Не только в России, по всему миру людям с каждым часом становилось ощутимо легче дышать. Так становится легче падающим в лифте. Военные администрации не смогли преодолеть инерцию экологического мышления и принять решение на уничтожение захваченных храйдами объектов с помощью тяжелого вооружения. Такое решение могло быть принято в России, чьи жители всегда отличались нестандартными ходами в моменты испытаний. Но этому помешал подземный взрыв, чудовищный по масштабу и тактической нелепости, он несколько смешал в головах аналитиков представления о том, с кем, собственно, они имеют дело, и чего можно ожидать о этого кого-то. И, в конечном счете, это отняло время. Самое дорогое, что есть у человека. Если не считать его близких. Почти у каждого, кто работал сейчас в Генштабе в сожженной Москве были семьи. Получить какие-то сведения об их судьбе не было возможности.
— Так ладно, — сказал Богатырев устало и раздраженно, — а теперь прекратите меня запугивать и быстренько, слышите, быстренько, дайте мне оптимистический прогноз!!! — и подняв глаза на замерших перед ним в некоторой когнитивной фрустрации аналитиков, — он гневно рявкнул, — да не стойте вы как лотова жена, мать вашу!!! Быстро, быстро, говорите мне , что делать!!!
Аналитики переглянулись. Старший немо принял на себя ответственность.
— Въе...ать... — вкрадчиво сказал он.
-Что?!! —
— Въе...бать!!!! — рявкнул аналитик не хуже президента. — Ядерным боеприпасом по этим долбаным АЭС. Все, больше ничего не успеваем. Х... уже с ним, с кислородом, статистика , б... нехорошая. Связь осталась только со Штатами, Вьетнамом, Голландией и Швейцарией. Остальные коллеги заткнулись нах... Так что въе...ть, и не только по нашим , — по всем въе...ть.
— Кхе... — президент закашлялся. — А нам потом обратно не прилетит?
Аналитик моргнул.
— Ну... Если прилетит... В нашей ситуации этому можно будет только радоваться.
Слава уже подходил к помещению штаба, миновав последние посты, когда послышалась стрельба. Стрельба была беспорядочной, суматошной и быстро приближалась. Затем, совершенно неожиданно, выстрелы прекратились, и из-за ближных деревьев выскочили храйды. Слава впервые видел бабаек, но уже наслышался порядочно. Поэтому он не стал суетиться, бряцать оружием и все такое, а поспешно прилег. Бабайки проскочили над ним, так что лицо его обдало ветерком.
Слава осторожно развернулся головой в сторону здания штаба, выставил ствол автомата и стал наблюдать. Похоже было что сейчас непобедимых бабаек ожидало разочарование — блицкрига у них не вышло. Здание было подобрано со вкусом — небольшие окна с крепкими решетками, укрепленные двери, оборудованные для стрельбы. На крыше укрепленная огневая точка. Стремительные маневры, которыми обычно побеждали палеоохотники здесь не рулили. Пометавшись под окнами , и потеряв четверть состава, охотники поспешно оступили и укрылись за деревьями. Оттуда они предприняли попытку длинными воздушными прыжками-перелетами прорваться на крышу. Но там их ждали. Пулеметную точку приятно дополнял снайпер-кукушка, укрывшийся где-то на ближнем дереве. При оборудовании позиции снайпера, были учтены вкусы гостей — запаха не было. На этой авантюре бабайки потеряли еще четверть своих и надолго задумались.
Персонал штаба был впрочем далек от того чтобы радоваться этой небольшой победе. Скорее здесь был повод задуматься , как эти твари оказались здесь, и что случилось с теми, кто оказался у них на пути. Но штабным не пришлось подумать и об этом. Их несколько отвлекло необыкновенное явление. Явление, представлявшее собой старика необыкновенно благородной и приятной наружности самоуверенно разместилось в кресле президента и с достоинством разглядывало окружающих, как бы ожидая, что сейфчас кто-нибудь спросит — а ты кто, мил человек. Никто, однако, вопросов не задавал, и старику пришлось начинать разговор самому.
