— Хорошо, давай попробуем пообщаемся где-нибудь, лучше там, где нас никто не будет слушать и не влезет в разговор.
— Можно просто поглубже зайти. Мне там спокойнее,— сказал Камо.
Подземные лабиринты для мага земли — все равно, что дом родной. Марии, напротив, стало неутно, когда они спускались по каким-то тоннелям все глубже и глубже. Время от времени она делала шаг, а совсем рядом, выхваченная магическим "светилом" зияла кромка обрыва или глубокая трещина.
— Мы идем в какое-то определенное место?— спросила она.
— А? Нет... я просто гуляю,— сказал Камо.— Пытаюсь собраться с мыслями.
— Давай все-таки остановимся, а?
Они присели на пару удобных валунов, затерянные где-то глубоко в подземном лабиринте. Оставалось надеяться, что этот громадный туземец не задумал ничего плохого (это, конечно, вряд ли) и не "психанет" в процессе разговора (а вот это — кто знает — смотря, что за проблема у него).
— А к кому ты обычно обращался с такими делами? Кто у вас "решает проблемы"?
— Патриарх клана. Или матриарх,— пояснил Камо.— Магистр Икен... я бы его, может быть, спросил бы, если бы...
— Если бы что?
— Если бы не увидел, как вы лезете на стену, да еще, оказывается, не взяли "перо",— вдруг заявил Камо, немало удивив землянку. Самой ей такое объяснение точно не пришло бы в голову.— Вы очень смелая. И я хотел посоветоваться насчет другой очень смелой женщины.
— А-а-а... до меня начинает доходить,— с некоторым облегчением сказала Мария.— Джуна, да?
— Да.
— Хорошо, давай поговорим серьезно. Только давай уж на "ты", а то я моложе тебя, как-то совсем чопорно получается.
В визанском языке было несколько "наклонений", смысл которых приблизительно передавали местоимения "вы" и "ты". Обращения зависели не только от возраста и положения в иерархии, но могли меняться по ходу разговора, например, если кто-то просил об услуге. Мария уже достаточно хорошо улавливала нюансы языка, чтобы понимать, что Камо со своей подчеркнутой почтительностью слегка перебарщивал.
— Джуна затаила обиду на меня,— сказал Камо.— Возможно, возненавидела.
И замолчал. Этот клиент относился к тем, кто просил о помощи, но потом не торопился изливать душу. Для таких само обращение за помощью было настолько тяжелым шагом, что на следующий шаг уже не хватало душевных сил.
"Значит придется вытягивать из него "пробку" понемногу, может, потом "хлынет". А, может, и нет — этот тип вообще не слишком разговорчивый",— подумала Мария.
— А есть за что на тебя обижаться?— уточнила она.— Ты сам себя считаешь виноватым?
— Нет.
— Считаешь виноватой её?
— Не обязательно кто-то виноват,— рассудительно заметил он.
— Вот и хорошо. А то некоторых приходится подолгу убеждать именно в этом. Значит перейдем к фактам: обиделась конкретно — на что? Опиши события, как ты их видишь.
Камо рассказал о своей схватке с Юлаем, о том, что он решил выманить врага на себя, чтобы более уязвимые члены отряда не попали под удар, а Джуна сильно разозлилась и злится до сих пор. Из рассказа Мария уловила (помимо прочего), что Джуне пришлось двое суток просидеть в засаде, не имея возможности узнать, жив ли Камо или давно убит где-нибудь в подземельях. Теперь Джуна с ним почти не разговаривала и подчеркнуто игнорировала, за что даже заслужила ту краткую выволочку от магистра Икена.
Магу земли вовсе не хотелось, чтобы Икен влезал в эту ссору на чьей-либо стороне, и в том числе поэтому он не стал просить совета у старика. Он мечтал помириться, а не доказать ей, что прав. Но уверенности в успехе у него не было, Камо опасался, что она обиделась так сильно, что теперь вообще ненавидит его. Не добавляла уверенности и большая разница в возрасте — Джуне было 26 (если считать в земных годах), а Камо — 41. По меркам визанских магов такое не считалось предосудительным, но могло быть признаком недолгих отношений по принципу "за неимением лучшего".
