Дописывая слово, перо заскользило по бумаге. «Снова чернила замерзли, — промелькнуло у него в голове. — А писать надо, иначе не успею сделать даже минимум...». Завалов поднес пальцы ко рту и подул на них, но обессиленный и простуженный организм уже мало чем мог помочь.
— Надо писать, надо обязательно дописать..., — вдруг его взгляд упал на один из картонных конвертов и он охнул. — Черт, письмо! Я же совсем забыл про него!
После многократных и энергичных усилий чернила все же оттаяли и он смог начать писать письмо.
«... Дорогой Иосиф Виссарионович! Я, Завалов Карл Генрихович, как настоящий ленинградец и коммунист, не могу оставаться в стороне в тот момент, когда мой родной город отчаянно борется с немецко-фашистскими захватчиками. Я понимаю, что поступил как безрассудный юнец, сбежав из Москвы, но я не мог поступить иначе... Я, прежде всего, врач, который должен спасать жизни людей и только потом ученый, расширяющий горизонты науки!
Я подготовил некоторые материалы по тому вопросу, над которым работал в Москве, и выслал их по почте на ваше имя.
Карл Генрихович Завалов из сражающегося и не сдающегося Ленинграда!».
Его пальца с трудом вывели адрес на лицевой стороне конверта, после чего он с облегчением откинулся на спинку кровати.
— Ну и вот, пол дела сделано, — письмо он оставит на самом видном месте, так что мимо него не пройдут. — Осталось еще немного...
Как врач, пусть и инфекционист, Карл прекрасно понимал, что его истощенный от голода организм протянет совсем немного времени. Вот уже почти неделю он отдавал свой паек девчушке из соседней квартиры, говоря при этом, что хлеб присылает ей мама.
— Думаю, меня еще хватит на несколько суток, — пробормотал он, пытаясь разобрать час, который показывали стрелки часов. — Несколько суток она еще поживет..., — его пальцы судорожно сжались, словно искали чье-то горло, чтобы вцепиться в него со всей силы и сжимать — сжимать — сжимать …
Следующие несколько часов, оставшиеся до быстро опускающейся на улицы города темноты, он размышлял и писал, писал и размышлял. Его мозг, в результате продолжительного голодания и сильного стресса, буквально свалился в какое-то странное состояние. Это было одновременно и полное отупение, когда чувства отключились один за другим, и полная концентрация, когда мысль ему казалась ярким освещающим все, даже самые темные закоулки мозга, лучом. На какое-то время, показавшееся ему мгновением, Завалов просто взорвался от переполнявшей его информации... «... В настоящее время человек находится на такой ступени развития, что потенциально способен сделать следующий эволюционный шаг. Он перестанет быть просто сознанием, заключенным в неизменную физическую оболочку, которая одновременно с защитой его от окружающей среды и ограничивает его! Человек сбросит с себя эти оковы бренного тела, эти материальные кандалы...».
Его сверкающие лихорадочным блеском глаза смотрели куда-то в окно, а сам он был далеко-далеко отсюда. Перед его взглядом вставали бескрайние лесные просторы, над которыми внимание скользило словно гигантская птица. Он то нырял в глубину крон деревьев, то, наоборот, взлетал высоко ввысь. «Человек может быть свободен, как птица! — эта мысль билась в его сознании с неимоверной силой. — Он станет по настоящему свободным!».
«... Не имеет значения как наши современники окрестят это научное направление — биоинженерией, или биоинженерной анатомией или еще как-то иначе! ... Широкое применение этих принципов в хирургии (трансплантологии) — взращивание дублирующих человеческих органов, вживление новых, более совершенных биоструктур в человеческое тело; в физиологии — открытие в человеке с помощью бактерий новых навыков и умений, перестройка всей внутренней среды организма на качественно новой основе, овладение методами непосредственного управления основными физиологическими процессами человеческого организма и т.д.».
Он писал не отрываясь от стола. Под его перо ложились все новые и новые листы, которые с фантастической скоростью заполнялись мелким, почти, бисерным почерком врача. В какой-то момент ему даже показалось, что все эти мысли были не его, а кого-то другого.
«... Организм живого существа, не смотря на исключительную сложность и потрясающую сбалансированность, является не чем иным, как живым конструктором, который, как это ни странно звучит, состоит из более простых деталей. Вооружившись безграничными возможностями биоинженерии и терпением, мы в состоянии заменять отдельные органы любого живого существа, добиваясь таким образом, практически вечной жизни...».
Перо продолжало скользить по бумаге, оставляя за собой извилистый след, а врач видел перед собой удивительные картины. Людей, которые могли нырять без всякого ущерба для своей жизни на сто — двести и более метров под воду, которые запросто обходились без теплой одежде на Северном полюсе, которых не брали инфекционные заболевания, и многое и многое другое...
«... Лишь практика, бесчисленное количество научных экспериментов, годы кропотливой работы смогут вскрыть все возможности использования биоинженерии на благо и во имя человека. Однако, сейчас уже ясно, что: во-первых, это, действительно, реально и осуществимо; во-вторых, встает архиважная проблема — проблема морали! Человечество без всякого сомнения технологически готово взять в свои руки такой инструмент и скорее всего уже им активно пользуется, но готово ли оно в моральном плане взять на себя столь высокую моральную ответственность?!».