— Закурить не найдется? — спросил он.
Богатырев, с любопытством наблюдавший за ним, протянул ему пачку. Старик, явно без намерения курить, брезгливо взял сигарету двумя пальцами и поднял на Богатырева ясные по-детски глаза.
— Огня! — попросил он и получив в руки зажигалку поднес ее к сигарете и лишь тогда чиркнул, высекая пламя. Едва огонек зажигалки коснулся сигареты, — она вспыхнула как бенгальский огонь, и разбрасывая искры за секунду сгорела, оставив в воздухе удушливый липкий запах.
Богатырев поднял брови. Горностай, напротив нахмурился.
— Видите? Все достаточно плохо! — сказал старик.
— Кому плохо-на? — поинтересовался президент. — в голосе его явственно читалась претензия.
— Всем плохо. — ответил старик и со значением посмотрел на президента. От его взгляда главнокомандующему захотелось в туалет — так защекотало в двенадцатиперстной кишке. — Вам плохо , потому что курите. Плохая привычка. А они идиоты, что вперлись сюда. И радуются. И так боятся что вы, испортите им весь день рождения, что даже не хотят позволить вам умереть своей смертью. Этот фокус с сигаретой, говорит о том, что в помещении слишком много кислорода. Да что в помещении, во всей Европе... Собственно, в Мексике час назад начались случаи кислородного опьянения. В течении суток там слягут все. К следующему утру живых людей и других млекопитающих там не будет. К полудню, думаю, процесс завершится по всей планете. Вы проиграли. Это плохо.
— Понятно-на, — сказал президент, буравя старика взглядом. — Ну, а им-то почему плохо?
— А это сложно объяснить. — старик испытующе посмотрел на президента и на Горностая (поймут ли). Видали эту штуку в небе?
— Видели, так что же?
— На самом деле это не в небе. Это как бы маркер пространства. Нет, скорее титр. Как же вам объяснить-то? Ну вот знаете лакмус, да? Прилили в раствор кислоты — раз, бумажка тут же покраснела! Вот сигнал — внимание , кислота! Вот и здесь то же самое. Ваши гости в химии пространства — кислота. А та штука в небе — индикатор. Тревожная сигнализация, если хотите. Но это сигнал не вам , вам уже поздно, а им. Это сигнал, что Мир разрушается у них под ногами. Они принесли сюда то, отчего бежали из своего мира. И они никак не хотят это признать. Правильно, ведь это не от того , что они есть, в от того что у них в головах. Смысловая саркома, черт побери. Скажем, они слишком глупы для своей силы. Или слишком сильны для своей глупости.
Думали, будет 10 Мтн, а оно как долбануло!!!
Глава 28. Неизбежное будущее счастье.
...А вот скажи, у тебя бывало когда-нибудь ощущение такого неминуемого , неизбежного будущего счастья? Ну вот знаешь, как у людей бывает плохое предчувствие, только наоборот?
Косма улыбнулась и покачала головой. Мы сидели под стволом большого дерева, вернее сидела она, а я положил голову ей на колени.
-А у меня бывало...
-А сейчас?
— Да понимаешь, в том-то и дело, и сейчас есть. Что удивительно. Ведь по-всему выходит, что дела наши плохи. А оно, — вот здесь, — я похлопал себя животу , в районе солнечного сплетения, — поет и поет, как соловей в прифронтовом лесу.
Уж и соловей. — улыбнулась Косма, — а что , правда , наши дела так уж плохи?
— Хе-хе, — я похлопал себя по лбу, — вот здесь говорится что просто песец, кицунэ-дес, как говорят японцы, а здесь — я снова коснулся солнечного сплетения, где медленно разливалась невразумительная радость, как сияние по небу во время восхода — здесь поется, что все просто прекрасно , просто мы еще этого не поняли.
