Но Мэтью понимал, почему Джулиан так поступил. Спасение Берри было, несомненно, добрым делом Файрбоу. Но со временем с помощью книги ядов Джонатана Джентри он продолжил бы удерживать жителей Прекрасного Бедда в наркотической тюрьме, а возможно, взялся бы и за эксперименты похуже. Теперь же…
Теперь «Прекрасной Могиле» предстояло узнать, каково жить без ядов и наркотиков Джентри. А это, безусловно, сулило существенные перемены.
Да, Джулиан поступил жестоко, но верно. Особенно с книгой, потому что она действительно не должна была существовать. Действовал ли Джулиан во благо человечества или в угоду собственному эгоизму — оставалось вопросом, и вряд ли он когда-нибудь даст на него ответ.
— И тебе тоже, — выдавил Мэтью. — Удачи, я имею в виду. Куда ты отправишься?
Несколько секунд Джулиан размышлял, стоит ли рассказывать об этом. Затем кивнул и улыбнулся:
— Собираюсь отплыть в Бристоль. Как можно скорее.
Мэтью приподнял брови.
— Как ты собрался грести? Твои ребра…
— Выдержат, — Джулиан махнул рукой. — А если тебе вдруг станет интересно, как у меня дела, — он чуть помедлил, — будь уверен, что я всегда… всегда смогу начать все с чистого листа. Завтра.
С этими словами Джулиан Девейн повернулся и вышел за дверь, оставив Мэтью в одиночестве в прекрасной лаборатории «Прекрасной Могилы» с лужицей крови злосчастного Лазаруса Файрбоу, растекавшейся вокруг его ботинок.
Глава тридцать седьмая
— Давай зайдем в «Старую Клячу» и промочим горло, — предложил Хадсон.
Это предложение было встречено стоном.
— Я больше и шагу не могу ступить! Ты меня сегодня почти убил!
— Чепуха! Неужели тебе не хочется выпить перед сном?
— Нет. — Хью Гинесси переместился из своего полулежачего положения на софе. — И тебе тоже не следует.
— Да что ты знаешь о чужих нуждах? — усмехнулся он. — Давай же, парень! Вставай и пошли.
— Я не могу, Хадсон. Правда. Богом клянусь, я спекся.
Хадсон стоял перед ним в комнате с роскошными зелеными шторами, уперев руки в бока.
— Я собираюсь пойти выпить. Ты идешь, или нет?
— Нет. — Гинесси сел и потер свои гудящие ноги в черных чулках. — Черт, как ты столько выдерживаешь? Ох… Ладно, Бог тебе судья, иди и напивайся. Я точно остаюсь здесь.
— Не думаю, что Профессору это понравится. Разве ты не должен был прилипнуть ко мне, как перья к дегтю?
— Он уже давно спит в своей комнате. Да и в любом случае, куда ты денешься? Ты не собираешься сбегать, мы это знаем.
— Твоя правда, — вздохнул Хадсон. — И все же… знаешь, ты мне нравишься, поэтому я не хочу, чтобы у тебя возникли проблемы с боссом.
Гинесси нахмурился.
— Это же не ему приходилось таскаться за тобой хвостом целый день! Слушай, — он вздохнул, — иди, выпей и возвращайся. Если он не узнает, что ты отлучался, никаких проблем не будет.
— А как же остальные? — спросил Хадсон с искренней заботой о человеке, которому было поручено не только делить с ним эту комнату, но и присматривать за ним. Гинесси должен был проследить, чтобы все было в порядке до самого отбытия их корабля в четыре утра. — Я не хотел бы столкнуться с кем-то, кто может рассказать Профессору, что чрезвычайно опасный Хадсон Грейтхауз ушел куда-то и некоторое время бродил без присмотра.
— Да они все, поди, уже дрыхнут без задних ног! Черт… я не привык шататься так поздно ночью!