— Я не умею читать эмоции, как магистр Икен, но насчет ненависти ты явно хватил лишнего,— обнадежила клиента Мария.— То, что она "дуется" — это очевидно, да. И, насколько я поняла ее характер, это может затянуться. А магистр Икен, который сейчас чем-то серьезно озабочен, если он заметит еще и трения внутри боевой команды — это ему будет как иголка в одном месте. Он может все только усложнить, согласна с тобой.
— И что же делать?
— Могут быть разные варианты. Если бы вы оба были более общительными и открытыми, я бы порекомендовала для начала просто поговорить по душам о своих чувствах. Может, даже при мне. Но... такой путь может оказаться не самым быстрым для вас обоих, хотя, возможно, самым честным и потенциально разумным. Но если нет желания затягивать, то как ты относишься к небольшому жульничеству?
— В смысле? Обмануть Джуну?
— Скорее, разыграть.
— О чем речь?
— Самый простой способ ублажить надувшуюся женщину — это извиниться перед ней. Не особо научный метод, но действует почти безотказно. Конечно, если речь не идет о тех мерзких тетках, которые унижают людей, заставляя извиняться перед собой ежедневно. Но тут не тот случай.
— Но мне не в чем извиняться!
— Конечно. Ты говорил, что ты не считаешь себя виноватым. Я это запомнила. Значит нужно сделать так, чтобы извиняться было, за что. Это все равно сработает.
— То есть нарочно накосячить?
— Именно. Только придумать какую-нибудь совсем безобидную ерунду, которую легко исправить,— Мария подмигнула магу.— Давай составим коварный план...
...
— И как тебе твой первый инопланетный клиент? Как прошло?— спросил Кей, когда они снова остались с Марией вдвоем у костра.— Ты какая-то грустная. Он тебя не обидел!?
— Нет, что ты... он и мухи не обидит... до обеда, а после обеда — убьет человек десять.
— Я так понял, что у меня нет повода вызывать его на дуэль, но все-таки с тобой что-то не так. Даже сильно не так.
— После этой психотерапии мне самой нужна психотерапия,— призналась Мария.— Доктор Льюис, можно с вами поговорить об этом?
— Рассказывайте, доктор Кантара.
Про ссору Камо с Джуной она говорить не стала, сказав, что в ней нет ничего особенного, классический случай и трудностей не возникло. Но потом, когда вся "психотерапия" уже закончилась, молчун Камо немного разговорился просто "о жизни", об этой войне, слово за слово, и перешли к вещам совсем не психологическим, а, скорее, трагическим. Мария не успела оглянуться, как ей стало нехорошо... как будто что-то темное и жуткое проникло куда-то внутрь и поселилось под сердцем.
Кромешный мрак подземелья, разгоняемый единственным ярким источником света, дающим слишком резкие тени, собеседник — огромный, внешне уродливый, а по своим навыкам — крайне опасный — все это только усугубляло положение. Она не испугалась, но... ее, так сказать, "проняло".
— Эти девчонки, они такие молодые, где-то даже наивные и простые, и Камо тоже кажется простаком, когда дело касается женщин,— рассказывала Мария.— В жизни на Земле мы все могли бы стать компанией закадычных друзей, мне так кажется. Но как подумаю, что они убивают чуть ли не каждый день... ладно, далеко не каждый, но вот сегодня у них была операция, и штук десять ордынцев отправились на тот свет. Такие же солдаты, как эти девочки, и кто знает, как их воспринимают окружающие — может, тоже как очень приятных и даже забавных людей... пока они тоже не отправляются кого-нибудь убивать.
