— Потомки Гаспа? — тихо спросила Судья, её губы дрожали, а и без того бледное лицо позеленело. — Мы — потомки Гаспа? А как же Корд? Нас же называют...
Старик удивлённо выгнул кожу на том месте, где у него должна была расти бровь.
— Правильно, вас называют потомками Корда. Но вы ведь и потомки Гаспа тоже, это его кровь даёт вам силу. Разве это сделали тайной? Видимо, никому не охота помнить, что кроме крови нормального бога в его жилах течёт ещё и кровь бога-безумца, хотя именно она первопричина всего в этом мире происходящего... вернее, каждой Смуты. Ты, мальчик, тоже не в курсе всех дел? Хорошо, расскажу сначала об этом, потом уже просвещу в том, чем мы с вами будет заниматься дальше. Вернее, чем мы будем заниматься с тобой, Палач.
Корд убил Алу... это-то вы знаете?.. хорошо. Корд убил Алу, но не мог себе этого простить. Он разделил её на две части — тёмную часть он похоронил где-то на севере, а светлую вживил в тело одной деревенской дурочки. Дурочка эта так сильно напоминала ему Алу, хоть и не была ей — после обряда ей отшибло память, что Корд сделал её своей женой, они нарожали детишек...Вот, парень-то в курсе. Чего тогда своей женщине не расскажешь?
Судья перевела остекленевший взгляд на меня. А я стоял, облизывая пересохшие губы и вспоминал, как впервые услышал голос Комка в своей голове. Он мне рассказывал об этом, когда я стоял у тайного капища храма Корда. Но я не предал его словам никакого значения, или просто прослушал. И теперь всё вставало на свои места.
Кровь Гаспа в каждом герое. В каждом оккультисте, каждой ведьме, во многих жрецах. Думаю, даже в Эрвире текла его кровь, просто он этого не знал. Иначе его не затронула бы Скверна, которую призвал Гасп, осквернив изменённую Алу. Гризли, отец Судьи — все они потомки Гаспа, и они узнали о проклятье крови, потому изуродовали или перебили своих детей... И правильно сделал. Рано или поздно Скверна могла пробудиться в каждом из них, просто в этот раз Гасп ускорил процесс, изнасиловав и осквернив тем самым свою дочь.
Но Судью Игрок (а кому кроме него?) запретил трогать. Почему?
Сколько поколений сменилось за эти годы? Пятьдесят? Наверное, не меньше. Судья, бедная маленькая Ораю, сколько она всего перенесла за свою жизнь... и Скверна её не затронула. Неужели всё-таки грязь, что была в крови проклятого божества, вымаралась за это время? И, вероятно, только у Ораю. Возможно, и её потомки будут носителями силы, но не проклятья, которое она может за собой привлечь.
Корд просчитался, решив, что в изменённой Алу не будет Скверны, которой, судя по всему, всегда болел Гасп. Что-то злое осталось в ней, иначе бы их дети не страдали бы от проклятья безумного бога. Возможно, именно эта червоточина и помогла создать ему канализационную систему, высасывающую тёмную энергию из этого мира.
— Палач... — медленно произнесла Судья, голос у неё был такой же безжизненный как и лицо.
— Он не лжёт. Корд оживил Алу, вселив её в тело глухой деревенской девушки, которая умирала. А после её смерти сделал два полюса этого мира — из изменённой Алу он Сотворил Сердце Мира, а из её тёмных останков Сердце Тьмы, высасывающее Скверну из этого мира. Два сердца... прямо как у своего Творца.
— Вспомнил! — вмешался Хранитель. — Девка умирала от родов — её кто только при жизни в кустах не валял, и когда Корд её оживил она родила дочь — Алую, они воспитали её вместе... Да что вы слабонервные такие? — проворчал старик, глядя на то, как я тяжело усаживаюсь на камень — слишком ноги затряслись. — Ладно, что-то ещё хотите знать? Или к делу приступим?
— Как умерла изменённая Алу? — спросил я.
