.
Джон слушал минуту. — Это латынь?
— Молитвы, — сказал я. — Молитва Господня. Пятьдесят четвертый псалом. Считается, что латынь более эффективна.
Джон развел руками. — Кто я такой, чтобы спорить?
Мы все сидели нашей "подковой". Тихий голос Розы продолжал бормотать, оставаясь единственным звуком в комнате. Даже Гэа молчала. Мораг просто сидела, опустив взгляд, сложив руки на коленях, распятие поблескивало между ее пальцами. Она казалась спокойной, настолько неподвижной, что я даже не мог различить, как поднимается и опускается ее грудь при дыхании. Меня поразило, что, должно быть, прошло много лет с тех пор, как я был в такой пустой среде, настолько лишенной электронных приспособлений, богатой и красочной текстуры современной жизни. Здесь была эта комната, в которой не было ничего, кроме ряда стульев, горстки людей, женщины в черном, бормочущей молитвы на языке, которого никто из нас не понимал. Но было удивительно, как росло напряжение.
И вдруг Роза встала. Мы все вздрогнули.
Роза указала на Мораг. — Кто вы? Оставьте свое притворство. Скажите мне свое настоящее имя. Кто вы?
Мораг пристально посмотрела на Розу. Затем она потерла маленькое распятие и улыбнулась мне. Она совсем не казалась испуганной. Одними губами она произнесла: — Прости.
Я был слишком потрясен, чтобы как-то отреагировать.
А потом Мораг начала меняться.
Ее тело, казалось, съежилось под одеждой, лицо сморщилось. На ее коже собралось что-то вроде меха, длинные светло-каштановые волосы, не прорастающие, а срастающиеся на лице и руках, как в трансформирующейся виртуальной реальности. Она продолжала взрываться внутри своей одежды, так что ее платье разваливалось, как палатка с перерезанными веревками. Но вскоре ее руки стали высовываться из рукавов, как будто они становились длиннее. Нетерпеливым движением она сбросила туфли, обнажив ступни с длинными, как на детских руках, пальцами.
Все это заняло считанные секунды.
Она встала. Стала такой стройной, что ее голубое платье сползло с нее. Обрывки нижнего белья, лифчика и трусиков, все еще прилипали к ней, но она сняла их, с любопытством рассматривая. Обнаженная, она была всего около полутора метров ростом. Ее тело было покрыто оранжево-красным мехом. Она была стройной, но у нее были груди с твердыми, выступающими сосками. Ее руки были длинными, примерно такими же длинными, как ее ноги. Ее почти человеческое лицо с длинным носом и выступающим подбородком было покрыто этим мягким мехом. Ее череп казался маленьким и был тоже покрыт этим гладким, блестящим мехом. Мне стало интересно, что стало с прекрасными волосами Мораг.
Ее глаза были человеческими — бледно-серыми, мягкими. Она улыбнулась мне, показав ряд идеально белых зубов. Она подняла руку, мышцы под мехом напоминали узловатые веревки. Она все еще держала распятие.
Я рискнул взглянуть на остальных. Они сидели на своих стульях, уставившись друг на друга. Том сжимал руку Сони так сильно, что побелели костяшки пальцев. Робот Гэа просто наблюдал, его пластиковые глаза блестели.
Роза улыбалась.
Джон сказал: — Что это, черт возьми, такое? Какая-то обезьяна?
Роза снова спросила: — Кто вы?
Существо, похожее на Мораг, заговорило, но это был отрывок той быстрой речи. Исходя из ее уст, это почему-то не казалось таким уж странным.
Роза оборвала ее. — Мы не можем понять.
Существо все еще смотрело на меня. Она колебалась, потом, более тщательно, проговорила. — Извините, — сказала она. Она произносила все части слова с преувеличенной осторожностью: — Из-ви-ни-те.
Я сказал: — Скажите нам, кто вы.
— Меня зовут, — сказала она, — Алия.
