Зато с продукцией двух построенных Антоневичем заводов никаких вопросов не было: турбинный завод в Калуге и генераторный в Камышине обеспечили невероятный рост производства на всех других механических предприятиях. На электростанции, построенной в устье Сакарки, сейчас монтировался третий (и на станции, и в мире вообще) шестимегаваттный генератор, а Герасимов с Ивановым уже готовились выпускать двадцатимегаваттные агрегаты. И в этом будущем производстве Саше Антоневичу отводилась очень важная роль: именно ему было поручено спроектировать и построить новые цеха для изготовления этих уникальных изделий. Проекты были готовы, можно было уже приступать к строительству — осталось лишь дождаться ответов от германской и американской фирм, чтобы выбрать подходящий станок для изготовления роторов. А после этого — внести мелкие изменения в проекты соответствующих цехов...
Сам Саша склонялся в пользу германского оборудования, но американцы обещали поставить станки чуть ли не втрое быстрее... так что сейчас инженер Антоневич на черновиках чертежа быстренько прикидывал объем переделок проекта для установки более длинного американского станка. Но закончить ему не удалось — в комнату неожиданно ворвался Волков.
— Саша, у меня к тебе будет маленькая просьба. Надо все бросить и построить мне еще один завод. Причем в этот раз так, как ты предлагал в своей записке: исключительно своими силами. С нуля построить. Пойдем-ка обсудим детали...
Вот чего в Саратовской губернии не было — так это вшей.
Почти год как не было — благодаря Камилле и неведомому Цайдлеру, который разработал синтез ДДТ тридцать лет назад. Правда, Камилла долго бухтела, что-де коварный я сманил ее вершинами науки, а заставляю опять делать опостылевшее мыло — но мыло она разработала и даже вполне самостоятельно наладила массовый его выпуск — все же опыт уже, как я понимаю, был. Не простое мыло, а мыло "ДДТ" — и вот с его помощью губерния от вшей и освободилась.
Когда я "прибыл" в это славное время, народ был вшивым практически поголовно: ну трудно уберечься от веселой живности даже богатым купцам и знатным дворянам, когда ползает насекомое привольно на горничных и камердинерах. Но когда средство борьбы с заразой было изыскано, то народ и сам с радостью от "гостей" бросился избавляться. Тем более было это очень недорого: на заводе и вообще в рабочем городке, а так же в колхозах моих вшей гоняли вообще бесплатно, а четьвертьфунтовый кусок прочим продавался по пятачку. Вовремя же пущенный слух, что "вшивым помощи продуктами не будет" очень стимулировал использование мыла в деревнях, ну а то, что на "общественные" работы у меня тоже нанимали лишь "чистых", сделало мыло популярным и в городах.
Так что вшей в Саратовской губернии не было. А вот производство ДДТ — было: конечно, на семьдесят тонн мыла, потребовавшегося на "зачистку" губернии, отравы потребовалось меньше четырех тонн, но на препарат обратила внимания армия — и мыльному заводику потребовалось новое сырье. Хотя и в количестве тонн десяти на текущий год. Для моих нужд — маловато, и я, вечером "дня дурацких шуток", поинтересовался у Камиллы:
— Скажи мне, величайшая из женщин-химиков, как скоро ты мне сможешь сделать тонн так сто ДДТ?
— Лет через пятьсот, и то, если ты меня будешь к этому варварски принуждать. Я его не делаю и не собираюсь — для этого специальный заводик есть, а тебе зачем?
— Голову мыть, чтобы вши не завелись... А еще — чтобы пообщаться с саранчой, которая сейчас потихонечку готовится сожрать весь урожай этого года. Мне агрономы донесли, что такого урожая саранчи в наших краях вообще никогда не бывало, и, если ей не объяснить всю неуместность такого поведения, она вырастет и оставит губернию вообще без единого зеленого листочка. И не только нашу — они опасаются, что при таких количествах она объест все вплоть до Калуги. А в Уругвае тоже, между прочим, засуха — так что и за границей зерна купить не получится...