— Хм, — задумчиво протянул Хадсон. Он взглянул на худые ноги Гинесси. Да, на крепыша он никак не тянул, и специально спланированный Хадсоном распорядок дня его вымотал. — Тогда, выходит, я заручился твоим разрешением сходить в «Старую Клячу» и выпить. После этого я вернусь. Клянусь, буду осторожен, как маленький ребенок в День Субботний[51].
— Да иди уже, хватит паясничать! Я сейчас усну.
— Ну, раз ты настаиваешь. Можно мне денег?
— Сколько?
— О, четырех шиллингов должно хватить.
— Четыре шиллинга?! Ты, что, решил выпить целую бутыль и еще говядинкой закусить? Черт! — Гинесси сполз с софы и, морщась от каждого шага, доковылял до стола, на котором лежал его кошелек с деньгами. Он развязал его и протянул Хадсону монеты. — Вот! Забирай и иди.
— Благодарю, сэр, — картинно скривился Хадсон. Он забрал деньги и передернул плечами, поправив новую кожаную куртку с флисовой подкладкой и капюшоном, которая досталась ему сегодня на средства из того же кошелька. Хадсон убрал свои монеты — точнее, монеты Профессора Фэлла, но кому есть до этого дело? — в карман куртки. Затем надел новенькие черные кожаные перчатки — их он тоже приобрел сегодня во время многочасового похода по магазинам и модным домам в окрестностях «Изумрудной Гостиницы». Этот поход должен был заставить ноги Хью Гинесси загудеть к вечеру, и план сработал: сторожевой пес Хадсона Грейтхауза взвыл еще в полдень. Гинесси хотел вернуться в гостиницу, но Хадсон был непреклонен: он твердо вознамерился приобрести себе новый гардероб перед поездкой в Италию. Ему вовсе не хотелось на борту корабля походить на обыкновенного уличного оборванца. К тому же… чем еще заниматься в Лондоне, если не есть, не пить и не покупать одежду в самых дорогих бутиках, которые только можно найти? И, разумеется, на все проезжающие мимо экипажи даже не стоило обращать внимания, потому что прогулки на таком бодрящем январском воздухе закаляли тело и дух!
Гинесси застонал, откинувшись на софу.
— Только сдачу верни, — сказал он.
— Само собой. Ключ мне не нужен. Я быстро: одна нога здесь, другая там.
— Слушай! — позвал его Гинесси, когда Хадсон вышел в освещенный лампами коридор. — Только до «Старой Клячи» и обратно. Я серьезно. Если он узнает, что я позволил тебе уйти, мне конец.
— Я об этом не забуду, — сказал Хадсон, накинув темный капюшон. — Поверь, если б я хотел от тебя сбежать, я сегодня мог уже тысячу раз это сделать. Ты, конечно, вооружен — хотя я считаю, что пистолет тебе только пояс зазря оттягивает, — и мог бы пристрелить меня средь бела дня, но, если подумать, мне было бы нетрудно в любой момент вырвать у тебя этот пистолет и сбежать. Но я этого не сделал. Как я и сказал Профессору: зачем мне сбегать? Я еду, чтобы защитить Мэтью. Было бы глупо отвернуться от него и позволить ему действовать в одиночку. Так что… успокойся, Хью. Я выпью и вернусь. Могу и тебе чего-нибудь принести.
— Принеси мне новые ноги, — простонал Гинесси.
Хадсон хохотнул, вышел и закрыл за собой дверь.
Он спустился по длинной изогнутой лестнице, начинавшейся в конце коридора. На всем протяжении она была устлана изумрудно-зеленой ковровой дорожкой и вела прямиком в царство богачей. Огромный камин в фойе, окаймленный бело-зеленым кафельным узором, горел, одаривая своим теплом сидящих в роскошных креслах и мило беседующих женщин.
Хадсон окинул фойе взглядом и убедился, что ни одного из трех других охранников, которых Фэлл взял с собой, здесь нет: ни Кирби, ни Сандерсона, ни Доуса. Сладить с ними было бы намного сложнее, чем с Хью. За деревню остался отвечать этот ублюдок Сталкер, так что, бог в помощь «Прекрасной Могиле».