— Убила себя, — старик с горечью покачала головой, показывая, что она сделала с собой. — Корд лгал ей всю жизнь, а она его слушала, смотрела на него. Поэтому она вырезала себе глаза и отрезала уши. Её язык переплетался с лживым языком Корда, её нос вдыхал его запах, когда они любили друг друга, и потому она отрезала себе язык и нос. А после она разрезала себе глотку от уха до уха. Но даже после этого её тело излучало лишь Свет...
— Не совсем, — процедил я. — Выходит, что она осквернила себя таким убийством, и Корд вытягивал эту Скверну из Сердца Мира с помощью Сердца Тьмы. И волки сыты и овцы целы. В смысле, и Алу чиста, и мир хоть немного да стал лучше. Когда Гасп создал Культ?
— Ну, для меня совсем немного прошло времени... Вернее, я не знаю, сколько лет я тут просидел. Да и вообще, в последнее время у меня с головой непорядок, посиди тут в одиночестве...
— Я имею в виду — что перед этим случилось? Он видел изменённую Алу? Её тело? Может, Корд хотел, чтобы её Свет излечил его, а вместо этого и без того безумный бог увидел изуродованное тело своей дочери? Не началась ли их война с того момента, как Гасп узнал, что Корд убил Алу? Не сошёл ли он с ума окончательно, когда понял, что негативная энергия этого мира выкачивается при помощи её останков? Не решил ли уничтожить этот мир, чтобы освободить дочь?
— Ответ на это знают только Корд и Гасп. Ещё есть вопросы?
Я посмотрел на Судью. Девушка раскачивалась из стороны в сторону, схватившись за голову. Ей пока ни до чего не было дело. Кажется, она тоже начала понимать, что в действительности делал её отец.
— Нет, — сказал я. — Что дальше?
— Конечно, драться. Ты сможешь завладеть содержимым саркофага только после того, как убьёшь меня. И, мальчик, я не буду тебе поддаваться — таково условие. Если хочешь забрать кусок бога, чтобы стать богом, тебе придётся доказать, что ты этого достоин.
— Я не собираюсь становиться богом. Меня сюда прислали.
— Не ты, так тот, кто тебя сюда прислал, собирается. Мне-то что с того?
— Если ты не отдашь мне куски Корда, мир погибнет. Переродится в нечто практически мёртвое.
Старик, уже вытащивший из ножен за спиной два кривых клинка, фыркнул:
— Мне-то что с того? Я умру, если ты убьёшь меня, забирая останки. Умру, если мир погибнет. Так какая разница, как я умру? Видишь ли, наверное, прошла куча времени с тех пор, как Корд посадил меня охранять свои останки (я только что это понял), так что я сам немного сошёл с ума. Дерись, парень.
Я не успел моргнуть глазом, как старик взлетел на верхний уровень храма и, скрестив клинки, попытался отнять мне голову, как ножницами. К счастью, моргал я медленнее, чем действовали мои руки — старику пришлось уворачиваться от стрел и отступать. Я выстрелил в него ещё раз, но так же не попал, пришлось тянуться за тесаком и пробуждать от спячки тело Комка.
Старик на миг остановился — он всё время бешено метался из стороны в сторону, не давая мне прицелиться и выискивая лучшее направление для атаки — и поцокал языком.
— Ну и жуткий ты парень. Только учти, твои Тени здесь — ничто. Сюда можно принести только то, что у тебя внутри.
Я осклабился... но пасть маски не раздвинулась в жуткой ухмылке. Я попробовал накинуть Плащ Теней, но Тени не откликнулись. Мои энергетические каналы были перекрыты.
— Да ладно, — буркнул старик. — Неужели ты — пустышка, которую накачивали силой? Ты же Палач, парень! Мельчает народ...
Я судорожно взывал к Комку, но тот не откликался. У меня остался только он, зубы и обычные оружие. Я потянулся к Клинку Тени... и с радостью почувствовал отклик. Вот только отклик этот был слабым, и вызвал он лишь всполохи всех оттенков серого на клинке тесака.
— Неужто всё будет так скучно? Вообще-то я рассчитывал, что ты меня убьёшь.
Старик ещё раз атаковал. Я принял первую саблю тесаком, а вторую на локоть, к счастью, она не прорезала плотную кожу плаща. Нет, не к счастью, старик играл со мной и пока не бил в полную силу. Хранитель отступил так же быстро, как и атаковал, я не успел даже приказать телу Комка выжрать ему лицо.
