Он следит за ней, почти не дыша. Руки начинают дрожать от пульсирующего в груди желания сжать ее в своих объятьях, но он сжимает их в кулаки. А Кара тем временем кладет все визитки до одной в шкатулку и с улыбкой на губах и в глазах поднимается с кровати. Подходит к зеркалу, медленно начиная расстегивать платье.
И этого он уже не может вынести. Тенью скользнув из одного угла комнаты в другой, останавливается напротив зеркала, рядом с ней, позади нее. Она видит его через зеркальное отражение. Испуг в зеленых глазах сменяется удивлением. Резко поворачивается к нему с приоткрытым ртом. Чтобы что-то ему сказать или закричать, возмутившись вторжению? Он не дает шанса, чтобы сделать ни то, ни другое. В мгновение ока оказывается вплотную прижатым к ней, схватив ее в тиски своих рук, стремительно касается шелковым платком ее лица, вынуждая вдохнуть едкий запах снотворного. Мысленно просит у нее прощения, понимая, что может его не получить. Но отступать уже некуда...
Она пытается вырываться, скользя ногтями по его груди и задев щеку, оставляет царапины, но вскоре слабеет и теряет равновесие. Убрав платок от ее лица, Штефан подхватывает ее на руки.
— Прости меня, сладкая, — ласково прошептали губы Князя, легко касаясь ее виска. — Ты будешь меня ненавидеть за это, но я не могу тебя отпустить. Пытался, но не могу!.. Прости.
— Штефан... — прошептала она еле слышно, проваливаясь в темноту.
— Спи, сладкая, — проговорил он, отстраняясь и направляясь со своей ношей к выходу. — Спи.
33 глава
Пленница
Это был странный сон. Штефан в моей комнате. Я вижу его отражение в зеркале, он смотрит на меня как-то странно и ничего не говорит. Зато я хочу закричать. От испуга или от восторга, не могу разобрать. Знаю, что удивлена его присутствию в моем комнате, а сердце так сильно начинает колотиться в груди, что его глухие удары слышатся в моих висках. Что он здесь делает? И как он прошел через охрану? Зачем он?.. Не успеваю закончить мысль. Стремительный шаг ко мне, что-то касается моего лица, и я вдыхаю ядовито-сладкий аромат, которым пропитан его шелковый платок. Сознание погружается в темноту быстротечно и неуклонно. Еще пытаюсь защититься, взмахивая руками и царапаясь, но пустота накрывает меня. Но мне не позволяют упасть его крепкие руки. Он подхватывает меня, сжимая в объятьях, и я слышу его шепот. Не могу разобрать ни слова, а Штефан растворяется в поглотившей меня темноте.
Заметавшись в постели, чувствую, как начинаю просыпаться, воспринимая окружающий мир. Звуки за окном, запах лаванды, мягкость под ладонями. И я вдруг понимаю, что это вовсе не сон. Слабость рук и ног отступает, сознание медленно возвращается ко мне, и я вспоминаю. Благотворительный вечер, на котором меня представили обществу. Штефан. Мы разговариваем с ним, и он говорит, что не отступится от меня. Я помню, что боюсь. Не его, а того, что чувствует мое тело и сердце, находясь рядом с ним! Невыносимое желание ему поверить! Тело начинает дрожать... от его чувственного, горячего взгляда, уверенности глаз и плотно сжатых губ. От его голоса, глухого, с хрипотцой, будто ласкавшего меня кончиком кнута, а не избивавшего и так раненное тело. Он говорит так уверенно, отточенно, лаконично, решительно. Да, именно так. Будто он что-то уже решил для себя, меня в свои планы не посвятив. Или он посвятив? Не считать ли его уверения в том, что он меня не отпустит, решением?
Только вот о его планах я догадаться не могла. Да и как такое может прийти в голову?! Мне... А ему!? Князю, властителю, аристократу, черт побери! Неужели он не понимает, что это... преступление!?
Мысли путались. Вновь заметавшись в постели, мысленно возвращаюсь в большой зал дворца приемов.