— Мы ведь знали, с кем имеем дело,— серьезно напомнил Кей.— То, что ты говоришь, от этого действительно оторопь берет. Именно из-за этого капитан прервал первую экспедицию.
— И что ты сам об этом думаешь?
— То, что нас в Столице ждут 22 живчика и тяжело раненый Алексей. А еще где-то Брюс — возможно, в плену, а возможно, давно мертв. И даже если мы не очень понимаем всех этих... людей, сотрудничать все равно придется, если мы хотим, чтобы живчики стали на самом деле живыми, и чтобы оставался шанс вернуть Брюса.
— То, что ты говоришь, рационально, но непсихологично. — Тогда о чем ты спрашиваешь?
— Понимаешь ли ты их?
— Психологию?
— Да.
— Нет.
Кей вздохнул, зная, что краткий ответ — это не то, чего она хочет, и принялся объяснять:
— Мне кажется, наш капитан понял и осознал все гораздо лучше. Он выглядит очень... спокойным, как будто разобрался в своем отношении к происходящему. А я — нет. Я полгода штудировал книги по военной истории, и должен признать, что я до сих пор не понимаю солдат. Для меня это просто еще одна разновидность профессиональных убийц — только таких, которых собственное государство обычно не преследует, а использует. И которые почему-то остаются людьми. "Оставаться людьми" — это просто слова, которые мало, что проясняют, но дело в том, что я сам не понимаю, и слова отражают мое непонимание.
— Ты же изучал настоящих убийц, которых ловила полиция,— напомнила Мария.— Должен видеть разницу.
— Убийцы, преступники по сравнению с солдатами просты. Или это мне было просто понять, как к ним относиться и что с ними делать. Преступники — не всегда законченные эгоисты, некоторые совершают ужасные вещи ради близких, друзей или убеждают себя, что дело обстоит именно так. Несложно разобраться, зная, как у них в голове крутятся шестеренки. А солдаты — нечто... иное... возможно. Да, они служат государству, но государство вполне может преследовать преступные цели, и тогда чем солдаты отличаются от преступников, подчиненных криминальным боссам?
— Ты этого не понимаешь?
— Нет. В книгах нет ответов... по крайней мере таких, которые я бы понял и... принял. Мы, земляне слишком отвыкли от войн, когда страна идет на страну, слово "патриотизм" для нас давно — пустой звук как слово "просветление" для человека, не являющегося буддистом. Наши военные по большому счету — просто ряженые клоуны, превратившиеся в чиновников и бюрократов.
— А как же армии корпораций?
— Да... о них я тоже вспоминал. На Земле они проливают крови больше всех других вместе взятых. Но это наемники, рискующие своими шкурами за большие деньги. Скажут — спасать кого-то, идут спасать, скажут — разнести лабораторию конкурентов и всех там поубивать — сделают и это. Если приказ преступный, они ничем не отличаются от наемных убийц, а если приказ — защищать, ничем не отличаются от полиции. Тут все просто.
— А с солдатами не так?
— Мне кажется, с солдатами все гораздо сложнее. И пока я не разобрался, в том числе для себя, я стараюсь не лезть в это и не судить. Мальчики-девочки, любовь-морковь, отношения, фобии, навязчивости и более серьезные вещи вроде патологий или странностей в психике маленького мальчика — это всё мое, пусть обращаются, а то, что я не понимаю,— от этого я дистанцируюсь. Пока что. А тебя что так расстроило?
— Как раз вот это самое и еще кое-что другое,— призналась Мария.— Камо мне рассказал о таком понятии — арракс. Как видишь, для него нет даже адекватного перевода на общеземной. Но это, можно сказать, ключ к их военной философии.
— Нет перевода? А если одеть медальон-переводчик и сказать "арракс"?
— Переведется: "пацифист". Формально, может, и правильно, но суть глубже и... печальнее. У них есть такая поговорка, можно сказать, тоже корень, центральная мысль военной философии: "за твою ярость тебе придётся платить, а за твою робость расплатятся другие".