— Ну-ка , дай-ка я потрогаю, — Косма прикоснулась ко мне, — и тут же изумленно взглянула на меня, — а, да, чувствую, и , знаешь, кажется, мне это передается. Лицо ее приняло совершенно солнечное выражение, свинцовую озабоченность, которая в последнее время осеняла лица всех членов нашего маленького боевого братства, словно сдуло с нее.
А в самом деле? Так ли уж плохи были наши дела? Ну, плохи не то слово, дела обстояли пугающе. Самое смешное, что мы могли в любой момент, с тех пор как познакомились с Плаксой, узнать об этом. Но, видимо, Господь, хранил нас в хорошем настроении , чтобы не отнимать силы в в пути. После того, как Тимофеич надолго отстал от нас, мы решили сделать привал. Несмотря на бодрящее действие местной атмосферы, усталость после нашего почти стокилометрового марафона была вполне чувствительной. А на привале , первое что я сделал — это вцепился в Плаксу мертвой хваткой и стал расспрашивать о ее жизни, о местных обычаях, о ее знании истории и прочую этнографию. Завидев это, к нам с Плаксой присоединился Сидорцов и китаец, а через время у нашего огонька собрались и все остальные, рассевшись кольцом у костра. Происходящее, таким образом, приняло отчетливые черты пионрского костра, в особенности же , если учесть то, что рассказ Плаксы, по мере продвижения ее в событиях, все больше напоминал детскую страшилку.
Рассказ Плаксы:
Мой отец был охотником. Моя мать тоже была охотником. Они были добры ко мне — кормили и ласкали. Они говорили что я тоже стану охотником. Потом у меня не стало ни отца ни матери — меня забрали на учебу, в лагерь. Тогда появилась она — Черное небо(при этих словах Плакса кивнула на Косму и меня пробрал мороз по коже). Она сказала что я стану звездой. Мне было смешно. Я сказала — мне не стать звездой, я — охотник. Она пожала плечами, — охотник тоже может нести свет, в этом вся разница. Охотники добывают пищу и знают лес. Поющие несут нас всех в волнах своих песен. Все вместе мы храним время. Но можно еще нести свет и дарить его другим. Тогда, кем бы ты ни была , ты станешь звездой.
А зачем это? — с опаской спросила я. Она усмехнулась. — Звезды свободны, они всегда веселы и всем довольны, ни в чем не нуждаются, не плачут и не грустят, звезды не предают и не убивают друг друга, не дерутся из-за добычи. Звезды живут на небе, они близки к Текущему, к Солнцу и Луне.
Вобщем она долго так могла. И не важно что она говорила, в другой раз она рассказывала мне сказку о деревьях, а потом — о камнях. Важно было то, как она говорила все это. Спокойно и уверенно, и любая чепуха выходя из ее зубов отращивала крылья и могла летать. Но главное, она говорила все это просто так. Знаете, родители, или там , вообще старшие, когда что-то говорят тебе, — они учат, они хотят , они ждут, что ты будешь делать то , что сказано, поверишь в это, на худой конец кивнешь головой, а в худшем случае станешь спорить. А она болтала просто так, даже не глядела на тебя, ей не интересно было что ты думаешь о ее словах. И от этого хотелось верить особенно сильно.
У меня, выросшей на отшибе, не видавшей в жизни ничего кроме отца, матери, да неба над головой, от ее разговоров закружилась эта самая голова, как будто это самое небо на нее упало. Вся наша группа, все тринадцать маленьких охотников скоро полюбили ее. Понимаете, она ведь не только занятно болтала, она была ловкой, быстрой, сильной, невероятно выносливой. И щедро делилась своей силой — всегда помогала тем , кому это было нужно, делилась , поддерживала, для всех находила ласковое слово. И так просто, мимоходом. А потом я увидела ее свет. Свет , исходящий, струящийся от нее, я видела, а будто и не видела. Когда я увидела ее свет в первый раз, я выронила дрова , которые несла для костра и села на хвост. Она тогда подошла, помогла мне встать, обняла. Я сказала — вот ты и стала звездой.