Он провожал меня глазами, и я чувствовала спиной его взгляд, когда подходила к отцу. Но сдержалась и не обернулась, для того чтобы взглянуть на Князя в ответ, хотя желание сделать это почти разрывало грудь.
Слишком противоречивые эмоции вызвало во мне его появление на вечере. Я и хотела, отчаянно желая, чтобы он прибыл, но и боялась его появления. Я боялась тех чувств, что во мне будил этот дьявол. А ведь он был, действительно, дьяволом! Иначе как объяснить, что спустя время, помня о зле, что он причинил мне, я продолжала его... Нет, нет, нет! Нельзя произносить этих слов даже мысленно! Это чувство вскоре забудется. И я забуду его. Не может быть иначе! Если только он позволит мне забыть себя. Но его упорство явно говорило, что он меня не отпустит. Не потому ли я так быстро ушла? Испугалась, что и я не смогу его отпустить, если он попросит об этом?
Какая глупая, бесполезная мысль! Я заставила сердце замолчать, и весь остаток вечера так и не подошла к тому месту, где встретилась со своим дьяволом. Потому что его власть надо мной, вопреки всему, была слишком сильна. Я невольно искала его глазами, лишь пробегая взглядом по заполненному гостями залу и не найдя того, кого именно искало мое подсознание, понимала, что творю. Мысленно корила себя, выдавая тем самым свои чувства с головой, но пыталась еще прятать их за сдержанной маской приличий.
Мы с отцом уехали из дворца приемов спустя час после моей встречи со Штефаном. Вся дорога домой вызвала болезненное жжение в груди, а бешеный стук сердца унять так и не удалось.
— С тобой всё в порядке? — беспокоился отец, глядя на меня с волнением.
Я улыбалась ему и кивала. А что мне еще оставалось делать? Хотя я знала, что он видит меня насквозь.
— Да, всё хорошо. Устала немного, — а потом решила признаться: — А еще... я его видела.
— Штефана? — сразу понял он.
Я кивнула, опустив взгляд. Дрожь рук пришлось унять, сильно сжав пальцы.
— Он... он что-то сделал тебе? — кинулся ко мне отец. — Сказал? О чем вы разговаривали?
— Ни о чем, — пожала я плечами. Ласково улыбнувшись родителю. — Какой-то странный разговор, — поджав губы, посмотрела в окно на весеннюю ночь. — Он... ничего не сказал из того, чего я не знала бы о нем.
И всё-таки... кое-что я, видимо, не поняла. Если он сказал, что не отпустит, значит, так и будет.
Попрощавшись с отцом, я направилась в свою комнату. Рослин еще не легла, встретив меня в коридоре, она поинтересовалась, как прошел вечер, и уточнила, не нужна ли мне помощь. Я отказалась, пожелав ей спокойной ночи. Входя в комнату, не ощутила подвоха, не почувствовала его присутствия в комнате! Мои мысли были заняты им настолько, будто он стоял рядом со мной не только в тот момент, но и весь путь из дворца приемов проделал вместе со мной, сидя бок о бок со мной. Чувственная дрожь от его незримого присутствия до сих пор горела на моей коже, а потому участившееся сердцебиение не вызвало подозрений.
Мой взгляд невольно метнулся к шкатулке, в которой я, как идиотка, хранила его визитки, присылаемые с цветами. Подошла к шкатулке и, раскрыв ту, стала читать визитки одну за другой.
"Леди К. Мартэ. Да или нет? Князь Ш. Кэйвано" — было написано на каждой из них. На всех, кроме последней. Крючковатый почерк Князя вывел на последней карточке "Леди К. сказала да?".
Улыбка расплылась по моему лицу, озаряя его и вынуждая глаза светиться. Боже! В этом весь Штефан! Абсолютно весь. Романтик? Как смешно! Да и не нужна мне была романтика! То, что было внутри этих карточек — сильнее, яростнее, безумнее... Это — всё. Для меня. Как и для него тоже. Леди К. Мартэ! Не это ли доказательство его признания меня, как равной ему? Не это ли заверения, не это ли его решение? Какая к черту романтика, это — и есть чувство. Выраженное в двух словах.