Наконец-то, листок был отодвинут в сторону и врач облегченно вздохнул.
— Вроде и закончил, — проговорил он, собирая листки в пачку и укладывая во второй конверт. — Теперь можно и посидеть...
103
Отступление 44. Возможное будущее.
19 августа 1971 г. Чебаркульский военный полигон.
С НП, расположенного на вершине одного из холмов, открывался прекрасный вид на приготовившуюся к броску технику. Десятки приземистых боевых машин буро-зеленой окраски с длинными хоботами стволов на расстоянии практически терялись и лишь отличное качество оптики позволяло рассмотреть все действо в подробностях.
— Ну, Филипыч, и чем твои нас сегодня порадуют? — повернулся к Маргелову пожилой генерал, протирая внутреннюю часть фуражки. — Вон, смотри, что Миша наготовил. Моща! Бронированный кулак! Хрен против него попрешь! — мощный бинокль снова приблизил скопление техники и пехоты.
Возле каждой из боевых машин застыли в ожидании небольшие подразделения условного противника, мгновенно готовые по сигналу занять свои места. Глаза генерала выцеливали напряженные фигуры, с ног до головы обвешанные оружием; подрагивающие в нетерпение машины.
— А? — не получая ответа, продолжал генерал. — И я, Филиппыч вот чего еще не пойму... Раньше, когда ты помоложе был, вопил, что десантники должны действовать только в глубоком тылу. Как сейчас помню..., — старик усмехнулся, видя как его молчаливый собеседник поджал губы. — Десантники не должны бросаться на удержание плацдармов, как обычные части. Их прерогатива высокомобильные операции в том месте, где они могут неожиданно для противника нанести сокрушительный вред. Кажется так вот! А, Филиппыч?!
Тот еще больше насупился, а потом вдруг рассмеялся и его смех оказался настолько естественным и заразным, что вслед за ним не удержался и его оппонент.
— Ничего! — отсмеявшись, проговорил Маргелов и одновременно очерчивая рукой скопившуюся к броску технику. — Мои не подведут, да и есть у меня кое-что для твоего Мишы в запасе. Орешек! — его ладонь свернулась в кулак, а потом также медленно превратилась в кукиш. — Мал он, да хрен его разгрызешь!
— Ну, ну..., — пробормотал генерал и посмотрев на адъютанта произнес. — Заводи, майор!
Через несколько минут левая часть полигона начала оживать. С нескольких километров пришедший в движение танковый батальон с приданной ему пехотой казался невиданным зверем, который очнулся после долгой спячки и сразу же увидел желанную добычу... Несколько разведывательных дозорных машин, бликуя оптикой, вырвались вперед. Их низкие тела с вступавшими массивными колесами быстро пересекли несколько небольших ручьев и через широкое поле бросились к широкой глади реки, за которой, по замыслу учений, и держали оборону десантники.
Хмыкая в нетерпение проверяющий генерал водил биноклем стараясь ни чего не упустить. Он то и дело переводил взгляд с наступавшего батальона на другой берег реки.
— Что-то твоих и не видать, Филиппыч?! Попрятались что-ли? — недоуменно спросил он. — Ты же говорил, что... Хотя подожди-ка... кажется есть один! — Длинный бинокль застыл в одном направлении. — Точно! Летеха, что-ли?
Генеральский бинокль безусловно был чудом техники, но даже он не мог передать всех нюансов происходящего на том берегу реки. На обрывистый берег действительно вышел лейтенант. До черна загорелый, в потертом обмундировании с закатанными рукавами. Несколько минут он напряженно всматривался в густые столбы пыли, которые поднимала в воздух двигавшаяся через поле техника. Потом его действия стали более любопытными... Он стащил с плеч рюкзак и еще раз осмотревшись развязал его.
Если бы генерал был ближе, то он несомненно стал бы свидетелем крайне странного зрелища, которое однако через какие-то несколько лет станет совершенно заурядным для советской армии.
— …, — громко выдал лейтенант, вытаскивая из нутра рюкзака горсть каких-то темных и осклизлых камешков. — Горсть какого-то говна! Вот привалило-то так и привалило! Я бы этого Остапчука всей его жирной харей самого в это дерьмо макнул..., — далее он сильно размахивался и бросал эту горсть в возле берега. — Сидит себе в окопе и массу давит! Боров сизокрылый! Наука недоделанная! Юбки значит бабам задирать он может,а испытывать Григорьев! — новое движение и еще одна порция черной массы полетела в другую сторону прибрежной полосы.
— Григорьев! — откуда-то из глубины раздался начальственный рык. — Хватит там рассусоливать! Близко они уже. Заканчивай! Остальные уже вернулись. Один ты копаешься! Что? — последнее видимо было ответом на то, что лейтенант выдал несколько громче чем следовало бы.
Чертыхаясь про себя офицер нашарил в мешке последнюю горсть и с ненавистью во взгляде забросил ее прямо возле берега в камыши.