— Спасибо, я поняла. А сколько на самом деле тебе надо?
— Не знаю. Честно не знаю — знаю только, что на Сарпинских озерах пятнадцать тысяч квадратных верст гнездовий этой казни египетской.
— Восьмой...
— Что — восьмой?
— Восьмой казни египетской. Но ведь обычно саранча по Манычу гнездилась?
— Там тоже есть, и еще много где. А ты откуда знаешь, ты же вообще из Воронежа?
— Ты не поверишь, но в Воронеже тоже газеты печатают — научилась у меня Камилла мелким подколкам, и использовала их весьма умело. — Так что и на Маныч тоже считать потребность?
— Мне сказали, что на наши поля саранча с Сарпинки пойдет, так что нужно в первую очередь ее проредить — но, думаю, избыток не повредит.
— Не будет избытка — но все же попробую посчитать. Завтра скажу...
На завтрак Камилла не появилась. На мой вопрос Дарья ответила с некоторой укоризной:
— Дык ведь еще в шесть утра увеялась, даже пирогов ждать не стала...
— Кстати, Дарья, давно хотел тебя спросить: а почему ты каждый день пироги печешь? Пироги у тебя замечательные, слов нет — но ведь это же столько труда!
— Дык, Александр Владимирыч, чего ж их не печь-то? Муки много, всего прочего — досыта имеется. Да и какой труд — радость это, ежели есть из чего печь. А уж если всегда есть — так это втройне радость. А вам что, не нравится? Ежели не угодила, вы скажите, я не буду — но видно было, что приготовление пирогов для нее — действительно счастье.
— Мне — очень нравится. Так что пеки, сколько хочешь, я просто подумал — а вдруг ты недовольна, что каждый день приходится пироги печь? Ну ладно, сегодня пироги — как и всегда, впрочем — хороши получились. Пойду и сам поработаю...
Вечером Камилла пришла часов в восемь, и в состоянии глубокой задумчивости молча прошла в свою комнату. Откуда, переодевшись, направилась в кухню, где так же молча приступила к уничтожению ужина. На меня, нетерпеливо ерзавшего на стуле, внимания она не обращала. Но все же, когда ее тарелка опустела, она поглядела на меня каким-то отстраненным взглядом и (не мне, а куда-то в пространство) изрекла:
— Паршивый из меня получается химик-технолог.
— Вообще никакой — согласился я, — ты — чистый исследователь высочайшей пробы. А технологов у нас и без тебя хватает.
— Не хватает. На Сарпинские озера, как мы подсчитали, нужно потратить минимум семьсот пятьдесят тонн ДДТ. Только на Сарпинские озера — а если все остальное бросить, то у нас получится делать по тонне в сутки.
— Почему? И что надо, чтобы делать больше?
— Потому что на десятину, то есть на гектар, нужно фунт с четвертью, то есть полкилограмма реактива — это мы с Василием Павловичем подсчитали. Примерно, конечно, но, думаю, хватит. А чтобы делать больше... Фенол у нас есть. Спирту нужно в день тонн двадцать. Но сейчас весь спирт на каучук уходит.
— Сколько уходит?
— Все, что делается. Двести сорок тонн.
— Считай, что спирт у тебя есть. Что еще нужно?
— Барботажные колонны. И хлор, много хлора. Вот я тебе говорила, что мне нужен мегаваттный генератор?
— А у тебя нет? Ты же, если мне память не изменяет, у Африканыча один выцыганила?
— Два... — вид у Камиллы был виноватый — но мне же щелочь еще делать нужно. Они на производстве щелочи оба задействованы.
— Сейчас важнее всего саранчу победить. А колонны эти, как их...
— Барботажные.
— Во-во, их-то где взять?
— Я с Юрой говорила, он сказал что за неделю сделает если нужно. Керамические, из труб, что в Казани делают. Но это обойдется в полторы тысячи рублей...
— Камилла, скажи честно: тебя давно пороли?
— Как?