— Слышал я ее. Но не понял. Обстановка тогда не очень способствовала объяснениям.
— Смысл в том, что в каких-то ситуациях вроде войны ты можешь не захотеть драться, рисковать собой, захочешь самоустраниться, спрятаться, бежать. Последствия могут состоять в том, что тебя все равно убьют враги или убьют кого-то из твоих близких. Но, может быть, и нет — это вопрос случайности. Если бы такие, как ты, участвовали в битве, возможно, среди тех, кто тебе дорог, было бы меньше жертв. А, возможно, ты спас бы только тех, кого вообще не знаешь. Но, опять же, может быть и нет, может быть, ты бы погиб бессмысленно и бесполезно — тоже зависит от случая. Как правило, в одиночку ты не можешь повлиять на исход войны, и твое решение самоустраниться может иметь исчезающе малые и непредсказуемые последствия — это и есть арракс. В местной морали "быть арракс" не осуждается, более того, это — вопрос личного выбора, и право, которое дано всем от рождения.
— Проще говоря, не хочешь воевать — не воюй?
— Да. До определенных пределов. Если уже пошел в боевые маги или в стражу, то воевать обязан. Но имеешь полное право не вступать ни в местную армию, ни в местную полицию, быть арракс. И даже дезертирство преследуется сравнительно мягко, на усмотрение командира, в иных случаях — вообще никак.
— Но это, я так понял, только половина дела?
— Конечно. Если ты не будешь арракс, то ты будешь убийцей. Как ты сказал: "солдаты — разновидность убийц?" Камо использовал то же слово, но без осуждения, как констатацию. На войне ты идешь и убиваешь врагов, ты убиваешь живых людей. И далеко не всегда ситуация такова, что или ты их, или они тебя. Когда я упомянула об этом, Камо сказал, что такое противопоставление — глупость, что-то очевидное и простое, случающееся обычно в мирной жизни. На войне тебе могут приказать убить того, кто в данный момент никому не угрожает или даже никогда не будет угрожать, например, при нападении на обоз снабжения или на узел телепатической связи. Ты убиваешь тех, кто, возможно, никогда не смог бы убить тех, кто сражается на твоей стороне — потому, что им не хватило бы духу, умения или везения. Разбираться, обсуждать, гадать, решать, кому жить, а кого пощадить — в настоящем, реальном бою на такое нет времени. Более того, иногда ты убиваешь своих — потому, что на войне никто не отменял "дружественный огонь", и такое случается гораздо чаще, чем об этом принято говорить и хочется вспоминать. В общем, ты убиваешь. И потом ты со всем этим живешь — с полным осознанием, что делал.
— Или убийца, или арракс, третьего не дано?
— Видимо, так. А между мыслями о том, как надежнее убить врагов, тебя посещают мысли о своей женщине и о любви, и ранят они подчас сильнее, чем мысли о войне. Тем более, что дело не только в войне.
— А в чем еще?
Ее разговор с Камо перескочил на законы мирного времени. Мария сказала, что прочла книгу о Постулатах Стабильного Хаоса, но система наказаний там не конкретизирована, только дается ссылка на какие-то другие книги. Камо пояснил некоторые детали, и вот как раз они погрузили Марию во что-то вроде депрессии.
— Они ни черта не гуманные, Кей,— говорила Мария, едва не всхлипывая.— Помнишь, сначала мы шутили, что у них пастораль, а потом ордынцы сожгли город Эйдара и всех там поубивали? А потом мы узнали, что история их цивилизации гораздо длиннее нашей, и для них демократия — далекое прошлое, а сейчас, вроде как, нечто более продвинутое — тот самый Стабильный Хаос. Но теперь, после разговора с Камо, когда я узнала об этом Стабильном Хаосе некоторые вещи, у меня такое впечатление, что это мы сильно опередили визанцев, а они на тысячлетия застряли в варварстве.
— Из-за чего у тебя сложилось такое впечатление?