Если говорить о деревне, то Хадсон не мог не восхищаться мастерством, с которым удалось исчезнуть Джулиану Девейну после того, как он убил Лазаруса Файрбоу и уничтожил книгу ядов. Хадсон догадался, что Девейн договорился с МакБреем, чтобы тот открыл задние ворота и позволил ему спуститься в гавань. Что ж, почему бы и нет? Девейн не был узником Фэлла — скорее, для преступной империи Профессора он был ценным кадром. Хадсон слышал, что новость о его побеге Фэлл воспринял с мрачным молчанием. Никаких действий по поимке Девейна он не предпринял: предстоящая поездка в Италию явно заботила его больше.
Мэтью по поводу этого инцидента допрашивал Сталкер. Он пытался вызнать, знал ли бывший напарник Девейна что-нибудь о его планах. Мэтью ответил, что не знал. Он предположил, что все произошло, пока он пил чай с Берри.
Пил чай с Берри, — подумал Хадсон с досадливой улыбкой. — Теперь это так называется?
Надвинув на лицо капюшон, он прошел по мягкому ковру прямо к стойке клерка.
— Слушаю, сэр? — поднял голову тот.
— Мне нужен лист бумаги, письменные принадлежности и конверт.
— Одну секунду, сэр.
Когда служащий принес все необходимое на зеленом эмалированном подносе, Хадсон подумал, что эта гостиница превзошла саму себя, задействовав в каждом элементе своего убранства оттенки зеленого. На вопрос, где он мог бы присесть, чтобы написать письмо, клерк указал ему на письменный стол в хорошо освещенном алькове.
Хадсон сел за стол, разложил лист бумаги на промокашке — да, тоже зеленой — и подумал о том, что собирается написать. В бою он чувствовал себя более уверенным, чем в искусстве письма, но именно этот бой с бумагой он планировал весь сегодняшний день.
Итак, к поставленной задаче прилагались ручка и чернила.
Это заняло у него некоторое время.
Когда Хадсон закончил и поставил внизу свою подпись, он сложил лист и убрал его в конверт, на котором написал: «Шерифу Гидеону Лэнсеру», а под этим: «Уистлер-Грин».
Черт, — подумал он, — и даже здесь никак не обойтись без этого зеленого[52] — хотя тут он, скорее, необходимая деталь, чем элемент роскоши, будь он неладен!
Хадсон взял поднос с письменными принадлежностями и конвертом, после чего отнес весь набор обратно клерку.
— Не могли бы вы поставить свою печать, пожалуйста?
— Конечно, сэр.
Клерк отлучился за свечой из зеленого воска и официальной печатью «Изумрудной Гостиницы».
Когда дело было сделано, Хадсон сказал:
— Отправьте его экипажем экспресс-почты как можно скорее. Надеюсь, вы сделаете это первым делом утром? — Он полез в карман за деньгами, вытащил два шиллинга и положил их на стол клерка.
— Сэр, это слишком много за срочную почту!
— Первым делом. Утром, — повторил Хадсон. В голосе его звучала сталь, а в глазах не было ни тени сомнения.
Клерк кивнул и убрал конверт в кожаный мешочек вместе с несколькими другими письмами.
Хадсон снова надвинул капюшон поплотнее и вышел из гостиницы на холодный ночной воздух. Он перешел улицу и направился к таверне «Старая Кляча», где заказал эль и устроился за дальним столиком, чтобы хорошо слышать черноволосую женщину, игравшую на гитаре и исполнявшую песню о потерянной любви.
Хадсон подумал, что ей следовало петь песни о вновь обретенной любви — это больше соответствовало случаю. Прямо сейчас Мэтью, вероятно, был в комнате с Берри. Во время поездки из деревни Фэлла они держались друг к другу так близко, как только могли. У Хадсона мелькнула мысль, что их не получится разлепить даже ломом. Впрочем, можно ли их винить? Они оба прошли через ад, поэтому вполне заслужили рай хоть на несколько часов.