— Ремнем. По попе. Ты мне зарабатываешь в день по сто тысяч, или даже по двести — не знаю, это вообще подсчитать невозможно — и думаешь о полутора тысячах?
— Я не буду... но я все равно не знаю, как все это организовать. Я знаю, сколько чего взять, куда положить и что со всем этим сделать. Но как сделать чтобы люди делали именно то, что надо — я просто этого не понимаю — и она чуть не расплакалась. — А ведь без этого действительно саранча все сожрет!
— Не волнуйся, у нас есть человек, который все это как раз понимает. Завтра с утра озаботим Сашу Антоневича — и через неделю у нас все будет.
Через неделю у нас ничего еще не было, разве что из Казани привезли керамические трубы. Хорошие трубы, в аршин диаметром (внутренним), и длиной по двенадцать метров. Юра Луховицкий, проникнувшись важностью задачи, на этот раз спроектировал что-то очень простое и недолговечное ("Сами понимаете, Александр Владимирович, больше пары месяцев насосы не выдержат в атмосфере хлора"). Но "быстровозводимое" — пятнадцатого апреля дюжина этих самых барботажных колонн перегоняли спирт на хлораль. Процесс требовал большого количества серной кислоты — но уж в этом у нас недостатка не было, как не было недостатка и в чугунных ретортах для перевозки кислоты из Саратова.
Еще дюжина реакторов из этих же труб активно вырабатывала хлорбензол. Тут "химия" была пострашнее, но все же работа с фенолом была уже отработана и технику безопасности народ понимал туго: несмотря на довольно теплую погоду никто к реакторам близко не подходил, не напялив "придуманных" мною противогазов с активированным углем. Ну а сама Камилла в ручном режиме управляла дано уже изготовленном реактором, в котором две вышеупомянутые гадости в серной кислоте превращались в третью. Со скоростью чуть больше тонны ДДТ в час.
Как говорится, дуракам везет. В том смысле, что производство сотен тонн отравы из сотен тонн другой гадости не сопровождалось кучей несчастных случаев. Для чего, впрочем, пришлось из Казани вместе с трубами вывезти и всех работников Варюхинского аспиринового завода — людей, с фенолом хорошо знакомых. Ну да аспирин подождет — тут ситуация складывалась вполне себе критическая, а других профессионалов взять было просто негде.
Я же, вовремя сообразив, что от несчастных случаев все же никто не застрахован, большую часть вредного производства догадался разместить в глухой степи, в сорока верстах от Волги на левом ее берегу. Так что если мы чего и напортачили, то, по крайней мере, никого не убили.
С "химией" все вроде получилось — а вот как эту "химию" доставить на место? Ведь доставлять ее нужно, равномерно рассыпая по полкило дряни на гектар. У меня, вообще говоря, эта деталь процесса особых вопросов не вызвала...
Пока Камилла, Юра Луховицкий и Саша Антоневич (плюс еще сколько-то сотен человек) разворачивали "большую химию", я занялся "средствами доставки". Тем более, что для изготовления таких "средств" у меня почти все уже было готово. Некоторые сомнения вызывала одна деталь, и я вспомнил, наконец, о поручении, которое дал Косте Забелину.
— Саш, у меня пока два мотора готовы. Вот тут — на семь цилиндров, он получился весом в двести десять килограмм. И на девять — он уже триста килограмм почти весит. Соответственно сто двадцать и сто сорок пять сил.
— А как с надежностью?
— Девятицилиндровый еще не испытывали на ресурс, а семицилиндровый — уже второй сделан. Первый как раз я на износ и гонял, наработал почти сорок часов. Твоя идея с двойными маслосъемными кольцами оказалась очень удачной, горячее масло все же успевает в коллектор стекать и нижние цилиндры работают практически в том же режиме, что и верхние. Сейчас на втором моторе я как раз решил попробовать хромированные кольца, думаю, что ресурс еще минимум на четверть вырастет. А первый мотор послезавтра снова на испытания поставим — гильзы цилиндров поменяли. И я хочу попросить, чтобы ты Никанорову отдельную премию выписал: он придумал ставить съемные седла клапанов, так что мотор после ремонта от нового вообще не отличается...