Бережно положив визитки в шкатулку, я подошла к зеркалу, начиная расстегивать платье.
А потом я вдруг поняла... Он был в комнате, стоял позади, разглядывая меня, всё то время, пока я...
Резко распахнула глаза и поднялась на кровати. Острая боль ударила в виски, вызывая позывы к рвоте. В глазах потемнело, а в ушах зазвенели тревожные колокольчики, превращающиеся в надрывный гонг.
— Тебе нельзя так резко вставать, — слышится рядом его голос, я различаю его даже сквозь шум в ушах. — Ложись.
Я поворачиваюсь на голос и замираю. Штефан!
— Значит, это мне не приснилось? — выдыхаю я, чувствуя, как к горлу подступает тошнота, а перед глазами пляшут мушки.
— Ты бы хотела, чтоб я тебе приснился? — вскинув брови, он подходит ко мне, вынуждая меня откинуться на подушки. Мне настолько плохо, что я подчиняюсь.
— Где я? — смогла я выдавить из себя, повернув голову набок.
— Ты со мной, — ответил он, касаясь пальцами моего лица и с наслаждением, как мне показалось, проводя ими по скулам и подбородку. — А значит, в безопасности, — выдохнул он и, наклонившись, поцеловал меня в кончик носа.
Немного опешив, я уставилась на него. А Штефан отошел к окну.
— Где я? — повторила я свой вопрос.
— В моем загородном доме, — был мне ответ. — В Норвегии.
— Что-о?! — ужаснулась я, вновь поднявшись на локтях. Боль в висках мгновенно напомнила о себе.
— Успокойся, Кара... Каролла, — повернувшись ко мне, заявил Штефан. — У тебя, наверно, кружится голова, это действие снотворного...
— Как ты посмел?! — перебив его, выкрикнула я, но откинулась на подушку, потому что он оказался прав, голова у меня, действительно, кружилась.
— Снотворное совершенно безвредно, — спокойно сказал Штефан, подойдя ко мне. — Просто некоторое время будет болеть и кружиться голова, в остальном...
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я, Штефан! — вновь перебила я его. — Как ты посмел... похитить меня?!
Его лицо не выражало никаких эмоций, взгляд впился в меня, скупой, но одновременно горячий, будто меня раздевающий. Мне стало не по себе, сердце забилось где-то в горле, а жар пронзил до основания.
— Я не похищал, — вскинув брови, заявил он, а я едва не задохнулась от возмущения. — Ты у меня в гостях, — мягко улыбнувшись мне, он добавил: — По крайней мере, так ты сообщила отцу в записке.
— Какой записке? — мой голос дрогнул, а в горле вдруг вырос огромный ком. Что сделал этот человек!?
— Той, что ты оставила отцу, — покорно ответил Штефан, — перед тем, как решила... навестить меня.
Я долго смотрела на него, не в силах поверить, что он действительно пошел на это. Обман! А потом, увидев решительный блеск глаз, всё поняла. Этот человек пошел бы на всё, чтобы заполучить, что хочет.
Но зачем ему это надо!? Зачем, Боже? Чего он хочет от меня? Его уязвило, что я... что я...
— Он не поверит этому! — вскричала я, вновь поднимаясь с кровати и желая заехать ему в лицо.
— Может быть, — равнодушно пожал он плечами. — Пожалуйста, ложись в кровать, Кара, у тебя всё еще кружится голова, — добавил он с нажимом в голосе.
В моих глазах он прочитал всё, что я хотела ему высказать в лицо, но промолчала.
— Он не поверит твоей записке! — выкрикнула я.
— Почему же моей? — губы его скривились. — Твоей. Это ты ее написала, своим почерком. Ты не помнишь?
— Думаешь, я совсем спятила? — сквозь зубы прошипела я. — Не помню уже, что писала, а что нет?!
— Вовсе я так не думаю, — покачал он головой и медленно подошел ко мне. Решительно наклонил меня, вынуждая откинуться на подушку, нахмурился и заявил: — Тебе нужно поесть.
