Отойдя от места охоты километров на шесть, путешественники наскоро перекусили всухомятку, запивая галеты водой из фляг, и двинулись дальше. Анджей, хотя и считал себя в неплохой форме, особенно после прогулки про Агнульским горам, уже начал уставать, когда Ильма показала рукой вперёд:
— Смотри, видишь дымок? Вот это и есть наша сегодняшняя цель.
Дымок журналист скорее вообразил, чем разглядел. Но узнать, что бесконечный переход по саванне близится к концу, было приятно.
Ещё через полчаса, когда до дымка оставалось километра три, и уже можно было, приглядевшись, различить что-то вроде хижин, Ильма сказала:
— Ну вот, нас заметили. И, наверное, узнали.
Когда они вошли то ли в деревню, то ли в лагерь, который был их сегодняшней целью, до заката оставалось часа два.
Это была круговая изгородь из колючего кустарника, внутри которой размещалось несколько примитивных навесов, сплетённых из веток, и горел один общий костёр. Снаружи от изгороди имелась небольшая низина, выделявшаяся яркой зеленью влаголюбивой травы. Видимо, там была вода.
— А почему источник воды за пределами ограды? — шёпотом поинтересовался Анджей.
— Потому что он единственный на пару десятков километров вокруг. Киллинхены тоже имеют право на водопой.
Анджей с интересом осматривал быт этого поселения. Если болотные жители Ованфорсар вызывали впечатление средневековья или античности, то здесь царила первобытность до изобретения земледелия и обработки металла. Впрочем, металлические ножи, топоры и наконечники стрел и копий здесь имелись, но явно как плоды меновой торговли с какими-то другими людьми.
Из-под одного из навесов выбрался пожилой мужчина — темнокожий, но совершенно седой, одетый, как и ожидал Анджей, только во что-то вроде набедренной повязки из крупных перьев и бусы на шее.
— Знакомьтесь, — сказала Ильма. — Это Анджей Краковски, журналист с Земли и рабочий в этнографической экспедиции. А это Питер кхе-Чьоль, литератор и кочевой охотник в саванне.
Поговорить по душам с кхе-Чьолем Анджею удалось сильно не сразу. Только после общего ужина, на котором была съедена какая-то охотничья добыча, когда они сидели у догорающего костра, и Анджей судорожно вспоминал, как это — брать интервью.
— А почему вы поселились в этом лагере кочевых охотников?
— Вообще-то я здесь родился и вырос. Скорее нужно спрашивать, почему я не довольствуюсь плясками у костра и сочинением сказаний, как мои соплеменники, а пишу что-то, что читают за пределами саванны. Но я, пожалуй, уже не вспомню, как это произошло. Наверное, дело в том, что я слишком ленив. Многие мои сверстники, которым было интересно, что происходит там, где кончается саванна, уходили куда-то в Большой мир, устраивались в подмастерья к геологам или транспортникам, и в итоге теперь и не заметишь, что они родились в саванне. А мне всегда хватало рассматривания картинок на экране и общения с иными людьми через Сеть. Поэтому я остался в родном племени.
— А как у вас хватает времени совмещать жизнь охотника с литературной деятельностью?
— Любому из нас так или иначе приходится совмещать жизнь, добычу пропитания и то, что делается для души. Я бы сказал, что мне даже проще, чем большинству других. Любой земледелец или горожанин тратит на возделывание земли или зарабатывание денег куда больше времени, чем тратит на добычу пропитания первобытный охотник. А ещё у вас всех есть дома, сады, которые требуют ухода, социальные связи, которые надо поддерживать, политика, которой надо заниматься, чтобы она не занялась тобой. У нас же в саванне всё гораздо проще. Все социальные связи, вся политика — вот, — он обвёл рукой бивак, обнесённый изгородью из колючих кустов. — А вместо дома лёгкий навес, который можно выбросить и построить заново.
— Интересно, почему же тогда люди всё-таки изобрели земледелие, цивилизацию, политику? — усмехнулся Анджей.