— Приготовиться! — услышал он, едва свалился. — Танки пошли...
Многотонные машины перед водяной преградой на мгновения замирали, а потом резво бросались вперед. Грозные танки с выдвигавшимися в небо трубами погружались под воду, чтобы на вырваться на волю, но уже на той стороне.
— Давай, давай, — бормотал комбат, сидевший в головной машине. — Родимый, давай! — внутри было жарко и влажно, гремело железо и остро воняло потом. — Ходу! Ходу!
Металлические траки с легкостью переламывали мелкие ракушки, ржавые железки, мягкий донный ил.
— Ну!? — в голосе комбата гудела злость. — Мазута, какого лешего стоим? — танковый движок ревел так, что они с трудом слышали друг друга. — Дави на всю железку, черт тебя побери! — ногой он с силой двинул по шлемофону водителя. — …!
Вода бурлила, поднимая кучу ила со дна. Танковые гусеницы вновь и вновь взрывали вязкий ил, но мощная машина продолжала стоять. Её трясло, бросало из стороны в сторону, но держало на месте...
— Комбат, что … ш-ш-ш-ш ... ш-ш-ш-ш-ш … происходит? — рация еще недавно исправно дававшая связь, словно зажила своей жизнью. — Где... ш-ш-ш-ш-ш... коробочки? Комбат, дери тебя …?
— …! Еще и это! — командир от души приложился кулаком по рации, от чего та жалобно зазвенела. — Давай, назад! — Где-то внизу мелькнула потная и красная рожа водителя и танк дернуло в другую сторону.
— Течь, командир! — заревел третий член экипажа. — Прокладки выдавливает! Жми, Серега, утонем к …!
Небольшая едва появившаяся на нижнем люке капель на глазах превратилась сначала в слабый и неуверенный в себе ручеек, а потом превратилась в бурлящий поток.
… НП превратилось в бурлящий котел. Возле радиостанций метались адъютанты, проверяющие, наблюдатели всяких мастей. Кто-то непрерывно орал в микрофон и его раздраженный голос заполнял собой пространство.
— … Комбат, комбат, почему коробочки не выходят из воды? Что происходит? Прием! Комбат, комбат, ответь Дворцу! Ответь дворцу!
Из микрофона периодически доносилось что-то в ответ, но это не всегда напоминало связную речь.
— … Дворец... ш-ш-ш-ш-ш. Дворец, я комбат! Ш-ш-ш-ш-ш-ш! … Прибывает! … Ш-ш-ш-ш-ш! … открыть! Дворец!
— Черт с ним! — к радиостанции прорвался какой-то бородатый тип с лохматыми волосами. — Э-э-э-э! Комбат! Вылезай оттуда! Вылезай! Утоните там, к черту! Слышишь меня!
— Ш-ш-ш-ш-ш! — рация продолжала шипеть, не переставая ни на секунду. — Ш-ш-ш-ш-ш!
Маргелов невозмутимо прошел мимо всей этой орущей, мечущейся толпы и вскинув вверх руку с ракетницей, выстрелил в воздух. С шипением осветительная ракета взмыла вверх, оставляя за собой ярко-красный след. Через какие-то секунд обрывистый берег словно вскипел от многочисленных десантников, которые выскакивали из подлеска с надувными лодками на руках и бросались в воду.
Оторопелое командование удивленно наблюдало, как то в одном, то в другом месте вспухали огромные пузыри и на поверхность всплывали человеческие фигурки в темных комбинезонах...
Отступление 45. Реальная история.
1 июня 1942 г. Газета «Правда» №88.
«ПРИВЕТСТВИЕ ГРЕЧЕСКИХ ПАТРИОТОВ ПРЕДСЕДАТЕЛЮ СНК ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ
… На имя Председателя СНК СССР тов. Сталина 30 марта, в день годовщины независимости Греции, поступили многочисленные приветствия. Приветствия прислали греческие колонии из Нью-Йорка, Бостона, Н. Орлеана, Портланда (США), Каира, Александрии (Египет), Кэйптауна, Иоганнесбурга (Южно-Африканский Союз), Буэнос-Айреса (Аргентина), Монреаля (Канада), Сант-Яго (Чили), Мехико (Мексика), Дамаска, Бейрута (Сирия), Бейра (Португальская Восточная Африка), капитаны, офицеры и матросы греческого торгового флота из Ливерпуля и другие. Приветствуя тов. Сталина и выражая свое восхищение героической борьбой Красной Армии, греческие патриоты высказывают уверенность в победе над общим врагом свободолюбивых народов — гитлеризмом. Греческий народ, пишут они, будет продолжать борьбу на стороне русского народа, пока не будет достигнута окончательная победа против Гитлера и его клики.
Генеральный секретарь объединенной коммунистической партии Греции Александр Димитракис заявил, что народ Греции не останется в стороне от той яростной борьбы, которую ведет советский народ с ненавистным врагом. Ежедневно сотни и сотни греческих добровольцев вливаются в формируемые Красные батальоны... Десятки известных греческих ученых заявили о своей готовности выехать в Советский Союз...».
________________________________________________________________________________