— Я не желаю есть! — заявила я, ощутив дрожь от его прикосновения. — Вдруг еда отравлена? — съязвила я, ядовито глядя на него.
Он остановился в дверях, обернулся ко мне. Мои слова его задели, в глазах мелькнул стальной блеск.
— Мы будем есть из одной тарелки, — сказал он твердо, а потом улыбнулся: — Если ты настаиваешь, — и скрылся за дверью, не успела я ему и слова сказать.
Едва он скрылся, я выругалась вслух. Негодяй! Да как он только мог?! Похитил меня из дома, обманул отца, увез в Скандинавию!.. Но отец не поверил ему, я уверена, что он будет меня искать. Он не смирится, он ведь знает, что я чувствую к Штефану на самом деле. Я вздрогнула. И что я чувствую к нему... на самом деле? Дрожь прокралась к сердцу, вынудив то отчаянно забиться в груди. Всё еще чувствую...
Я попыталась встать с кровати и даже свесила ноги, но не успела этого сделать, как дверь приоткрылась, и вошел Штефан, вперед закатывая тележку с едой. Увидев меня, он пронзил меня острым взглядом, явно, недовольным, и поцокал языком. Но не остановился и продолжил катить тележку к моей кровати.
— Какая непослушная девочка, — проговорил он, остановившись около меня. — Я, кажется, говорил, чтобы ты не вставала...
— А я просила тебя оставить меня в покое, — в тон ему ответила я, пытаясь воспротивиться, когда его руки настойчиво укладывали меня назад в постель. — Ты разве послушал меня?
Губы его дрогнули в легкой усмешке, но глаза оставались задумчиво невеселыми.
— У тебя есть особенность говорить то, что ты не думаешь на самом деле, — ответил он, присев на кровать.
Я возмущенно уставилась на него, не зная, как отреагировать на подобное заявление, а он тем временем приподнял меня, подоткнув под спину подушку, и поставил на кровать поднос на ножках. Я уставилась на него, желая возмутиться еще раз от подобной бесцеремонности и даже наглости, но вновь не успела.
— Оставь свои возмущения и проклятья, — усмехнулся Штефан, расставляя на подносе еду с тележки, — конечно же, в мою сторону на потом. Сейчас, — он сделал акцент на этом слове, — мы будем есть, — бросил на меня быстрый искрящийся взгляд. — Как ты и хотела, из одной тарелки.
И, не дав мне ничего сказать, быстро поднес ложку с супом к моему рту. Я долго смотрела то на него, то на ложку, которая сейчас казалась мне змеей, прожигая взглядом и его, и ее, а потом прошипела:
— Я и сама могу поесть, — надеюсь, тон моего голоса передал все мои чувства.
— Ничуть в тебе не сомневался, — скривился Штефан, передавая мне ложку и не отводя от меня глаз.
— Еще скажи, что будешь смотреть! — язвительно выдала я, прожигая его взглядом.
Штефан хмыкнул, но ничего не сказал. Молча встал и, подойдя к окну, повернулся ко мне спиной. Через несколько томительных мгновений я, сначала морщась, а потом, смирившись, начала есть. Суп оказался вкусным, отдать бы должное кухарке, но передавать благодарность через Штефана!.. Ни за что.
— Верю в твою честность, — выговорила я, налегая на второе блюдо, — и твое слово.
Он повернулся ко мне полубоком. Его заинтересованность выдавали только приподнятые брови.
— Ты обещал не травить меня, — сказала я, скривившись. — Или передумал? — подозрительно сощурилась.
— Какой толк тебя травить, если я тебя... пригласил погостить? — усмехнулся Штефан, отворачиваясь.
Толка никакого. Если закрыть глаза на то, что он меня не приглашал... гостить. А принудил сделать это. Есть разница? Да она фатальная! Только почему-то я уверена, что плевал Штефан Кэйвано на фатальность.
Глядя на его выпрямленную спину и скрещенные на груди руки, я продолжала есть, а когда закончила, отодвинув тарелку, коротко сообщила:
— На этом всё?
Штефан, молчавший до этого момента, обернулся ко мне.