— Насколько я понимаю, потому что сильно размножились. У нас тут на каждый лагерь охотников приходится примерно тысяча квадратных километров саванны, и население практически не растёт. Слишком многие дети сбегают в Большой мир. А на первобытной Земле сбегать было некуда. Поэтому довольно давно людям стало тесно на планете, начались войны за охотничьи угодья. И тот, кто первым придумал отказаться от образа жизни охотника, который охотится только тогда, когда нуждается в пище, и перейти к изнурительному труду земледельца, смог прокормить в сто раз больше народу на той же территории и получил огромное численное преимущество для войны, — кхе-Чьоль пошевелил палкой в костре, головешка рассыпалась искрами. — А у нас здесь целая планета, на которой людей гораздо меньше, чем было их на Земле в палеолите. Плюс к тому большая часть людей по привычке предпочитает жить в городах или обрабатывать землю. Поэтому ещё лет двести-триста у нас должна оставаться возможность свободно кочевать по саванне.
— А как же риск неудачи, голода?
— Это бывает только в условиях избытка людей. А когда избыток территории, то всегда можно найти менее вкусную, но достаточную для пропитания альтернативу. В саванне обитают десятки видов дичи и сотни видов съедобных растений.
— А хищники?
— Разумеется, меня может поймать на охоте киллинхен. Но разве у вас в жизни нет своих рисков? У вас может взорваться в руках батарейка или газовый баллон, вас может сбить машина на оживлённой улице, может отказать мотор самолёта...
Лейтенант Фицрой
— Эскадра вернулась! — такова была первая новость, которой встретили Мару с порога, когда пинасса приводнилась в Порт-Шамбале, и девушка появилась в диспетчерской. По поводу такого события, кроме дежурной смены, там торчали Келли, Хань Сяо и даже дедушка Тадек.
Впрочем, "вернулась" — понятие относительное. Эскадра в Солнечной системе, электронные письма ходят туда-обратно за двадцать минут, но ещё добрых три недели пройдут до того, как корабли начнут садиться на озеро.
— Список потерь уже передали? — тихо спросила Мара, подойдя к Келли.
— Передали. С родителями тоже всё в порядке.
— Почему "тоже"?
— Потому что я знаю, что на самом деле тебя интересует Королевский Ублюдок.
— Всё бы тебе над моим парнем прикалываться, — скривилась Мара.
— Вообще-то это ещё и мой однокурсник. Мы называли его так ещё тогда, когда ты драила медяшку на "Лиддел-Гарте" и не помышляла о мальчиках. Ну что я могу сделать, если фамилия Фицрой действительно означает "королевский бастард", а данный конкретный Фицрой к тому же действительно потомок незаконнорожденного сына Карла II, а заодно и создателя британской метеослужбы.
* * *
На причале собралось, похоже, всё население Порт-Шамбалы, кроме диспетчерской вахты. Один за другим корабли эскадры появлялись в небе над озером, выполняли положенные манёвры, садились, тормозились и причаливали. Конечно, кому-то не повезло — тот же "Лиддел-Гарт", как слишком большой, остался на орбите. Ещё несколько кораблей имели повреждения, не позволявшие посадить их на Землю без ремонта. Они пока тоже были на орбите, и на них оставалась минимальная вахта.
Но Мара точно знала, что "Казарский" будет садиться. И даже выяснила у диспетчеров, к какому выходу надо пристроиться оператором. Поэтому, когда лейтенант Фицрой вышел из переходного тоннеля, на него как будто налетел небольшой вихрь. Стью слегка пошатнулся, но устоял на ногах. Впрочем, никого на причале это не удивило — таких встреч после почти годичной разлуки здесь были сотни.
— Мара, ты меня ждала. А я по тебе скучал.
— А я делала глупости, искала себя.
— Нашла?
— Да. Потому и встречаю тебя сейчас.
— А где погоны? Я думал, когда мы вернёмся, ты уже будешь мичманом.
— Уже почти. Все экзамены сданы, осталось торжественное вручение погон. Но его решили отложить до возвращения эскадры. Так что завтра имеешь шанс его увидеть.