— Подожди ставить на испытания, мне сейчас срочно полностью рабочий мотор нужен. На машине заодно ресурс и проверим...
Очень удачно получилось, что вполне рабочий мотор как раз в начале апреля у меня оказался. Потому что только его мне и не хватало. Остальное — пришлось лишь по мелочи доработать.
С эпоксидкой у Камиллы, конечно, не очень пока получилось — придуманный ей отвердитель превращал смолу в камень меньше чем за минуту. Но оставался и обычный, "горячий" способ изготовления карболитовых изделий — и для ветровых насосов было изготовлено уже с десяток стеклопластиковых лопастей. Небольшая доработка, конечно, потребовалась, но именно что небольшая.
Виртуоз металлообработки Вася Никаноров планетарный редуктор для мотора сделал за два дня. Благо качественной стали у меня было теперь просто завались — для изготовления одного планетарного редуктора весом в четырнадцать килограмм, конечно.
Раму я сделал из стальных тонкостенных труб, которые были сделаны для почти готового велосипедного производства в Харькове. А обшивку рамы — опять из стеклопластиковых листов. И даже растяжки были изготовлены из "ниток, которые прочнее стали" — лавсановые.
Народ взирал на новую машину с очень большим недоумением. Я про себя тихонько хихикал, слыша самые разнообразные предположения о ее назначении. Хотя в общем народ был прав: машина делалась для распыления "вредной химии": последние сомнения на эту тему исчезли после установки на редуктор "главной детали" снежной пушки. И народ лишь гадал, как именно будет распыляться порошок.
Но гадал он недолго, уже первого мая начались испытания нового агрегата. Без "химии", конечно. И испытывал машину, естественно, тоже я. Больше было просто некому.
Усевшись на водительское сидение, я завел мотор, прислушался. Вроде все нормально, мотор работал ровно и как-то даже умиротворенно. Прибавив газу, я осторожно прокатился по дороге пару раз туда-сюда, проверяя, как работают тормоза и как машина слушается руля. Тоже вроде бы все нормально. Ладно, перед смертью не надышишься. Прибавив газ до максимума, я разогнал машину и, взяв ручку на себя, поднял этот стеклопластиковый клон "По-2" в воздух.
Хотя, конечно, не совсем клон. Если мне память не изменяет, то размах крыльев "оригинала" был все же меньше "моих" четырнадцати метров: от восьмиметровых лопастей ветряков я отрезал только расширяющуюся часть. Да и в "деревянном" исполнении По-2 весил наверное побольше моих восьмисот килограмм. Но основные принципы я, похоже, уловил правильно: верхнее крыло наполовину выдвинуто вперед относительно нижнего, что мешает машине входить в штопор, и передние колеса сильно выдвинуты по отношению к центру масс — что позволило мне все же сесть обратно на дорогу, не перевернувшись.
Правда, после того, как я этот трюк проделал, вылезти из кабины я не мог еще минут десять: ноги не держали. Это на земле кажется, что управлять самолетом легко и приятно. Но в кабине самолета почему-то все мысли сконцентрированы даже не на том, как бы развернуться и сесть обратно, не разбившись — а на том, что с мокрыми штанами вылезать будет настолько позорно, что проще просто врезаться в землю и сгореть нафиг.
Но штаны я все-таки не намочил.
А пока ноги восстанавливали способность держать мое бренное тело, думал. О том, что поднять самолет сможет килограмм двести-триста. Камилла, для лучшей "распыляемости" яда, развела его в двадцать раз соляркой, так что за один полет получится опрыскать гектаров тридцать. Три полета — квадратный километр. В лучшем случае. А на пятнадцать тысяч квадратных километров вылетать придется всего лишь сорок пять тысяч раз... двадцать две с половиной тысячи: все же в запасе был еще один "самолетный" мотор.