Впереди было немало трудностей — и не только в отношении поездки в Италию. Утром в шесть часов Берри должна была отплыть в Нью-Йорк. В гавани будет много слез, всхлипов и объятий, и Хадсон подозревал, что Мэтью придется хорошенько встряхнуть, а то и дать пару пощечин, чтобы заставить его отпустить Берри.
Берри не одобряла его предстоящую поездку, но ей пришлось смириться. Хадсон пообещал ей, что присмотрит за мальчиком и глаз с него не спустит.
За мальчиком? Нет, пожалуй, это слово уже ему не походит. За мужчиной.
После того, как корабль Берри уйдет, Хадсон намеревался напоить Мэтью, потому что знал, что ему это будет необходимо — даже если он сам не осознает этого. Хадсон тоже собирался напиться, потому что нуждался в этом столь же сильно.
Он не мог избавиться от ощущения, что в самом Мэтью что-то очень сильно изменилось с тех пор, как он видел его в последний раз. В выражении лица, в глазах, в манере держаться — проскальзывало что-то неуловимо другое. Разумеется, Мэтью прошел через тяготы — если это слово в достаточной мере описывает тот ад, в котором он побывал, — но все же… что-то в Мэтью начало напоминать ему…
… Его самого?
А еще это демоническое зеркало. Ждет ли оно их в Италии?
Что их вообще там ждет?
Может, что-то похуже демонического зеркала?
Никогда не угадаешь, что приготовила Судьба.
Но сейчас… стоило просто жить настоящим.
— Еще эля! — заказал Хадсон, когда к столу подошла подавальщица. — И еще одну песню. — Он поднял довольно высоко свою почти пустую кружку, выказывая уважение певице, и та одарила его милой улыбкой. Зазвучал приятный напев, струны гитары издали сладкую трель.
Принести сдачу из «Старой Клячи»? Черта с два!
* * *
— Я пришел сюда как торговец, чтобы продать вам идею, — сказал один человек другому.
Мужчина, сидящий в тени, какое-то время не отвечал. Затем раздался голос — низкий и сильный, но звучащий как-то странно. Отчего-то создалось впечатление, что с обладателем этого голоса что-то не так.
— Продолжайте.
— Уверен, вам известна моя репутация. А мне, разумеется, известна ваша. У вас есть то, в чем очень нуждаюсь я, а я, вероятно, обладаю знаниями, которые вы можете счесть бесценными.
— К делу, — сказал человек, сидящий в тени.
Длинные тонкие пальцы Черного Кардинала поигрывали перстнями с серебряным черепом и сатанинскими метками.
— У вас быстрый корабль. Кажется, он называется «Немезида». Мне нужно такое судно, не обремененное другими пассажирами.
— И зачем, позвольте узнать?
Блэк вгляделся в тень. Человек, сидевший перед ним, сознательно устроил встречу здесь, в этой роскошной комнате величественного белого особняка, раскинувшегося в лондонском районе Риджентс-Парк. Он держался так, чтобы тьма окутывала его. Мужчина сидел в белом кресле с медным навершием на спинке. Ноги его были скрещены, щеголяя бриджами, пошитыми из тончайшего бледно-серого шелка, и чулками, поражавшими белизной. Сапоги до щиколоток блестели черным деревом и отдавали пепельными переливами в свете лампы, которая была ориентирована так, что ни на йоту не разгоняла мрак около его лица, в основном она светила на Кардинала.
— Через четыре дня, — сказал Блэк, — корабль под названием «Тритон Эссекса» возьмет курс на порт Венеции. Я нанял людей для сбора информации в доках. Сделал несколько оправданных взносов — они и вправду того стоили. Выяснилось, что «Тритон Эссекса» — согласно гроссбуху компании «Ралей Глоуб» — повезет на борту человека, называющего себя Джоном Лампри[53], юношу по имени Мэтью Споттл, четверых человек, которые мне совершенно безразличны, и еще одного мужчину, настоящее имя которого — Хадсон Грейтхауз. Это имя известно мне, потому что его мне сообщила Матушка Диар перед тем, как похитить его.