* * *
Через день после того, как Мара получила мичманские погоны, Стью на очередном свидании вдруг сказал:
— А мне корвет дают. Пойдёшь ко мне начальником БЧ-2?
— Сразу после выпуска — начальником БЧ-2? Конечно, пойду! А что за корвет?
— "Орельяна".
— А кто старшим офицером?
— Я хотел позвать Кима, но его Келли не отдаёт. Он идёт начальником БЧ-6 на "Истомин" и говорит, что Ким нужен ему там в качестве командира роя. Но есть у меня на примете один парень из-под Ахирда. Мы тут на Лемурии подобрали кучу народу с планет, где давно не было своих крупных судостроительных программ, да ещё и добровольцев из Торгфлота. Но всё равно у нас будет не больше пятнадцати человек, из которых только десять из военно-космических академий.
Опера "Экспансия"
— Вот поездил я по Лемурии, посмотрел, как тут живут разные люди, — задумчиво произнёс Анджей. — Однако так и не понял, почему вы спокойно относитесь к королям, диким племенам собирателей, религиозным фанатикам, но на протяжении сотни лет фактически бойкотировали Землю.
— Чтобы понять нас, лемурийцев, нужно хотя бы один раз услышать "Экспансию", — отозвалась Ильма. — Причём лучше на хорошей аппаратуре. К сожалению, живого исполнения не было уже лет семьдесят. Если хочешь, могу поставить прямо сейчас.
Анджей промолчал, и это молчание было воспринято как знак согласия. Ильма засуетилась по комнате, задёргивая шторы, подключая огромные колонки, которые обычно стояли незадействованными, включая настенный пятидесятичетырехдюймовый экран.
Из колонок раздались звуки музыки...
Акт первый. Картина первая.
Упсальский университет. Студентка Ширин Ансари (сопрано), изучая снимки с разных спутниковых телескопов, открывает загадочную планету около Арктура. Она мечтает о том, что, может быть, эта планета станет местом, где люди смогут быть счастливее, чем на Земле. Но, увы, мечты о звёздах пока остаются мечтами. Человечество заперто в Солнечной системе.
В это время Карл Ангстрём (баритон) теоретически открывает возможность прокола пространства. Он держит в руках ключ, который может открыть человечеству путь к звёздам, но не имеет возможности проверить свою правоту. Провести experimentum crucis можно только в гравитационном поле звезды. Нужно приблизиться к Солнцу не далее чем на миллион километров. Однако кто даст космический корабль скромному физику?
Появляется Юрген Шлоссер (тенор) и начинает хвастаться, что его тема — изучение солнечной активности — оказалась настолько важной, что ему готовы предоставить корабль для изучения Солнца вблизи. Карл просит о возможности присоединиться к экспедиции.
Картина вторая.
Борт космического корабля. В иллюминаторе огромный шар Солнца.
Ширин и Юрген работают с какой-то аппаратурой. Капитан Венёв (бас) стоит за пультом управления кораблём и поёт о том, что возить астрономов — самая скучная работа в Солнечной системе. Появляется Ангстрём. Обращаясь к Венёву, он рассказывает о том, к чему может привести эксперимент с его установкой. Венёв воодушевляется: наконец-то появилось дело, достойное романтика-первооткрывателя. Он выводит корабль на линию, соединяющую центр Солнца с центром альфы Центавра, и нажимает кнопку.
Картина третья.
Там же, но в иллюминаторе редкие звезды.
"Что случилось? Куда исчезло Солнце?" — спрашивает Ширин. Ангстрём объясняет, что Солнце никуда не делось: вот та маленькая звёздочка — это оно и есть. Просто до него теперь четыре световых года. Юрген и Ширин хором заявляют, что это глупая шутка. Но сравнение спектра маленькой звёздочки и огромной звезды по другому борту, а также третьей близкой звезды, видной неподалёку, убеждает их в том, что они в самом деле попали в систему Альфы Центавра. Венёв предлагает поискать планеты, которых не видно с Земли.