— Ты сказал, что не будешь поддаваться.
— Я не поддаюсь, я тебя раззадориваю.
Судья тем временем пришла в себя. Она поднялась на ноги и вытащила свой бастард левой рукой.
— Я помогу, — сказала она глухо.
— Нет, девочка, это наше с ним дело. Уж извини, ты тут совсем не причём. — Старик закрыл глаза и неожиданно усмехнулся. — Вот что, Суди-ка этих ребят.
Четырнадцать мумий синхронно сделали шаг вперёд. И так же синхронно атаковали Ораю — кто схватив оружие, кто магией. Судья подняла Щит Света, отражая магию, и сошлась на мечах с мумией, оказавшейся ближе всего.
— Не зевай, — прошипел мне на ухо Хранитель.
Его серовато-коричневая кожа была прямо у моих глаз. Он мог убить меня, но вместо этого столкнул на нижний ярус. Вывернувшись в полёте, я умудрился приземлиться на четвереньки и даже не потерял тесак.
— Здесь нам не помешают.
И старик налетел на меня, орудуя своими саблями. Не знаю, как у него это удавалось, но складывалось впечатление, что его руки работают отдельно друг от друга — правая сабля метила мне в маску, в то время как левая подрубала колено. Левая просвистела у открытого горла, а правая в это же время едва не выпустила мне кишки. Дважды меня спасла маска, один раз я успел воспользоваться тесаком, кишки же мои остались на месте только благодаря кольчуге, которая выдержала удар, несмотря на дыру.
— ОТПУСКАЮ ТЕБЯ! — прогремело сверху. Меня чуть не ослепило от вспышки Света, а один из четырнадцати повалился на пол кулём истлевших тряпок и сухой плоти.
— Торопись, парень! — рыкнул Хранитель, атакуя меня. — Таким способом со всеми ей не справится — слишком много нужно сил.
— Заткнись, — прошипел я, отбивая удар тесаком.
В этот раз старик не успел отступить вовремя. Комок "расцвёл" всеми своими пастями, но в его зубах остался только клок кожи и часть рукава Хранителя.
— Плохо! — рявкнул старик и насел на меня снова.
Я почувствовал, как его сабля прорезает-таки плащ и скрипит на кольчуге. Вот только кольчуга у меня только до плеч, потому за скрипом последовала вспышка боли. Я выругался и протаранил старика, но тот ловко выбил тесак из моей руки, подсёк мне колено и повалил на землю. Комок взвился в воздух, оплёл его правую руку, но старик ударил левой, и пасти втянулись.
— Так... — протянул Хранитель. — Фехтовальщик из тебя хреновый. Но ты же не мечом будешь управлять, так? Проверим тебя на силу.
— ОТПУСКАЮ ВАС! — проревела Судья, и целых два тела упали на камень.
— Близнецы, — прокомментировал лысый старик, — магичка и воин. Но, погляди-ка, она едва на ногах стоит.
Я сам едва поднимался, орошая камень кровью. Рана не спешила затягиваться. Я бросил короткий взгляд на Судью, но его было достаточно, чтобы понять — бывший Палач прав. Бледное лицо Ораю заливал пот, на куртке виднелось несколько прорех, а бастард зримо подрагивал в её руке. Четыре мумии наседали на неё с оружием ближнего боя, пока остальные готовили какое-то заклинание.
Сколько-то она продержится... А что делать мне?
— Ещё одна защита и одна атака — и всё, — сказал Хранитель Усыпальницы Богов, отбрасывая саблю. — Теперь, как я и говорил, померяемся силой. — Старик оскалил клыки, и на его безволосом теле буквально повыскакивали клоки тёмно-серой шерсти. Тело Хранителя раздулось, отдалённо напоминая волка-переростка вставшего на задние лапы. Но и это ещё не всё. В пасти волка запылал огонь, а глаза превратились в льдинки. — Лёд и Пламя! — нечеловеческим голосом проревел оборотень, и с его лап сорвалось заклинание — широки поток огня, следом за которым свистели мелкие льдинки.