-Ты тоже — она засмеялась, провела лапой по моей щеке, потом взяла мою лапу и поднесла к моим глазам. И я увидела тот же свет, неверный, дрожащий, мерцающий, но теплый и ласковый, звездный свет...
У Славы, который как слепой, раскаленный страхом и яростью, болид, влетел в комнату где только что был президент со своими присными, не было времени разбираться что к чему. Он увидел белое колеблющееся марево, застилающее одну стену, так что казалось что стены этой нет вовсе, да благообразного старикана в ослепительно белом плаще, покойно расположившийся в кресле и доброжелательно глядящего на нежданого гостя.
— Вы к кому , молодой человек? — спросил старик необыкновенно приятным голосом.
— Я человек Горностая, — привычно и быстро, хотя и несколько растерянно, выговорил Слава. — Где он?
— Все там, — старик кивнул на белый туманный квадрат, застилающий стену. — Если хотите к нему, поторопитесь.
— Ага, — Слава судорожно сглотнул.Перспектива нырять в это непонятное молоко его откровенно пугала, но ментовская интуиция, безапеляционно толкала его в затылок, подсказывая паническими сигналами, что времени пробовать воду ногой у него нет. В голове крутнулся эпизод из фильма 'Чародеи', где герой проходил сквозь сцену со словами — вижу цель, не замечаю препятствие, верю в победу, — и он с разбегу, в три летящих шага одолев расстояние до стены, окунулся в туман неизвестности. Вслед ему старик сказал, — добро пожаловать в утро!
— Почему утро? — подумал Слава, потом в ушах у него громко чмокнуло, в голове возникла страшная тяжесть и он на время перестал думать. Затем в глаза ему ударил ярчайший, после московского сумрака, свет. Он видел чистейшего цвета голубое небо, сочную зелень, землю, приятного табачного цвета, его хлопали по плечу, Горностай что-то спрашивал у него , глядя прямо в лицо. Но Слава ничего не слышал, он мог только ошалело озираться по сторонам всем телом впитывая свежесть и какую-то раннесть окружающей его реальности.
— И правда утро! — подумал Слава. Потом кто-то в его голове включил звук и он стал отвечать на вопросы.
—
— Ты как здесь? — возбужденно-радостно кричал ему Горностай, и с такой силой хлопал по плечу, словно собирался загнать Славу в землю как Илья Муромец, какого-нибудь Тугарина Змея. Придя в такую же экзальтацию Слава и сам нанес несколько мощных ударов по плечам майора, и только после этого обмена любезностями разглядел группу военных, несколько потерянно, хотя на их лицах и блуждали неуверенные улыбки, стоящих поодаль от Горностая. С легким замиранием сердца, Слава отметил среди них президента Богатырева, который с несколько странной, неприкаянной благосклонностью взирал на него. Горностай потащил (ноги плохо слушались) Славу к президенту и его свите, но не успел представить его, как появился (именно появился, вывалившись прямо из воздуха) давешний старик. На фоне военных, лучащихся идиотскими улыбками, он выглядел очень серьезным, почти мрачным.
— Вы должны принять это, — он достал из под плаща, прозрачный пакетик, в котором переливалась омерзительная даже на вид густая зеленая пульпа. Среди присуствующих возникло небольшое замешательство разрешившееся тем, что большинство присутствующих отстранилось от пакетика, президент брезгливо отпихнул его от себя могучей дланью, а Горностай , напротив, достаточно решительно протянул к нему руку.
— Окей, да нах..., а что это? — реплики смешались в кучу и , казалось, вот так , кучей, повисли в густом воздухе.
— Кислородная блокада, — ответил Горностай вместо старика. Тот кивнул. — Мужики , это надо выпить и быстро, без этой штуки нам тут конец придет.
Даже не слова его а заразительная уверенность специалиста, сквозившая в них, убедили людей. Горностай шмякнул на язык щепотку отвратительного зеленого ила и поспешно проглотил. Остальные последовали его примеру, слышались звуки рвотных спазмов, кто-то кашляя, сдавленно проговорил, — ну что же оно такое мерзкое?