Картина четвёртая.
Борт корабля. В иллюминатор виден огромный голубовато-белый шар планеты.
Юрген поёт что-то очень напыщенное про то, что они здесь первопроходцы, и перед ними планета, пригодная для жизни, на которую надо немедленно высадиться. Капитан отвечает, что просто так посадить корабль слишком рискованно: нет привода, неизвестно давление, внизу нет подходящего аэродрома. Надо вернуться на Землю и прийти сюда более подготовленными.
Ширин поёт грустную арию о том, как она всю жизнь мечтала о других планетах, и вот теперь, когда до мечты рукой подать, приходится отступать, добавляя, что она мечтала о совсем иной планете. Ангстрём спрашивает, о какой. Ширин рассказывает о загадочной планете в системе Арктура, которая никак не могла образоваться естественным путём, и где, наверное, можно встретить мудрых инопланетян. Она спрашивает, позволяет ли изобретение Ангстрёма достичь Арктура. Карл отвечает, что летать к звёздам-гигантам сложно, это на пределе возможностей его аппаратуры, но ради прекрасной мечты и прекрасных глаз Ширин он готов рискнуть.
После этого капитан, Ширин и Ангстрём уходят за кулисы. На сцене остаётся Юрген и поёт о том, какую змею пригрел на своей груди в лице Ангстрёма. Мало того, что тот уволок корабль непонятно куда, и вместо солнечной астрономии они тут занимаются изучением планет, так ещё и девушку пытается отбить.
Акт второй. Картина первая.
На заднике сцены изображён огромный космопорт. На самоходном трапе стоят наши герои и хором поют: "Люди, мы принесли вам звёзды!" Хор славит их как триумфаторов.
Картина вторая.
На фоне того же задника стоит около стойки бара капитан Венёв со стаканом в руке и поёт грустную арию о том, что эпохальные открытия — это, конечно, хорошо, но денег за них не платят. Входит Сильма Типпельберг (меццо) и сообщает о том, что нашлись спонсоры для экспедиции на Арктур за следами внеземной цивилизации.
Картина третья.
Борт корабля. За иллюминатором — бело-голубой шар Лемурии и астероид Ланькова с развалинами необычных построек. Ширин поёт грустную арию о том, что она так мечтала о встрече с жителями иного мира, но видит только развалины. Карл отвечает ей, что зато в их распоряжении есть сам мир и множество тайн и загадок древней цивилизации.
Картина четвёртая.
Берег моря. Где-то в глубине задника к берегу пришвартован космический корабль. На берегу видны сборные домики лагеря экспедиции и развалины древнеарктурианских построек, которые частично представляют собой объёмные декорации. Из одной такой постройки появляется Сильма Типпельберг и рассказывает, что удалось оживить что-то из древней техники, и теперь экспедиция независима от поставок с Земли. Из-за кулис навстречу друг другу выходят Ширин и Карл и поют: "Это наш мир, мы останемся здесь жить".
Акт третий. Картина первая.
Тот же космопорт, что в начале второго акта. На трапе стоит капитан Венёв, у его подножия — хор. Венёв сообщает, что всё готово к отлёту колонизационной экспедиции на альфу Центавра. Из толпы хористов выходит Дарья Корябова (сопрано) и предлагает называть звезду Толиманом — негоже светилу, вокруг которого будет крутиться обитаемый мир, называться буквой в созвездии.
Картина вторая.
Лагерь экспедиции, вернее, уже колония на Лемурии. Карл Ангстрём возится с каким-то механизмом. Раздаются странные звуки двадцатидвухтональной древнеарктурианской музыки. Под эти звуки из-за кулис появляется Ширин и поёт: "Наши дети играют с оставшейся от Древних электроникой и говорят на языке Древних. Мне страшно, что древняя культура поглотит нас, и мы забудем о том, что мы земляне." Карл под вполне земную мелодию отвечает: "Оглянись вокруг — это наш мир. Зачем тебе душные города Земли? Какая разница, на каком языке говорить?"