Я выжил. Меня смяло и отшвырнуло к саркофагу, я почувствовал боль от ожогов и вонь горящих волос, от удара из меня чуть-чуть не выбило дух... но я выжил. Не знаю — как. Я поднялся, стряхивая с себя огонь, скукожившийся Комок почти втянулся в ладонь, но он-то почти не пострадал. Оборотень не терял время. Пока я возился с огнём, он втянул в себя столько воздуха, что его грудь неестественно раздулась, и плюнул в меня. Я поймал его плевок на правой рукой и тут же пожалел — слюна оборотня была чем-то вроде напалма. Огонь потёк по моему плащу, расплескался по сапогам и штанам, и я почуял нестерпимую боль. Я заорал, свалился с ног и покатился по камню, стараясь сбить огонь. Но он не сбивался.
— Вот и всё? — спросил бывший Палач и шагнул ко мне, чтобы добить.
Комок выстрелил в него жалом, но оборотень легко от него отвернулся... вот только ещё до выстрела Комок плюнул в него ядом, который мы забрали у Шапокляк. Завоняло гнилью, оборотень заревел. Он резко отступил назад, пытаясь выжечь яд прямо на своём теле, но выходило плохо. Я же пока судорожно освобождался от пылающей одежды. Магический напалм, попавший на открытые участки кожи, я затушил ядом. Мне-то от него никакого вреда, так же как и Хранителю от огня.
Справившись со своими проблемами, мы выпрямились друг напротив друга. Оборотень с прожжённой воспалённой грудью и обожжённый полуголый человек.
— Дай-ка я взгляну на твоё лицо, — едва различимо сказал Хранитель.
Я стряхнул маску, всё равно от неё сейчас не было проку.
— В твоём левом глазу ещё бродят Тени.
— Умри, старик, дай дорогу молодому.
Оборотень вдохнул и, скукожившись, снова стал лысым, как яйцо, стариком.
— Я бы с радостью. Но... тебе не хватило времени, парень. Тебя накачали силой, ты украл силу... А своих запасов почти нет. Собственную мощь нужно долго копить, собирать в себе по крохам энергию... Я знаю, что у тебя, судя по всему, не было времени. Но последнее испытание ты провалишь, это я знаю точно.
Старик сгорбился и шагнул вперёд. Воздух вокруг него пронизали разноцветные вспышки, и он ударил меня чистой силой. Я наскрёб какие-то крохи Тени, что были во мне и не дали мне ранее умереть от огня, но Хранитель смял мой щит, как скорлупу. Меня буквально размазало по земле, а старик налетел на меня и принялся лупить полыхающими энергией кулаками. Я сжался, заслоняясь от ударов, Тень не позволяла ударам стать смертельными, но не более. Я попробовал вывернуться, потом попытался сдержать кулак старика, но тот не только фехтовал лучше меня. Очередной удачный удар едва не выбил из меня дух, и я почувствовал, как проваливаюсь во тьму.
— ОТПУСКАЮ ТЕБЯ!
Ещё один куль тряпок и костей. Но Судья падает на колено, и один из полубогов сбивает её с ног. Гремит гром. Ораю кричит от боли — она не сумела защититься. Нет, она ещё отбивается, но копьё пронзает ей бедро.
— В твоей зверушке, — говорил Хранитель, нанося удар за ударом, — есть Тьма, так как он порождение Тьмы. В подружке твоей Свет, но так и должно быть — она Судья. А ты должен был накопить свои резервы, идти своим путём. Вот я — зверь и стихийник, так как во время первой жизни, наверное, был друидом. А ты кто? Что ты из себя представляешь? Что такое — твоя сила?
— Тень, — прохрипел я, уже просто закрывая руками лицо, и принимая всё более и более чувствительные удары. Мощнейший тычок в грудь едва не остановил моё сердце, но каким-то механическим усилием я вновь заставил его биться. Но большее у меня сил не осталось.
— Не вижу Тени. Вижу слабака, жившего за чужой счёт. Пусть и живучего слабака. Можешь, видать, что-то. Но это мало. Мало!
Слабака... чужой счёт...
